Такое было ощущение. Оно продолжалось не более секунды, но было настолько сильным, запоминающимся, что на какое-то время я отложил пистолет в сторону.
Честно говоря, это было самое яркое впечатление от всего, с чем мне пришлось столкнулся за последний час. Это происходило не впервые, я уже был знаком с почти неуловимыми судорогами моего пистолета. Чем все заканчивалось, я тоже хорошо знал.
Неожиданно раздался резкий стук по стеклу – кто-то бросил камешек в дверь лоджии. Я помедлил – снова камешек. Чуть раздвинув штору, я выглянул наружу, но ничего не увидел. Человек, видимо, стоял на дорожке у самого дома. Если на дорожке, почти у крыльца... Так серьезные люди себя не ведут. Решительно откинув черный крючок, я распахнул дверь и подошел к перилам.
Внизу стоял Жора, а рядом с ним уже знакомая мне красавица, которая облюбовала меня на пляже.
– Привет, – сказал Жора. – Отдыхаешь?
– А кто это рядом с тобой?
– Представляешь, это прекрасная девушка! – Жора выходил на привычные свои обороты. – Она заинтересовалась моими произведениями.
– Всеми?
– Нет, только наиболее целомудренными. Как я понимаю, она сама чрезвычайно целомудренная, – Жора сделал легкий поклон в сторону Жанны. – Мы с ней выпили вина, и в разговоре выяснилось, что она хорошо тебя знает.
– Давно?
– О чем ты говоришь?! Можно за полчаса так узнать человека, как не узнаешь за всю жизнь. Мы хотим к тебе подняться... Я принес изделие, которое ты приобрел у меня за бешеные деньги.
– Неси, – я приглашающе махнул рукой.
Пока мои гости, уступая друг другу дорогу, медленно поднимались к моему номеру, я успел спрятать пистолет и закрыть шкаф.
– А вы не ждали нас, а мы приперлися! – пропел Жора, входя в номер. – Входи, красавица! Да, чуть не забыл. – Он порылся в своей черной хозяйственной сумке и с грохотом положил на маленький письменный стол каменный член, который я купил у него несколько дней назад. И опять я содрогнулся, увидев это изваяние, исполненное с таким обилием анатомических подробностей, с такой точностью, что в самом деле смотреть на это произведение без содрогания не было никаких сил – его вид просто ошарашивал.
– Боже, что это?! – воскликнула Жанна, бесстрашно беря в руки Жорино произведение. – Кошмар какой-то, – пробормотала она смятенно. – Неужели подобное случается в природе?
– Случается, милая девушка, хотя и довольно редко, – заверил Жора.
– А кто позировал? – спросил я, чтобы хоть как-то поддержать разговор.
– Самому пришлось, – скромно ответил Жора.
– Ты?! – поперхнулась Жанна. – Не верю!
– Доказательства представлю при первом же удобном случае, – заверил Жора. – Между прочим, женщины подобным произведениям оказывают внимание гораздо большее, нежели мужчины. Только взглянув на этот шедевр, они понимают, как много потеряли в жизни, какая богатая, насыщенная жизнь проносится мимо. И ничто, ничто не может восполнить им этот пробел. – У Жоры был странный голос, чем-то напоминающий шелест волны, накатывающей на берег, – то он затихал, так что невозможно было различить ни единого слова, то вдруг обретал силу, звучность, причем сила и звучность попадали на совершенно случайные слова и смысла сказанного никак не проясняли и не подчеркивали. – Я хочу прочитать вам стихи, написанные одним замечательным поэтом...
– Ты, что ли, написал? – спросила Жанна.
– Важно, чтобы стихи были написаны, – веско сказал Жора. – Слушайте...
Как тяжело порой в среде...Где рядом талии девичьи...И их богемное величье...Молчать, вести себя прилично...Вздыхать и думать о еде...В такой возвышенной среде!
– Потрясающе! – искренне воскликнула Жанна.
– По-моему, очень жизненно, – сказал я, прикидывая, надежно ли засунул пистолет среди запасных одеял. И для уверенности оперся плечом о двери шкафа так, чтобы они закрылись плотно, без просветов.
– Друзья мои! – воскликнул Жора. – А не выпить ли нам вина? – Порывшись в безразмерной своей сумке, он вынул початую бутылку мадеры.
– Разве что глоточек, – сказала Жанна несколько поспешно, будто опасалась, что я откажусь и тогда им с Жорой придется уходить.
Ну что ж, пусть так.
Видит бог, мне не хотелось ни встреч, ни знакомств, не хотелось ни мадеры, ни коньяка. Разве что хороший бокал шампанского. Но жизнь вламывалась, просачивалась в меня – то таинственным гостем, то этой вот красавицей, то Жорой с его каменными изваяниями. Я не хотел, истинно говорю – не хотел.
Наблюдая, как хлопочет Жанна, расставляя на журнальном столике граненые стаканы, как Жора усаживается на мою кровать, собираясь прочесть нечто еще более шаловливое и двусмысленное, я по привычке снова хотел было заглянуть в себя и вдруг понял, что не решусь по одной причине – боялся увидеть там пустоту.
Мне уже не хотелось пустоты.
Похоже, я начал оживать.
Но тут нет моей вины, я не хотел этого выздоровления.
– Чем вы занимаетесь? – спросил я у Жанны и уточнил: – В свободное от Коктебеля время.
– Учусь. – Она легко махнула тонкой загорелой рукой.
– Чему?
– А! Чему-нибудь и как-нибудь.
– Прекрасный ответ! – восхитился Жора и разлил мадеру по стаканам. – Ответ, достойный человека свободного, жизнелюбивого и необыкновенно красивого. Хорошо сказал? – повернулся он ко мне.
– За это и выпьем.
Чем больше я смотрел на Жанну, тем больше мною овладевало какое-то двойственное впечатление. С одной стороны, подчеркнутая легкость, южная беззаботность, с другой – какая-то неженская четкость. Сыр, который я вынул из холодильника, она твердой, недрогнувшей рукой нарезала тонкими пластинами, и все они были одинаковой толщины. На вопрос о том, чем занимается, попросту не ответила. И даже не попыталась произнести нечто необязательное, может быть, даже ложное. Другими словами, сказала – отвалите, ребята.
– Вы здесь один живете? – спросила она, показывая загорелым своим пальчиком на две кровати, стоявшие у противоположных стен.
– Да. Хотя номер считается двухместным.
– И платите за два места?
– За одно.
– Хорошо устроились.
– Могу поделиться.
– Чем?
– Койко-местом.
– Мне нравится ваше предложение. Но я подумаю. Можно?
– Конечно.
И опять в ее словах прозвучала жестковатость. Ее ничуть не смутила двусмысленность моего предложения, она будто ждала от меня именно этих слов.
– Друзья мои! – воскликнул Жора с подъемом, но по обыкновению проглатывая части слов. – Я рад, что мне удалось устроить вашу жизнь. Будьте счастливы! Любите друг друга! Берегите то, что дала вам природа!
Выпив свою мадеру, он несколько затуманенно осмотрелся по сторонам. Поднял с пола бутылку, убедился, что она пуста, и снова поставил в угол.
– Пожалуй, пойду, – Жанна поднялась. – Спасибо за угощение, за приятный разговор... До скорой встречи.
– Я тоже ухожу, – поднялся и Жора. – На площади начинается торговля, мне пора. Люди стремятся к прекрасному, и я в меру своих скромных сил должен это их стремление поддержать, – он поднял черную клеенчатую сумку, в которой глухо стукнули каменные изваяния, изображающие морских чудищ, завитых в спирали змей, задумчивых морских див, привидевшихся ему в найденных на берегу камнях. – Выйдешь? – спросил он у меня.
– Через часок увидимся на площади, – ответил я. – Вы тоже там будете? – спросил я у Жанны.
– У нас же своя компания... Как девочки решат. Но буду помнить ваш вопрос. Ведь в нем и негромкое такое предложение, да?
– Немного есть.
– Всего! – Она махнула рукой. Почему-то каждый раз я отмечаю про себя – тонкая загорелая рука.
Когда Жора с Жанной спустились по лестнице, я вышел на лоджию. Не сговариваясь, они помахали мне, я ответил и вернулся в номер, не забыв закрыть дверь на крючок и задернуть шторы.
Все было мило, легко и просто, пока деньги на счетах плясали небольшие – хотя и шестизначные, но все-таки небольшие. Все изменилось, когда у фирмы появился первый миллион долларов, и он рос, увеличивался ошарашивающе быстро – работали пилорамы, которые производили доску, вагонку, в Вологодской области запустили цех по выпуску срубов, бань, хозблоков, железная дорога оптом закупала шпалы, вот-вот должна была быть запущена линия по выпуску фанеры. Мандрыка смотался в Америку, и уже шли, шли на каком-то корабле потрясающие передвижные установки, которые позволяли из бревен делать балки, доски, брусы любой конфигурации. И Фавазу теперь продавали не бревна, а готовые изделия – они стоили раз в десять дороже. Короче, завертелся маховик, остановить который уже было непросто.
У всей семерки учредителей теперь были телохранители, джипы, секретарши, мобильники, коттеджи и много чего еще совершенно ненужного в жизни, простой и естественной. Более того, жизнь простая и естественная ушла, исчезла, осталась на каком-то полустанке, где их поезд, мощный и победный, остановился ровно на десять секунд, чтобы выпихнуть из вагона эту жизнь, ставшую ненужной и раздражающей. А нормальной жизнью стала считаться другая – нервная, напряженная, подозрительная.
