– И мы тоже, – в один голос подтвердили близнецы.
– Вот я и говорю, он – ну, может, и не бог, а… – Толик запнулся, подбирая подходящее слово.
– Чудотворец! – ввернула Даша.
– Чудо-тво-рец? – нараспев произнес Толик, обкатывая слово на языке, словно кисло-сладкий леденец. – Да, наверное… И я в него верю.
– И мы… – поддержали остальные.
– Скажет: идем со мной. Пойду без оглядки. Скажет: прыгай в огонь – прыгну! Потому что знаю: не даст он пропасть. Вот это и есть истинная вера. А в церквах они молятся Христу. А где он – этот Христос? Почему людям не помогает? Да если бы и вправду существовал, разве бы допустил этот бардак?
– Погодите, ребята. Не горячитесь. Что вы тут заладили: бог, чудотворец… Я самый обычный. Не стоит преувеличивать. А касаемо Христа… Не нужно отрицать его благость и заботу обо всех нас. Ведь почти каждый испытал в своей жизни чудесную помощь, только мы считаем такую помощь «счастливой случайностью» или по-иному как-то называем. Вы в таких случаях ищете Божьему промыслу какое-либо естественное объяснение. Что вы знаете о жизни? Что вы знаете о том, почему один из вас гибнет, другой продолжает жить? Чьими молитвами, или за какие грехи, свои, или наших отцов, или по назначенной нам свыше судьбе? Вот, к примеру, Картошкин? Ты говоришь: мать, мол, зря молилась, свечки ставила… Откуда ты знаешь, что зря?! Может, твое воскресение и есть результат ее молитв? Воскресение не только физическое, но и духовное. А этот бедолага… – Шурик указал на пребывающего в отупении майора. – Его чудесное спасение тоже результат чьих-то молитв. Возможно, вот его дочери.
– Но я никогда не молилась, – возразила Даша. – И в Бога я не верю.
– А во что ты веришь? – спросил Славка.
– В мировую революцию! Что б не было ни богатых, ни бедных…
– Свежо предание… – произнес Валька.
– Вся беда в том, – неожиданно изрек Шурик, – что те, кто претендует на роль пастырей, я говорю про священнослужителей, сами нуждаются в поводырях.
– Оно конечно… – неопределенно произнес Толик.
– Как понимать: нуждаются в поводырях? – неожиданно вмешалась в разговор мамаша Картошкина, доселе лишь напряженно слушавшая.
– Да очень просто. Как говорится: каков поп, таков и приход. Если пастырь сам не верит, как же он может наставлять свою паству?
– А откуда вы знаете: верит он или не верит?
– Так это очень легко выяснить.
– Как же?
– Ну… – Шурик замялся.
– Ага-ага, – ехидно засмеялась мамаша. – Сами толком не знаете, а туда же… Легко выяснить! Ну так пойди, выясни!
Не успела Дарья Петровна произнести эти слова, как тут же пожалела о том, что сказала. Она никоим образом не желала открыто проявлять свою неприязнь к Шурику, однако коли слово сорвалось с языка, то назад его не воротишь. Казалось бы, не имелось причины подозревать этого человека в чем-то плохом. Но вот не лежала у Картошкиной к нему душа… Не лежала, и все тут! Вот сейчас, на ее глазах, он помог милиционеру. Не дал ему умереть. Благое дело совершил. И все равно, сила Шурика представлялась ей какой-то нечистой. Бесовской, что ли… Хотя почему бесовской? Ничего черного он не творил. Исполнял только светлые дела.
– Выяснить очень просто, – сообщил Шурик. – Нужно только сходить в церковь и послушать священника. Как он служит. Вот и все.
– Так, может, сходим? – неуверенно предложил Толик Картошкин. – А то вот мамаша сомневается…
Джинсовый взглянул на тикающие на стене ходики, циферблат которых был выполнен в виде кошачьей мордочки. В такт движениям маятника кошачьи глазки двигались то туда, то сюда. Один глазок у кошки был облуплен, поэтому казалось: она непрерывно подмигивает.
– Десять доходит, – констатировал Шурик. – Вот и отлично. Сейчас мы все ляжем спать, а завтра раненько-раненько поднимемся и отправимся Богу молиться.
И словно по команде, все стали укладываться. Мамаша Картошкина притащила откуда-то плоские, как блины, ветхие матрацы, старые полушубки, сиротские одеяла и стала устраивать на полу лежбище. И вот что странно, никто и не подумал отказаться от не особенно комфортабельного ночлега. А ведь Плацекины жили всего лишь в пятнадцати минутах ходьбы отсюда, и им ничего не стоило дойти до собственных кроватей. Да и близнецы, которые хотя и отличались спартанской непритязательностью, обычно в любом виде старались доползти до родной развалюхи.
За окном еще не совсем стемнело, а хозяева и гости погрузились в сладкие сны. Впрочем, сладкие ли? Вот, например, что снилось, майору Плацекину.
Будто шагает он по Красной площади, мимо Мавзолея, и притом совсем голый. И главное, нисколько не стесняется прохожих. А те на него – ноль внимания. Вроде так и надо. Потому как сами в таком же виде: голяком то есть. И мужики, и бабы. Причем личности все больше знакомые, а именно жители Верхнеоральска. Вон Огурец собственной персоной, а рядом его секретарша-блондинка, сиськами здоровенными трясет, а вон начальник ГАИ, капитан Зайцев с супругой, дамочкой весьма приятного обличья, но чуток кривоногой. И тут до Плацекина доходит: не Москва это вовсе, а родной его городок, только выглядит он, как Москва. Даже Кремль имеется. Кстати, весь народ именно в Кремль и топает. Проходит через Спасскую башню и растворяется где-то в глубинах правительственного замка. «Почему же все голые, – размышляет на ходу Плацекин. – Может, в баню направляются? Но вряд ли в Кремле имеются бани. Тогда куда они идут?» Направление движения масс, однако, выясняется довольно быстро. Народ стройными рядами шагает в самый большой в Верхнеоральске магазин – Вахромеевский пассаж. Но одновременно пассаж – Дворец съездов, весь стеклянный, как аквариум. Плацекин вошел внутрь и встал на эскалатор. Доехав до нужного этажа, проследовал к секции готового платья, отметив мимоходом, что и остальные двигаются в ту же сторону. Вот и примерочная. Никелированные стойки, плюшевые портьеры… У входа стоит джинсовый Шурик, облаченный на этот раз в яркий клоунский костюм. И рожа у него разрисована. Козлиная бородка трясется от хохота, намазанные глаза бегают в разные стороны. Он приветливо взмахивает руками, а потом приоткрывает портьеру, приглашая людей заходить в примерочную. Вот только непонятно, что голым там делать? Возможно, им выдают новую одежду? Не затрудняя себя рассуждениями, Плацекин идет вместе с остальными, но чем ближе подходит к примерочной, тем жутче ему делается. Тем более когда клоун на мгновение отдергивает портьеру, то видно: там, внутри, непроглядная тьма. И другие, похоже, то же самое чувствуют, потому как лица у всех напряженные и даже перекошенные. Но вот остановиться не могут. Входят и входят во внутрь. И исчезают из виду. Плацекин думает: как же они все там умещаются? И тут клоун кланяется ему, распахивает портьеру, и Михаил Кузмич входит внутрь и внезапно проваливается неизвестно куда и летит во тьме все дальше и дальше. Сердце подскакивает к самому горлу. Он судорожно сглатывает… И тут – удар!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
