Греков привалился к дверце и прикрыл глаза. Ему казалось, что если скорость еще немного прибавить, машина выскользнет из-под него и он очутится на асфальте. И тут он вспомнил раздраженные, глупые реплики Павла Алехина на парткоме. Что это с ним случилось? Многие годы Алехин словно и не замечал его, Грекова. А сегодня полез в спор. Может быть, Татьяна поведала ему о встрече в кафе и он ревнует? Нет, это исключено.
— Лучше б деньги, что выбросили на доводку датчиков, детскому садику отдали. — Смердов вздохнул.
Если бы шофер догадался чуть прибавить скорость! Впрочем, везде понаставлены светофоры с красными глазами. И так будет до самого дома. А там, в жаркой, постоянно пахнущей какой-то едой передней, Греков переоденется, пройдет в кухню, где раздобревшая Шурочка переворачивает на сковородке брызжущую маслом треску. Как она сказала недавно? «Если ты захочешь порушить семейную жизнь, я на все решусь. В горком партии пойду, в Москву буду писать. У нас дите». Черт возьми, столько лет живет в большом городе. Врач, наконец! Дите! А все старуха-сводня, тетя Поля…
— Молчите? — проговорил Смердов. — Только чем кончится ваша молчанка? Послушайте, Греков, а почему вы уверены, что датчики не пройдут типовые испытания?
— Могут не пройти. Они вакуум не держат. Могут сорваться на температурных режимах.
— Но могут и пройти? — с надеждой произнес Смердов.
— Могут и пройти. Для меня эта история с вакуумом — снег на голову. И причина неясна.
— Зачем же вам понадобились типовые при такой ситуации? Боитесь, что ли?
— Не без этого, — сказал Греков. — Боюсь.
— А я не боюсь! Я отменяю типовые своей властью. Перенесу их на следующий месяц. Приборы пошлем заказчикам, работающим в умеренном климате. Слышите? Я отменяю типовые по «Радуге». Завтра будет приказ. Так что с вас ответственность снимаю. Можете спать спокойно.
— Тогда я подам заявление об уходе.
— Что?! — Смердов резко обернулся, словно машина с налета угодила колесом в яму. — Что вы сказали?
— В таком случае я оставлю свою должность, — спокойно произнес Греков.
— И пойдете под суд! — выкрикнул Смердов.
— Рано или поздно я все равно пойду под суд.
— Но-но, вы это бросьте! — Смердов погрозил Грекову пальцем. — Молодец! Ах, молодец! Один такой уже подал заявление. Всесвятский. Его, видите ли, не устраивают принципы работы нашего завода. И вы, значит, хотите уйти? Прекрасно!
— У Всесвятского в кабинете висит плакат. Там написано: «Не надо врать. Это один из источников наших неприятностей…» Цитирую не дословно, просто по смыслу.
Смердов протянул руку и тронул шофера за плечо. Машина остановилась. Смердов, ворочаясь, выбрался из кузова.
— Я пойду пешком. А его довезешь, — сказал он шоферу. — Плакаты читаете? Н-да… — Смердов с силой захлопнул дверцу. — История с датчиками может плохо для вас кончиться! — крикнул он и зашагал прочь.
Часть вторая
Глава первая
1
В дни, свободные от состязаний, знатоки бегов собирались в маленьком скверике рядом с ипподромом. В основном это были пожилые люди. Последние осенние листья лысеющих дубов с шорохом слетали на их пальто и шапки. Весь сквер утопал в дурманящем сладковатом запахе умирающих листьев.
У каждой скамейки обычно собирался свой клан. Или скорее — небольшой клуб, со своим неофициально признанным председателем из самых авторитетных знатоков, или, как тут было принято величать, — Полковником. Полковник, как правило, усаживался на середине скамейки, а вокруг сидели и стояли рядовые члены клуба.
Кирилл прошел аллейкой, пытаясь разглядеть за одинаковыми черными спинами фигуру Ивана Николаевича. Он был уверен, что старик здесь — куда ему еще деться в этот холодный осенний день. И не ошибся. Иван Николаевич сидел на краю скамейки, уткнув подбородок в сплетенные пальцы рук и прикрыв покрасневшие рыхлые веки. Серая шапка-пирожок прятала его красивые седые волосы. Кирилл вначале хотел дать знать о себе, но передумал и зашел за изогнутую тяжелую спинку скамейки…
— Кто хорошо разбирался в лошадях, так это великий князь Константин, — послышался сиплый голос Полковника из середины толпы знатоков. — Крупнейший был специалист, я вам скажу… И в газетах об этом писали.
— А не писали в газетах, какой он был толстяк? — спросил Иван Николаевич, не поднимая век.
— Нет. Об этом не писали, — высокомерно ответил Полковник.
— А жаль. Этот знаток являлся в манеж, чтобы согнать лишний жир, — продолжал Иван Николаевич.
— Интересно, как это? — заинтересовался пухлый гражданин с неестественно лиловыми щеками.
— А так. Взбирался на обитый кожей манекен лошади и трясся до одурения. Затем слезал, довольно хлопал по деревянной лошадиной морде и смывался… Забот у него было предостаточно. Этот сукин сын продал Америке Аляску и Алеуты за семь миллионов долларов.
— За семь миллионов двести тысяч, — педантично поправил Полковник. — Тут нужна точность.
Наконец-то Кирилл его увидел во внезапно образовавшемся просвете. Это был старый человек с коротко остриженной бородкой, горбатым носом. Старик все пытался пробиться взглядом слезящихся глаз к Ивану Николаевичу сквозь окружавшую его толпу.
— Кроме того, ваш великий князь был чуть ли не официальный двоеженец, — не отступал Иван Николаевич.
— Позвольте, милейший, какое это имеет отношение к бегам? — воскликнул мужчина с поднятым воротником пальто, многозначительно оглядывая своих коллег.
Все согласно засмеялись и с любопытством обернулись к Ивану Николаевичу, ожидая, что он на это ответит. Однако Иван Николаевич явно ничего не находил подходящего, неторопливым движением вытащил из кармана платок, протяжно высморкался и сунул платок обратно.
— Поэтому он и продал Аляску. Женам на цацки, — буркнул он.
— Ах, как вы однообразны. Это несерьезно, — победно произнес Полковник. — Так вот, Изумруд принадлежал великому князю. Тот купил лошадь за восемь тысяч золотом. И сорвал первый приз на Весенних скачках…
Черные пронафталиненные пальто и шляпы возбужденно задвигались. Видимо, вопрос их глубоко задел.
— Ха! Вы знаете, сколько стоила Принцесса Крыма? — произнес пухлый гражданин. — Семьдесят тысяч рублей в новых деньгах. На аукционе продали французам. Я сам видел. В шестьдесят третьем году.
— Семьдесят тысяч в новых? Глупости! Принцесса на круг позволяла себе три проскачки! — засомневался мужчина с поднятым воротником.
— «Проскачки»… — передразнил толстячок с лиловыми щеками. — А кто жокей? Филя-косой. Это жокей?! Это циркач! Я б его не пустил на ипподром семечки продавать. У него, простите, задница с седла соскальзывает.
— Тише, друзья, тише. — Полковник пытался унять расходившихся знатоков. — При чем тут Принцесса Крыма? Так дали маху французы…
— Ну, это слишком! — взорвался «воротник». — Француз Решамбо взял приз на Европейских дерби… Французы не понимают… Вы много понимаете! «Великий князь, великий князь»… Жулик он, ваш князь. Гад и контра…
— К тому же двоеженец, — подбавил Кирилл. — Официальный.
— Именно! — гордо подтвердил человек с поднятым воротником и присел на скамейку, обессиленный, но, судя по всему, далеко не покоренный.
— Тиха-а-а! — Полковник постучал детскими кулачками о тощие коленки. — Разошлись. По ерунде-то, господи…
Иван Николаевич сдвинул на затылок шапку и удивленно повернул голову на голос Кирилла. Его-то он никак не ожидал встретить здесь. Больше двух недель Кирилл не показывался на ипподроме. Да и сам Иван Николаевич ему за это время не звонил.
— Пойдем-ка отсюда. — Он поднялся. И сразу стал выше всех на голову. — Ну их к чертям. Дилетанты!
Они торопливо шли вдоль аллеи. Свободной оказалась лишь последняя скамья. Иван Николаевич бросился на нее, вытянул ноги.
— Послушайте, как вы здесь оказались?
— Соскучился.
— Знаете, и я тоже. Очень рад вас видеть.
— Были б рады, позвонили.
— Не хотел. — Иван Николаевич снял шапку и тряхнул головой, откидывая со лба волосы. — Что нового? Какие вести от нашего друга-моряка?
Кирилл подумал, что он ни разу за все время не зашел к Адькиной матери. И жила она недалеко от Ларисы. Мог бы и заскочить…
— Новости? Да никаких новостей и нет… Болтается где-нибудь в море-океане. Травит за борт. Он ведь не переносит качки…
Кирилл рассказал, как однажды, давно, они всем классом полетели на экскурсию в Москву. И хуже всех перенесли Полет Адька и еще одна девчонка. Кирилл сидел между ними, так ему крепко досталось — и слева, и справа. Адька теперь стал моряком, а та девчонка замуж вышла и второй раз не может родить, выворачивает ее всю, бедняжку, так, что до родов дело не доходит.