— Не приезжайте больше, — сказала Сюзанна, — не приезжайте больше совсем.
Казалось, он не расслышал. Он весь покрылся потом и непрерывно снимал и надевал шляпу, словно с этой минуты разучился совершать все прочие движения. Взгляд его переходил с Сюзанны на мать, с матери на Жозефа, с Жозефа на Сюзанну, не останавливаясь ни на минуту. Он терялся в догадках. Ему говорят, что он не должен больше приезжать, на следующий день после того, как он подарил им брильянт. Он продолжал снимать и надевать шляпу, и было ясно, что он не прекратит это делать, пока не поймет.
— Кто это решил? — спросил он наконец окрепшим голосом.
— Она, — ответила Сюзанна.
— Ваша мать? — с сомнением переспросил мсье Чжо.
— Да. И Жозеф с ней согласился.
Мсье Чжо снова взглянул на мать. Она смотрела на него глазами, полными любви. Это, конечно, не она.
— А в чем дело?
Хоть бы он убрался наконец прочь, тогда бы она пошла к Жозефу. Мсье Чжо больше не интересовал Сюзанну, точно так же, как и его машина. Еще вчера машина была ей небезразлична, поскольку существовала вероятность, пусть небольшая, что когда-нибудь она будет принадлежать им. Но сегодня этот лимузин казался Сюзанне бесконечно далеким. Ни одна, даже самая тоненькая ниточка больше не связывала ее с ним. И лимузин выглядел от этого уродливым и тяжеловесным.
— Вы им не нравитесь. И еще — из-за кольца.
Мсье Чжо приподнял шляпу. Он продолжал размышлять.
— Но я же вам его подарил просто так, ни за что.
— Это трудно объяснить.
Мсье Чжо надел шляпу, так ни до чего и не додумавшись. Он недоумевал. Он явно не намеревался уезжать и ждал объяснения. Спешить ему было некуда. Зато ей было куда: из-за того, что разговор затягивался, надежды матери крепли с каждой минутой.
— Это ужасно, — сказал мсье Чжо, — это несправедливо.
Он глубоко страдал. Но с его страданием дело обстояло так же, как и с машиной: оно было еще более уродливым и тяжеловесным, чем обычно, и ни одна, даже самая тоненькая ниточка больше не связывала Сюзанну с ним.
— Вы должны уехать, — сказала Сюзанна.
Вдруг он рассмеялся циничным, деланным смехом.
— А кольцо?
Тут рассмеялась и Сюзанна. Если он вздумал получить назад кольцо, то все это может стать даже забавным. Мсье Чжо был наивным простачком. Несмотря на все свое богатство, по сравнению с ними он был невинен, как дитя. Он полагал, что они способны вернуть кольцо. Смех Сюзанны звучал естественно и звонко.
— Оно мое, мое! — ответила она.
— Ну, тогда скажите-ка мне, пожалуйста, — к цинизму мсье Чжо добавилось некоторое лукавство, — как же вы намерены с ним поступить?
Сюзанна снова засмеялась. Миллионное состояние нисколько не отразилось на врожденном простодушии мсье Чжо. Кольцо принадлежало теперь им, и получить его назад было так же трудно, как если бы они его проглотили, переварили и оно уже стало бы их плотью и кровью.
— Завтра мы поедем в город его продавать.
Мсье Чжо скороговоркой произнес: «Так, так, так», — словно ему все стало ясно, и усмехнулся, быть может, даже многозначительно. Потом добавил:
— А если я заберу его назад?
— Ничего у вас не выйдет! А теперь вам пора ехать.
Мсье перестал смеяться. Посмотрел на нее долгим взглядом и покраснел. Он так ничего и не понял. Он снял шляпу и изменившимся, печальным голосом произнес:
— Вы не любили меня. Все, что вам было от меня нужно, так это кольцо.
— Мне не нужно было именно кольцо, я никогда о нем не думала, вы сами о нем заговорили. Я хотела гораздо большего. Но теперь, когда оно у нас, я скорее брошу его в реку, чем верну вам.
Мсье Чжо никак не решался уехать. Он снова задумался, и так надолго, что Сюзанне пришлось напомнить ему:
— Вам пора.
— Вы все глубоко безнравственны, — сказал мсье Чжо тоном, полным глубокого убеждения.
— Какие есть. Уезжайте!
Он с трудом встал. Взялся за дверцу автомобиля, помолчал немного и угрожающе объявил:
— Я это так не оставлю, завтра я тоже поеду в город.
— Не стоит, это бессмысленно.
Он сел в машину и что-то сказал шоферу. Тот начал разворачивать машину на дороге. Дорога была узкая, и это длилось долго. Обычно они разворачивали машину в два приема, заезжая на дорожку, которая вела к бунгало. Сегодня они гордо избегали на нее заезжать. Жозеф издали наблюдал за маневром. Мать стояла по-прежнему неподвижно, словно распятая, и смотрела, как совершается непоправимый отъезд мсье Чжо. Не дожидаясь, пока машина окончательно развернется, она поспешно ушла в бунгало. Сюзанна направилась к Жозефу. Поравнявшись с машиной, она мимоходом заметила, что мсье Чжо устремил на нее умоляющий взгляд. Она свернула и пошла напрямик через рисовое поле, чтобы поскорее оказаться рядом с Жозефом.
Жозеф кончил мыть машину. Теперь он накачивал колесо.
— Дело сделано, — сказала Сюзанна.
— Давно пора…
Колесо, с которым возился Жозеф, было продырявлено в трех местах. Камера уцелела, и Жозеф проложил куски старых шин между камерой и покрышкой в тех местах, где были дыры. Он накачивал камеру до предела, чтобы прокладки не соскальзывали. Сюзанна присела на берег пруда и смотрела, как он качает.
— Ты еще долго?
— Наверное, полчаса. А что?
— Просто так.
Было очень жарко. Сюзанна перестала следить за работой Жозефа, села к нему спиной, приподняла подол платья и опустила ноги в пруд. Потом руками обрызгала ноги до бедер. Это было чудесно. Она вдруг поняла, что уже целый месяц ждала того момента, когда сможет с легким сердцем задрать платье и свесить ноги в пруд. От ее ног по поверхности воды пошли круги и спугнули рыбешек. У нее мелькнуло желание сбегать в бунгало за удочкой, но она не решалась возвращаться туда без Жозефа. Покончив с этим колесом, Жозеф принялся за запасное, которое тоже было проколото. Он вытащил камеру. Когда Жозеф занимался «ситроеном», он не желал, чтобы ему помогали. Время от времени он ругался.
— Черт бы побрал эту дерьмовую машину!
В пруду виднелись волнистые очертания горы на фоне серо-белого неба. Ночью опять будет дождь. Со стороны моря надвигались тяжелые фиолетовые тучи. Завтра, после ночной грозы, будет прохладно. Они приедут в город поздно вечером, если, конечно, шины не полопаются в дороге. Послезавтра утром они продадут кольцо. В городе полно мужчин. «Кто эта красивая девушка? Она приехала с юга, ее никто не знает». Что бы там мать ни говорила, а в городе для нее, Сюзанны, мужчина наверняка найдется. Может, охотник, может, плантатор, но найдется наверняка.
Жозеф кончил возиться с запасным колесом.
— Пошли в горы? Купим там цыплят, чтобы пожрать в дороге?
Сюзанна встала и засмеялась.
— Пошли, пошли прямо сейчас!
— Отгоню машину под бунгало, и тронемся.
Жозеф тоже очень давно не ездил в город, и у него было хорошее настроение.
Жозеф поставил машину под бунгало, но подниматься не стал. Прошло еще слишком мало времени после отъезда мсье Чжо. Обычно он никогда не ходил в лес, не захватив ружья.
Они пересекли часть равнины, отделявшую бунгало от горы. Начался отлогий подъем, и рисовые поля исчезли, уступив место жесткой и очень высокой траве, прозванной «тигриной»: сквозь нее хищники по вечерам спускались на равнину. До леса было четверть часа ходу.
— Что он сказал? — спросил Жозеф.
— Сказал, что тоже едет в город.
Жозеф рассмеялся. Они чувствовали себя счастливыми.
Дорога сузилась, подъем стал круче, и близость леса возвестила о себе лужайкой, где паслись козы и свиньи. Они миновали убогую деревеньку, состоявшую из нескольких хижин. Дальше, сразу вдоль границы раскорчевки, начинался лес. Жители равнины не стали корчевать дальше, это было бессмысленно: земли, пригодные для выращивания перца, располагались гораздо выше, а для нескольких имевшихся у них коз большие пастбища не требовались.
— А насчет кольца? — спросил Жозеф.
Сюзанна секунду помедлила.
— Он ничего не сказал.
Как только они вошли в лес, дорога превратилась в узкую, похожую на туннель тропинку, над которой плотно и сумрачно смыкался лес, идти здесь можно было только по одному.
— Идиот, — сказал Жозеф. — Не злой, но все-таки полный идиот.
Лианы и орхидеи в чудовищном, сверхъестественном количестве опутывали весь лес, превращая его в единую плотную массу, непроницаемую и безвоздушную, как морская глубь. Лианы длиной в сотни метров намертво крепили стволы друг к другу, а на верхушках деревьев с превосходящим всякое воображение буйством цвели открытые только небу роскошные орхидеи, образуя огромные «бассейны», из которых снизу видны были порой только края. Лес покоился под гигантским пологом таких «бассейнов», полных дождевой воды, где водились те же рыбы, что и в прудах на равнине.
— Он сказал, что мы безнравственные, — сказала Сюзанна.
