будущем. Но та история связана, скорее, с отсутствием интеллекта, нежели с отсутствием благоразумия. Как бы то ни было, чемодан и его содержимое не вызвали интереса у служб аэропорта.
За пределами здания пахло океаном. Песок, свободные от предрассудков люди, скользящие по волнам на досках, здание оперы Сиднея – вот чем представляется эта страна в воображении человека, в ней не бывавшего. А кенгуру? Кенгуру были повсюду. Со всех рекламных плакатов, с футболок улетающих туристов, с хвостов Боингов и Аэрбасов местных авиалиний они смотрели на вновь прибывших в страну. Местные жители не замечали их, как не замечают апельсинов жители Валенсии, и как не замечают фотографий тиранов в стране, где все говорят, что тирании нет.
После… Он рассмотрит всё после. Почувствует и поймёт эту страну, когда долгое путешествие будет позади. Когда соус, поданный к его кролику, будет вымакан остатками хлеба, и половина этого необычного города будет стоять в очереди, чтобы пробовать его блюда. А сейчас такси и всего десять минут до пункта назначения – тюрьмы Лонг Бей, восточную стену которой от Тихого океана отделял всего один километр. Это было странное место со странными порядками. Не удивительно, что десятого июля две тысячи двадцать третьего года перед её воротами появился французский повар со звездой Мишлен. В его чемодане была тушка прованского кролика. Как в кино, замигала лампа на фасаде, и тяжелые ворота приоткрылись.
****
Клюшка
– Как ты, друг? Скучал?
– Было, – ответил мистер Конго. – Три месяца, почти.
– И я. Легко быть откровенным, когда слегка выпил…
Двое мужчин обнялись и затем уселись за круглый столик. Цикады надрывались, словно тысячи барабанщиков соревновались, выясняя кто из них громче, никак не заботясь об общем ритме. Ветер порывами нападал на пустые бокалы, стопки салфеток, задирая подолы белоснежных скатертей и заставляя шевелиться неуклюжих официантов, большинство из которых были уже стариками.
Это была веранда отличного ресторана в центре Ниццы. Оценка «отличного» для обоих гостей, о коих идёт речь, подразумевала несколько звезд в рейтинге, приличную винную карту и главное – отсутствие свободных мест. Это было самое «вкусное» в таких ресторанах. Найти способ в него попасть, когда попасть невозможно. Раньше это было проще, когда Алан Монтаже побеждал. Его узнавали. Его знали. Кроме того, он давал уроки игры в гольф детям многих значимых во Франции людей. И проигрывал их родителям, ссылаясь на боль в спине или утрату любимой собаки. Золотые времена. Однажды, всего на две недели, он ворвался в первую сотню мировых игроков. После австралийского турнира в Аделаиде он поднялся на восемьдесят девятое место. Но те времена прошли. Уже три месяца мистеру Конго, а его настоящее имя – Бронодал Кха Томпкру, приходилось работать водителем, взяв за небольшие комиссионные мерседес у своего брата. Мистер Конго надеялся, что старые времена вернутся, и это лишь очередной срыв его… Друга? Товарища? Босса?
– Хорошее место, – заметил кедди.
– Мы были здесь больше десяти лет назад. Они только получили первую звезду.
– Конечно. Я помню все рестораны. Я так рад…
Темнокожий мужчина, добрый, естественный в поступках и эмоциях, смахнул слезу со щеки. Он был рад видеть месье Монтаже, с которым провел вместе сотни турниров. И не сосчитать уже, даже если захочешь. По пять-восемь в год. Пятнадцать лет он добросовестно носил его клюшки, отмечал победы с ним в ресторанах и лечил босса от похмелья на следующее утро после проигрышей.
– Брось, Конго. Лучше закажем. Есть что отметить! Говорят, голуби и кролик. Я кролика! – сказал Монтаже, заметив заблестевшие глаза своего кедди.
– Не сдержался! Извините. Вы возвращаетесь? Я знал.
– Кролик! Я мечтаю о нём с утра, – пробегая глазами по внутренности кожаной папки меню ресторана и переводя тему разговора, сказал месье Монтаже.
– Нет, я не решусь на кролика. Пусть лучше голубь или вот эти сморчки с трюфелем и печенью. Я Вам многое расскажу про кролика. Я отвозил в аэропорт Клода Саджера и десять кроликов.
– Ты? Почему?
К столу подошел официант. Лет пятидесяти, он был строг к себе и к окружающим, всем видом подчеркивая, что туристам не место в его жизни. Вот уважаемые гости, за которых просит су-шеф, гурманы, к тому же занимаются старым добрым гольфом, таким гостям он рад.
– Месье? Я советую сет. С прошлой недели шеф запустил французский сет. Мы возвращаемся к истокам, слава Франции! Всего четыре курса. Но какие. Порции на всю тарелку. Вы понимаете, о чём я…
– Хорошо, месье! Хорошо понимаем. Я оставался голодным после самых известных ресторанов, – возбужденно, перебив официанта, заметил мистер Конго. – А месье Монтаже… Заснул на девятой подаче в Каролине.
– Это в Сиэтле. Три, – добавил с усмешкой месье Монтаже, подтверждая количество звезд в Каролине пальцами на руке. – Кухня должна развиваться. Не поспоришь. Я не против всех этих современных штук. Это вкусно! Но бывает, что…
– Мало! – вставил мистер Конго, чем вызвал общий смех.
– Скучно, бывает скучно. Хотя всегда вкусно и красиво. По четыре часа в ресторане, это скучно. Особенно, когда нет приличного вина. В Перу! Отличные рестораны, но нет хорошего вина.
– Французского, – то ли заявил, то ли спросил официант, которому явно нравились гости.
– Будем честны. Лучше наших вин нет, – безысходным тоном, как будто он говорит о неизбежности смерти, сказал месье Монтаже. – Давайте начнём с вина. А потом мы определимся с сетом. Или возьмём по меню.
– Позвать сомелье?
– Зачем? Я знаю, что хочу. Понсо. Белое.
– Найдём.
Официант почтенно улыбнулся. Он знал, что это хорошие гости. Он знал, что Понсо стоит дорого. Но дело не в деньгах, – его не продают всем подряд. Придётся уговаривать сомелье не жадничать и открыть одну из оставшихся бутылок.
– Понсо? Нам есть что отметить? Чудовищно дорого, – восторженно спросил мистер Конго, когда официант отошёл.
– Я кое-что принёс, – продолжил разговор на совсем другую тему месье Монтаже, словно его товарищ и не трогал тему стоимости ужина.
Дорогой костюм на месье Монтаже уже не выглядел дорого. Он был потрёпан, помят и давно не чищен, как и его хозяин. Но было что-то неуловимо уютное в оттопыренных накладных карманах, в золотом значке на лацкане, в голосе этого человека. Становилось понятным, что удерживало вместе этих, ведущих совершенно разный образ жизни людей. Бескорыстность. Возможно, у кедди она была врожденно-патологической, а у его игрока приобретенной
