— Этого не может быть! Ты… ты все врешь! Нагло и подло врешь, я не могла так себя вести. Я ведь ничего не помню, потому что ничего и не было! Так не бывает, чтобы ничего не помнить, так не может быть.
Я смотрела на него широко открыв глаза, а он все продолжал улыбаться своей наглой, бесстыжей улыбкой победителя и… павлина. Господи! Как я сразу не догадалась, что с его стороны это просто ничтожная, подлая месть. Этот гаденыш лжет, чтобы помучить меня. Но даже если он настолько негодяй, что воспользовался моим беспамятством, то все равно кричать от наслаждения я никак уж не могла, поскольку была без сознания.
— О, я понимаю, ты ударил меня, а может быть, даже придушил немного, у меня горло что-то саднит, а когда я отключилась, ты обрадовался, воспользовался моим бесчувственным состоянием, и сейчас у тебя хватает низости дразнить меня!
— Ты что, окончательно спятила? Неужели ты думаешь, что я смог бы тебя ударить? Я не бью женщин.
Негодование на его лице казалось вполне искренним.
— Знаешь, не надо мелодраматических эффектов. Все вполне естественно, более того: ты хотела меня, не отрицай, это бесполезно, очень хотела. А я хотел тебя, мы оба взрослые люди, почему бы и нет? К чему устраивать трагедию? А если уж досконально разбираться в твоем якобы бесчувственном состоянии, то должен сказать тебе, что чувств в тебе было очень даже много, они просто переполняли тебя, били через край, никогда не встречал такой страстной женщины. От восторга ты так визжала, что я даже испугался, как бы не прибежали твои соседи. Так что не надо ни возмущаться, ни лгать.
— Нет! Этого не может быть! Это неправда! Скажи, скажи мне, что это все неправда, все, что ты наговорил сейчас. Это не я лгу, это ты выдаешь свои эротические фантазии за действительность.
Теперь была моя очередь бледнеть от негодования. Я вцепилась в его руку изо всех сил, все еще надеясь, что он признается, что пошутил.
— Да успокойся ты, все же нормально. Чего ты разволновалась? Все было просто отлично, ты страстная, горячая женщина, лично мне очень даже понравилось — не выношу, когда баба корчит из себя монашку. С тобой же все нормально, а что кое-что забыла, так это не беда, не из-за чего пороть горячку, я помогу тебе наверстать упущенное.
Он улыбнулся мне, высвободил свою руку, которую я все еще судорожно сжимала, и стал легкими прикосновениями гладить меня по лицу. Но я все еще не могла поверить в то, что он мне только сейчас говорил. Не могла и не хотела! Вдруг я почувствовала, что его рука переместилась с моего лица уже на шею и продолжает двигаться дальше. Только тут я сообразила, что все еще не одета, и быстро протянула руку, чтобы прикрыться хотя бы одеялом. Саша прижал ее к кровати, в то же время другой рукой он несколько раз сжал мою грудь и вдруг резко потянул за сосок. Я вся содрогнулась — мое тело, которое только что мною ощущалось каким-то онемевшим и почти неживым, мгновенно ожило, наполнилось тысячью разных ощущений, задрожало. В ушах какими-то странными, словно бы нездешними отголосками зазвучали стоны и крики, которые я вдруг с ужасом, столь запоздало признала своими. Что это? Когда это было? Неужели же это кричала я? Неужели я могу, умею так протяжно стонать и так хрипло кричать?
— Нет! Это была не я! Это не я кричала! Я не могла так безобразно кричать, я никогда не кричу в постели, даже если мне очень хорошо. Ты слышишь?! Я никогда, никогда не кричу!
Я как одержимая бросала эти глупые, беспомощные слова ему в лицо и при этом трясла его, как будто от моего отчаянного крика могло что-то измениться. — Это ты под другими не кричишь, а подо мной еще как кричишь! — Склонившись ко мне совсем близко, он не то утешал меня этими словами, не то, наоборот, хотел сильнее разозлить, улыбка у него была какая-то кривоватая, и слово «другими» он цедил сквозь зубы. — Со мной ты, милая тетушка, ведешь себя как мартовская кошка.
На меня словно кипятком плеснули. Я даже зарычала от бешенства и рванулась к нему, чтобы вцепиться в ненавистную физиономию, стереть с нее эту наглую усмешку. Но не успела, Саша опередил меня и впился в мой рот жгучим, раздирающим поцелуем. Задыхающаяся, смятая его натиском, я вдруг вспомнила, что все это уже было. Мы ссорились с ним на кухне, я потеряла от злости голову и бросилась на него, а он ответил поцелуем. Что же было потом? Ох, что он делает?!
— Нет, боже мой! Нет! Отпусти меня, я не хочу, я правда не хочу, ох! Ну отпусти же меня!
Мои испуганные крики только возбуждали его, он ни на мгновение не прекращал своих движений и не скрывал, насколько ему приятен и мой испуг, и мое сопротивление.
— Ага, давай, давай! Мне нравится, как ты изображаешь из себя жертву, я ведь уже был в тебе! Ну что, чувствуешь меня, чувствуешь? Это я в тебе! И вот так, и вот так! Ты теперь моя, вся моя! То, что я делаю, тебе приятно. Тебе хорошо, очень хорошо, поэтому ты и кричишь! Кричи, кричи, мне нравится, когда ты стонешь. Громче! Еще громче! Вот так! Вот теперь правильно!
Тело мое перестало слушаться, оно полностью вышло из-под контроля. Сдавшаяся, я какой-то дальней, периферийной частью сознания, в шоке от происходящего, фиксировала наши с ним слитные, бешеные телодвижения, свои кошачьи стоны, перешедшие вдруг в крик, и его частое-частое, хриплое дыхание и тоже протяжный, резкий крик и стон. Закричали мы вместе, ощущения были почти непереносимы по остроте, и даже та, дальняя часть сознания, что у меня была еще в действии, выключилась. Но, видимо, на какие-то мгновения, потому что, очнувшись, я еще чувствовала свои и его содрогания, на меня давила все возрастающая тяжесть его тела. Когда я открыла глаза, Саша лежал на мне распластавшись, но, ощутив, как я зашевелилась, тут же поднял голову, хмыкнул, глядя на меня насмешливо и вместе с тем удивленно, и сказал:
— Ну и ну, Женя! Ну и ну! Да ты просто бесподобна! Мне казалось, что еще мгновение, и я улечу в космос. Второй раз был даже лучше, чем первый, так, может быть, третий будет еще лучше. Попробуем, а?
— Уйди! Уйди сейчас же. Ненавижу! Как же я тебя ненавижу, видеть тебя не могу, уходи!
Судя по всему, мой хриплый шепот нисколько не испортил Саше настроения, он немного приподнялся на руках, дав мне наконец возможность вздохнуть полной грудью. Однако освобождать меня совсем он не торопился, нависнув надо мной, довольный и потный.
— Так что ты там шепчешь? Значит, ненавидишь? Ну как же так? Только что, несколько минут назад, ты меня обожала, себя не помнила от удовольствия, а сейчас все сразу забыла. Что-то я не пойму тебя. Объясни-ка мне поподробней. Ну же, давай говори. Я слушаю, я весь внимание.
Говоря это, он улыбался мне так, как мог бы улыбаться кот пойманному мышонку, если бы умел. В этот момент я почувствовала глубоко в себе одну из последних судорог ушедшего наслаждения, от чего невольно содрогнулась и застонала. Мой стон вызвал ехидный смешок у Саши.
