— Так что ты там шепчешь? Значит, ненавидишь? Ну как же так? Только что, несколько минут назад, ты меня обожала, себя не помнила от удовольствия, а сейчас все сразу забыла. Что-то я не пойму тебя. Объясни-ка мне поподробней. Ну же, давай говори. Я слушаю, я весь внимание.
Говоря это, он улыбался мне так, как мог бы улыбаться кот пойманному мышонку, если бы умел. В этот момент я почувствовала глубоко в себе одну из последних судорог ушедшего наслаждения, от чего невольно содрогнулась и застонала. Мой стон вызвал ехидный смешок у Саши.
— Вот видишь, дорогая моя, все, как я и говорил, — ты не только не ненавидишь меня, напротив, все еще продолжаешь наслаждаться мной. Ну, признайся же, признайся, что без меня ты теперь и дня не проживешь. Ты же обожаешь меня.
Я отрицательно покачала головой, сил не было даже для того, чтобы разозлиться как следует, настолько я была опустошена и расслаблена промчавшимся животным шквалом. Заулыбавшись, он напряг руки, чтобы совсем встать, как мне показалось, и действительно стал выходить из меня, но в самое последнее мгновение остановился, послал мне хитрую усмешку и, совершенно неожиданно, сделал несколько резких движений тазом во весь мах. Насколько я успела понять, таким образом он хотел пошутить надо мной, а может, и наказать меня. Но получилось так, что он ощутимо подшутил и над собою тоже, так как результат оказался внезапным и неожиданным для нас обоих. Как будто рядом со мной ударили в набат, и мое тело, словно огромный колокол, отозвалось низким, вибрирующим гулом, таким тяжелым и мощным, что этот гул придавил и поглотил собой весь остальной мир. Я не только забыла о Саше, но и себя-то в первый момент не сознавала. Потом словно разорвалась завеса, я увидела над собой Сашино лицо, на котором последовательно сменялась гамма чувств: сначала недоверие, потом изумление, торжество, и, наконец, все заполнил восторг. Он оскалился и навалился на меня всей своей тяжестью, словно собирался расплющить меня. Вместо того чтобы задохнуться, испугаться, я тоже исполнилась восторгом, словно только и ждала этой тяжести, и приняла ее с благодарностью, обхватив его тело руками и ногами. Двигаясь с ним в такт, я лизала ему грудь и урчала, словно большая кошка. Да ведь мы с ним словно леопарды в период случки, еще успела подумать я, но тут горячая лава стала разливаться во мне, и, сорвавшись, я стала падать в жерло вулкана. Падала я стремительно и вместе с тем медленно, мучительно медленно, и падение это вызывало острую, небывалую боль. Наконец, огонь сомкнулся у меня над головой, и больше я ничего не чувствовала.
* * *
В себя я пришла только наутро, посмотрела на часы — десять. Чувствовала я себя, мягко говоря, неважно, на душе кошки скребли. Да и немудрено, решила я, вспомнив все, что было вечером. Но вздыхай не вздыхай, этим делу не поможешь. Повернув голову, посмотрела, конечно, я была не одна. Рядом спал Саша, вольно раскинувшись, почти сбросив с себя одеяло, легко и почти неслышно дышал во сне. Я коснулась его руки, легонько провела по лицу — никакой реакции. Тогда я решилась и, совсем откинув одеяло, принялась рассматривать его тело. Тело как тело: молодое, крупное, поджарое, ухоженное. Все в нем было обычным и не давало ответа на вопрос, почему, даже слегка соприкоснувшись с ним, я теряю не просто самообладание, но всю себя теряю, превращаясь в обезумевшую мартовскую кошку. С печальным вздохом я слегка тронула пальцем вялый знак его мужской доблести, он чуть перекатился под пальцем, но никак не среагировал, Саша же слегка вздрогнул во сне, но, слава богу, не проснулся. Спохватившись, я прекратила опасные эксперименты, выскользнула неслышно из кровати и отправилась под душ, испытывая что-то вроде душевной тошноты. Душ мне не очень-то помог, да и как иначе? Если я была сама себе отвратительна, тут уж никакая мочалка не поможет, три не три. В том же отвратительном настроении я принялась готовить завтрак, хотя есть мне совершенно не хотелось, душевная тошнота перешла в физическую. Задумалась: готовить на Сашу или же не надо? А если готовить, то будить или ждать, когда он сам проснется? Невесело усмехнувшись, подумала, что для полноты картины следовало бы отнести ему завтрак в постель, то-то порадовала бы его такой покорностью. Но мои невеселые размышления прервали хлопанья дверей: сначала туалета, потом ванной, немного спустя его комнаты. Чувствовалось, что он очень торопится, ну да, ему же на работу надо. Обычно он уходил рано, а сейчас здорово проспал. Я хотела уйти в свою комнату, переждать, пока он не уйдет. Потом подумала, что не хватает только прятаться по углам в собственной квартире. Саша появился на кухне, подлетел ко мне и попытался поцеловать в шею, но я успела увернуться. Тогда он схватил меня, развернул к себе лицом, всмотрелся в мои глаза, нахмурился, но отчего-то передумал и, держа в ладонях мое лицо, крепко поцеловал в губы, невзирая на мое сопротивление. Оторвавшись, заметил чашку черного кофе, который я себе налила, схватил и выпил, после чего по-хозяйски шлепнул меня пониже спины и, очень довольный собой, ушел. Вся эта сцена прошла как в немом кино, без единого звука.
Вечером он пришел с работы не поздно, около восьми часов. Я весь день просидела безвыходно дома, пыталась работать, но так и не смогла. Долго всерьез раздумывала: а что, если поставить на дверь своей комнаты задвижку, чтобы можно было закрыться изнутри?
Саша разделся в прихожей, прошел к себе, я слышала, как он несколько минут крутился на кухне, даже хлопал дверцей холодильника, что меня удивило. Наконец решительно направился к моей двери, постучал, не получив ответа, постучал еще раз. Преспокойно открыл мою дверь и вошел, в руках букет розовых хризантем, на губах широкая улыбка, прямо джентльмен с плаката, да и только. Я стояла у окна и с упавшим сердцем наблюдала за тем, как он ко мне приближается.
— Добрый вечер, любовь моя. Соскучилась? Извини, что задержался, но все важные и нужные дела, никуда от них не денешься.
Я посмотрела на букет и тихонько вздохнула. Мне очень нравились розовые хризантемы. Эх, такой бы букет, да от кого-нибудь другого! А от кого? Сама не знаю. Цветы мне дарил только Павел, но делал это так небрежно, что они не приносили особой радости. Уйдя в свои мысли, я совершенно забыла о Саше и конечно же совсем его не слушала.
— Как можно быть до такой степени рассеянной, Женя? Ты хоть что-нибудь слышала из того, что я сейчас говорил? Нет? Вот и делай после этого женщинам комплименты. Давно пора взять тебя в твердые руки, а не то ты пропадешь совсем. Не понимаю, как ты без меня жила все это время?
— Очень хорошо жила, просто здорово, гораздо лучше, чем с тобой. Была свободна, принадлежала только себе.
