Благодаря таким соболезнованиям и беспардонной лести, леди Олдборо влезла ко мне в доверие (да, впрочем, мои намерения с самого начала не были для нее тайной за семью печатями), чего я никогда не простил бы ей, если бы мое отношение к Агнес можно было назвать любовью. Но поскольку здесь не было и намека на нежные чувства, избранная мною тактика также не отличалась деликатностью. Леди Олдборо так искусно плела свои сети, так ненавязчиво время от времени дарила мне искорку надежды, что я не мог не уверовать в достижимость цели – при ее содействии.
И я уцепился, с неистовством утопающего, за протянутую ею соломинку. У меня вдруг открылись глаза на то, как необходима леди Олдборо для успеха моего предприятия. Я сказал себе, что она может стать ключом к обладанию заветным сокровищем. Однако возникло затруднение – и немалое. Мне было известно, что такого рода услуги не бывают бескорыстными. Состояние леди Олдборо ставило ее выше денежного интереса – хотя я не остановился бы перед солидной взяткой. Пороки делают нас более покладистыми, нежели добродетели. Кроме того, подкуп сулил избавление от лишних хлопот, что вполне отвечало интересам моей праздности и привычки к легким победам, особенно если речь шла о сугубо чувственном наслаждении. Но леди Олдборо была неприступна с этой стороны; тем не менее я стал смотреть на нее как на лазейку в крепостной стене, через которую я мог бы проникнуть внутрь и наконец взять штурмом столь давно и безнадежно осаждаемую столицу. Приняв решение не упускать ни единой возможности, я задумал приударить за леди Олдборо, зная наперед, что она по первому сигналу сложит оружие, а также будучи убежден, что и та, другая, не замедлит последовать ее примеру. Собственная хитрость привела меня в восторг; мне было невдомек, что честь сего замысла целиком принадлежала леди Олдборо: ловкость ее привела к тому, что я принял ее план за свой собственный. Она подстерегала меня на каждом шагу, и, сколько бы я ни мнил себя капитаном, штурвал все-таки поворачивала она.
Разработав столь замечательный план, я вернул себе, ввиду возродившихся надежд, оживленный и уверенный вид, что должно было увеличить мои шансы на успех. Ни перемена во мне, ни ее причина не ускользнули от этого ветерана в юбке, чья игра – а играла она блестяще – заключалась в том, чтобы, дав всевозможные гарантии и полностью поставив меня в зависимость от себя, переключить мое внимание на свою особу: я должен был в конце концов, пусть даже в отдаленной перспективе, понять, в чью дверь следует стучаться, прежде чем для меня распахнется другая, более желанная.
Попутно у меня возникла мысль воспользоваться сим любовным фарсом для возбуждения ревности в Агнес. Разумеется, я говорю не о ревности, сопутствующей настоящей любви, но о часто встречающемся проявлении эгоизма, который не позволяет отдать другому то, что не нужно вам самому. Дуракам и детям это свойственно в полной мере.
Отныне я стал выставлять напоказ – не без бахвальства – свой интерес к леди Олдборо, а с Агнес сделался холоден и равнодушен, что она, в силу своего подчиненного положения, вынуждена была терпеливо переносить – и переносила довольно-таки безучастно; меня это ничуть не трогало. Мое ухаживание не удалось, я перенес свое внимание на другую, которая более благосклонно принимала мои авансы и утвердила в предположении, что так, или иначе, страсть моя, усиленная препятствиями, получит удовлетворение и я достигну заветной цели, пусть даже некоторое время мне придется притворяться, что я смотрю в другую сторону.
Между тем леди Олдборо так увлеклась, что решила не полагаться на случай. Она была в том возрасте, когда нельзя терять времени, и понимала, что и сам я нахожусь в опасной, полной соблазнов поре и что мне ничего не стоит сорваться с крючка и проскользнуть меж пальцев у ее светлости. Однако, решив не упустить ничего, что могло бы упрочить ее позицию, она перестаралась, начав вдруг – это со злорадством заметили многие – отчаянно рядиться и кокетничать, словно молоденькая, – как будто можно было скрыть ее настоящий возраст при помощи белил, румян и пудры. Нет в природе другого такого вопроса, в котором общественное мнение было столь единодушным и в котором женщины были бы столь неисправимы, как вопрос одежды. Красивая одежда может, разумеется, сослужить своей хозяйке добрую службу тем, что отвлечет внимание от ее безобразного лица, но это вряд ли принесет много толку. Напротив, таким женщинам обеспечено молчаливое неодобрение мужчин при виде украшений, которые теряют свой блеск, будучи не на месте. Часто приходится наблюдать, что даже чистейшей воды бриллиант меркнет от соседства с тусклыми глазами, землистым цветом лица и дряблыми мышцами. Воображение услужливо рисует погребальные свечи вокруг покойника, выставленного на всеобщее обозрение. С другой стороны, многие из тех, с кем природа сыграла злую шутку, но кто достаточно мудр, чтобы избегать, как смертельной опасности, блестящих побрякушек, способных лишь подчеркнуть уродство черт и неуклюжесть манер, убеждаются в том, что ничто так не украшает, как чувство собственного достоинства.
Следует отдать леди Олдборо должное: она была не так глупа и тщеславна, чтобы полагаться на одежду. Мне самому не раз приходилось слышать, как она добродушно подтрунивала над какой-нибудь своей молодящейся сверстницей. Но страсть лишает человека разума. Леди Олдборо то ли настолько увлеклась, что выжила из ума (любовь в ее возрасте и есть помешательство), то ли посчитала меня поверхностнее, чем я был на самом деле. Украсив, таким образом, зимний пейзаж весенними цветами (как будто декабрь может иметь сходство с маем), она не ограничилась нарядами и украшениями, но также усвоила жеманные ужимки, младенческое сюсюканье, идиотские улыбочки, капризы – словом, весь антураж пятнадцатилетней дурочки. У нее также хватило ума таскать меня всюду за собой, подобно тому как престарелые французы выставляют напоказ любовниц в качестве доказательства своей мужской силы. Короче говоря, поняв, что еще немного – и я сам превращусь в мишень для насмешек, начал я подумывать о том, что надо бы сократить маршрут и поскорее добраться до порта назначения.
Тем временем я стал с удовлетворением замечать, что, как бы Агнес ни была послушна воле патронессы, ее бесчувственность дала трещину; в девушке появились первые признаки жизни и огня, которых прежде не могли разбудить откровенные знаки внимания. Взгляд ее стал осмысленнее, улыбка – выразительнее. Всецело поглощенный своим ухаживанием, я вскоре обнаружил, что она не чужда ревности, выразившейся в растущем нетерпении, беспокойстве, раздражительности, источником которой явились мое волокитство за леди Олдборо и та нежность, с какой та принимала его. Все это только укрепило мою решимость следовать намеченной схеме, иначе все вернулось бы в исходную позицию. Мог ли я, покинув в данный момент леди Олдборо, ожидать от нее великодушия? Несомненно, она вывернулась бы наизнанку, чтобы помешать осуществлению моих намерений. Тогда как, оставаясь с ней, я увеличивал свои шансы на победу над Агнес. Такова была ситуация, и мне приходилось действовать соответственно.
Несмотря на временное умопомрачение, леди Олдборо была не так слепа, чтобы ошибаться относительно моей истинной цели. Она, конечно, не могла не понимать, что мы заключили как бы негласный договор и что я в первую очередь ценил ее как средство подобраться к Агнес, тем более что сама леди Олдборо много раз намекала на возможное содействие. Наслаждение гоняется за молодыми; пожилые гоняются за наслаждением и бывают рады заполучить его любой ценой. Иначе говоря, в этом проклятом возрасте человек имеет только то, за что согласен платить. Тот же, кто не следует этому правилу, платит штраф: судьба отбирает свои дары, и мало кто остается безнаказанным.
В то же время приходится допустить, что, находясь во власти тщеславия и самонадеянности, леди Олдборо чересчур положилась на остатки былой красоты, иначе ни за что не стала бы прилагать столько усилий, чтобы вдохнуть жизнь в руины. Возможно, она рассчитывала, что при более близком знакомстве я найду в ней нечто такое, ради чего забуду о своем увлечении Агнес и всем сердцем привяжусь к ее увядшим прелестям. Мы склонны толковать в свою пользу примеры, которые льстят нашим слабостям, а мало ли случаев, когда молодые люди не могли вырваться из плена чар своих перезрелых любовниц?
Итак, все было подготовлено; плод созрел и ждал своего часа, чтобы от малейшего ветерка свалиться с ветки. Оставалось назначить место и время для великого события.
Нельзя сказать, что леди Олдборо не приняла необходимые меры предосторожности. Мимолетная связь, в какую должны были вылиться наши отношения, не смогла бы восполнить ей утраты репутации в глазах знакомых матрон и всего света, чье мнение в эту пору приобретает особое значение. Одно дело – вызывать подозрения, которые даже придают существованию пикантность, и совсем другое – их подтверждение и утрата всего, что составляет смысл вашей жизни. В самом деле – свет так охотно прощает спасительное притворство, что было бы бессовестным вызовом лишать его этого удовольствия.
