Наша жизнь — единая. Вот как надо мыслить, и не делить, не дробить жизнь «послушаниями»: «моя обязанность только помыть посуду, вытирать её — не моё послушание». Помой посуду, и если никого нет в помощь, то и вытри её, и убери на место. Сделай все, что тебе по силам. И попроси у Бога прощение, что не можешь сделать больше, потому что, скажем, сейчас тебе надо идти делать что‑то ещё. Главное — то, как живёт твоё сердце. Если умом и сердцем ты стремишься помочь другим, то, по существу, даже если ты не можешь помочь на деле, ты уже им помог, это уже большое облегчение общине, ведь изменяется духовная атмосфера братства.
Здесь вступает в силу и другое слово отца Софрония — нам надо быть внимательными к своим мыслям, даже находясь в келлии[105]. Каждая злая мысль влияет на брата, чувствуется им, быть может и неосознанно. Добрые мысли, молитва — созидают обитель, злые — это трещины в стене монастырской. Причём сие относится к жизни не только монастыря, но и всего мира. Если мир не желает так жить, пусть хотя бы монастыри живут. Если монастыри не живут так, пусть, по крайней мере, мой монастырь будет таким. Если мои братья в монастыре живут не так, тогда, хоть это и не легко, мне надо жить так. Менять весь мир начнём с самих себя.
Вопрос: Как понимать слово Писания о том, что духи пророческие послушны пророкам[106]?
Ответ: Об этом нам часто говорил отец Софроний. Имеется в виду, что Бог даёт Своё вдохновение пророкам, но они не всегда могут сказать вам слово от Бога — это зависит и от слушающего, и от обстоятельств. Возможно вы не готовы принять его слово, и тогда он передаст вам его чрез кого‑то другого, или в другое время, а может не скажет совсем, потому что вы не расположены принимать его, или будете ранены им. Быть пророком — не значит говорить другому: «Тебе должно выполнить это, потому что Бог мне повелел возвестить тебе сие». Если я буду говорить подобные слова, я сам потеряю благодать. Почему? Потому что Бог не ранит человека Своим словом, Бог не есть Бог неустройства, но мира[107]. И если человек будет ранен Его словом, Бог не скажет ему это слово. В этом мы должны быть подобными Ему.
Итак, бывает, что даже если мне и дано благословение, я не могу выполнить его в данных обстоятельствах, и тогда приходиться ждать пока наступит благоприятное время.
Нам должно стараться уловить мысль духовного отца, понять, что он имеет в виду, когда говорит нам слово. Послушание — тончайшая вещь. Об этом прекрасно говорится в Душеполезных поучениях аввы Дорофея. Духовный отец, желая возложить послушание на ученика, знал всю трудность предстоящего дела. И поэтому не решался сказать прямо: «Делай то‑то». Он сказал: «Кого бы послать в город?» Ученик распознал в словах старца желание, чтобы пошёл он, и ответил: «Отче, хочешь я пойду?» Авва Дорофей подчёркивает добродетель обоих из них: ни старец не повелевал, ни ученик самонадеянно не вызывался на героический подвиг. Посмотрите об этом в книге[108]. Внимательный ученик понял осторожные слова старца, и откликнулся на них с готовностью. Смиренно, уповая на молитвы старца, он пошёл в селение, и совершилось чудо[109].
«Боже, молитвами отца моего спаси меня», — произнёс ученик. Авва Дорофей подчёркивает и его скромность, и силу этой молитвы: «Видите ли действие слова? Какая помощь заключается в том, чтобы призывать молитвы своего отца?» Но хочется обратить ваше внимание на то, что не следует выставлять напоказ свою связь с духовным отцом. Не надо слишком часто или при других повторять: «Боже, молитвами отца моего духовного…» или «Я делаю это по благословению духовника» и тому подобное. Пусть это будет в вашем сердце, которое видит Бог — и достаточно.
Вопрос: Иногда духовный отец делает нам выговор, а иногда хвалит. Скажите, как правильно относится к его словам.
Ответ: Думаю, лучше всего не спешить делать выводы. Пусть выводы и понимание слов духовника приходят сами собой, будь то через пять минут после сказанного или через двенадцать лет. Главное, живите его слово как можно полнее. Если он укорил, значит есть за что. Если похвалил, значит, слава Богу, я успокоил его сердце, а может он хочет утешить, ободрить меня, отчаявшегося. В любом случае, когда вам даётся слово — это не время делать заключения, потому что они могут быть лишь частично верными, или даже ошибочными. Только с течением времени мы уразумеваем сказанное. Думаю, что склонность делать выводы принадлежит к области падшего разума, рассудка.
Вопрос: Как научиться принимать и выговор и похвалу одинаково?
Ответ: Наверное, каждый случай — особенный. Однако, смирение всегда найдёт верный путь. Смирение — это видеть вещи так, как они есть. Скажем, духовный отец укорил меня. Значит, есть за что, он прав. А может быть, сам не ведая того, он выполняет послушание воле Божией, и тем очищает меня от чего‑то невидимого, сокрытого, сделанного мною много лет назад. Вопрос в том, как смиренно пережить его слово, а не как объяснять его себе. Из книги о святом Силуане нам известно о существовании неописуемого Христова смирения, отличного от смирения аскетического[110]. В данном случае, речь идёт об аскетическом смирении, о реальном восприятии и реальном видении жизни. Если Вас похвалили, значит, слава Богу, есть за что. Но не надо думать, что Вы уже и достигли желаемого. После похвалы ожидай выговора, после выговора не смущайся, не теряй мира, может опять услышишь похвалу. И так состояние души всегда будет ровное. Мы учимся этому постоянно, пребывая в молитве, помня поучения отцов, накапливая опыт, обретая новое видение.
Смирение учит принимать похвалу с молитвой: «Да будет мне по слову твоему, отче». Ведь мы действительно желаем быть добродетельными. Даже когда мы укоряем себя, не надо забывать, что мы — образ божественной славы. Совершенно верно желать быть святым, пророком, старцем: «Да будет это со мною», — говорим мы, сознавая свою далёкость от цели. Причём цель сия всегда далека от нас.
Когда кто‑то из нас в монастыре совершал какую‑нибудь глупость, отец Софроний, улыбаясь, говорил: «Ну, теперь ты можешь творить уже и чудеса!» Тогда его слова мне казались шуткой, теперь я понимаю, что его шутки были полны глубочайшего смысла. То есть, я хочу сказать, что если духовный отец хвалит: «Молодец, никто так не смог бы сделать этого, как ты!», то хорошо бы вспомнить слова отца Софрония: «Ну, теперь я могу творить даже чудеса», и успокоиться, понимая, что тебе ещё далеко до чудес. Мне ещё далеко до заповеданного совершенства, до подобия Христу.
Помню в детстве мы читали в школе «Фауста» Гете. Фауст — это персонаж, который продал душу демону, думая обмануть его. Демон поставил ему условие: если Фауст восхитится созданным демоном состоянием и пожелает, чтобы оно продлилось, душа его отныне будет принадлежать демону. Почему? Потому что демоническое состояние иллюзорно, лживо, хоть и кажется прекрасным. Единственно желаемым для нас является невечерний день Царства Божия, вечность. Отец Софроний говорил: «Знаете, вечность очень коротка — это один миг!» Вечный миг. В вечности нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее, объемлющее собою все. Мы не можем понять вечность, пока не почувствуем её. Только пережитый миг вечности должен быть желаемым для нас, все остальное преходяще, нет ничего достойного пребывать вечно. Апостолы на горе Фавор были правы, желая продлить пребывание в Нетварном Свете Христа, то было действительно вожделенное прикосновение Вечности, предвкушение будущего Царства. Однако они были не готовы к восприятию вечности в неотъемлемое владение, им предстояло ещё многое пережить: Гефсиманию, Голгофу, рассеяние, встречу с неузнанным Странником, вознесение Господа, ожидание обещанного Духа. Их покаяние обрело завершённость, когда на них сошёл Дух Святый в день Пятидесятницы, и они стали апостолами, проповедниками евангелия всему миру. Вот почему предложение построить три кущи на горе было неверно — ученики мыслили по — земному, хотя и пережили истинное божественное посещение. Они, как говорит апостол Лука[111], просто не знали как реагировать на происходящее.
Ответы на насущные вопросы духовной жизни
Держи ум твой во аде и не отчаивайся
Жизнь течёт и все меняется. И теперь мне понятно, что каждый человек неповторим. Например, одна из сестёр в нашем монастыре, монахиня Елизавета, из года в год настолько прекрасно читала 18–ю кафизму на Литургии Преждеосвященных Даров, что мне иногда приходила отчаянная мысль: «Ну, как я без неё буду молиться в храме?» Я надеялся, что найдётся кто‑то другой, кто будет читать также как она, но никто не смог заменить её. Её чтение и она сама были чем‑то особым, благодатным. Совершенно особым человеком был и отец Софроний. Сейчас неважно себя чувствует отец Симеон[112], и с его уходом жизнь, конечно, тоже изменится. Я моложе его, вы моложе меня, и жизнь идёт. Когда я думал об уходе матери Елизаветы[113], то не мог вообразить, как переживу её отсутствие. И это только то, что касается одного человека, но и о других я думал тоже нечто подобное. Что тут сказать? Я был человеком, ищущим райской жизни, забывшим, что она ещё не наступила.
