Все свои подвиги совершал Самсон в долине Сорек, немного восточнее города Бейт-Шемеша. В этой долине находится очень красивая сталактитовая пещера площадью аж в пять тысяч квадратных метров. Однако главная достопримечательность этих мест располагается на перекрестке Нахшон, где от дороги, ведущей к шоссе № 1 (Тель-Авив-Иерусалим), отходит дорога в сторону Рамле и Лода. Речь идет о киоске около автобусной остановки, где продаются всякие незамысловатые бутерброды, кола, минеральная вода и все такое прочее. Так вот: в конце шестидесятых – начале семидесятых годов прошлого века у этого киоска останавливался не только народ, проезжавший мимо по делам, не только подходили ожидавшие автобуса люди. Сюда приезжали из Беэр-Шевы и Эйлата, из Нагарии и Кирьят-Шмоны, со всех концов Израиля тянулись сюда жители, невзирая на палящую жару и невыносимый зной летом и пронизывающий холод и проливные дожди зимой.
Как вы понимаете, не вчерашние сэндвичи и кока-кола манили сюда этих людей. Дело в том, что у женщины, которая торговала в этом киоске, были груди. «Ну и что? – скажете вы. – У всех женщин есть груди – на то они и женщины». – «Ах! – ответим мы вам. – Что вы такое говорите! Есть груди и есть груди! Таких грудей, какие были у этой женщины, не было ни у какой другой, и не видал таких никто – такой невероятной красоты и размера они были».
Счастливцы, видевшие это чудо света, утверждают, что были они подобны горе Фавор каждая, другие говорят о двух ведрах донышком вверх, третьи, на манер царя Соломона, сравнивают их с белорунными овцами. В народе они получили прозвище «груди государства». В результате район перекрестка Нахшон стал одной гигантской дорожной пробкой, что вызывало недовольство Министерства транспорта, Управления дорог и полиции. Но никакие меры не помогали, ибо те, кого посылали эти меры принимать, стояли в полной оторопи, не в силах отвести восторженных глаз от Божьего чуда. Все это кончилось из-за мужа, которому, по словам одного из тех, кто своими глазами видел «груди государства», надоело делить их со всем миром. Он продал киоск и увез свое сокровище неведомо куда. С тех пор прошло почти сорок лет. Выросло два поколения людей, не видевших воочию этих легендарных грудей. Но нет человека в Израиле, который на вопрос, чем знаменит перекресток Нахшон, не воздел бы мечтательно глаза к небу и благоговейно выдохнул: «Груди государства…»
Вернемся, однако, к Самсону. Этот незаурядный человек заслуживает нашего внимания не только благодаря своему буйному поведению и ставшей общим достоянием красивой фразе «Умри, душа моя, с филистимлянами», но тем, что именно в нем впервые проявилась характернейшая черта еврейского народа: влюбленность в чужие культуры. Самсон был по уши влюблен в филистимлян. Собственно, романы между народами – явление достаточно нередкое: роман англичан с Италией и Грецией, например, или русских – с Францией и Германией. Да, среди россиян были и англофилы, и италоманы, но это маргинальные группы, никак не повлиявшие на два главных направления. Романы эти – романы счастливые, и даже временные ссоры (в истории известные как войны) только подбрасывали дров в огонь пылающей страсти. Конечно же, евреи были (и до сих пор остаются) привязаны к местам своего проживания, будь то Чехия или Украина, Аргентина или Италия. Но мы говорим о любви, которая оставляет след на долгие-долгие годы и память о которой не исчезает многие поколения после разрыва. Это не только влюбленность в культуру, это еще влюбленность в образ жизни и, наконец, в самое место. Однако не стоит представлять себе евреев этакими Казановами на исторических перекрестках. Особенность еврейских романов заключается в том, что это всегда была любовь без взаимности. Горькая, безответная, исполненная иллюзий и самообманов, любовь со стандартно плохим концом. Три великих романа – с Испанией, Германией, Россией – оставили в сердце еврейского народа раны, которые не зарубцевались и по сей день. И сегодня при слове «Испания» вздрагивает душа каждого еврея, хотя после разрыва прошло более пятисот лет. Гранада… Толедо… Сантьяго-де-Компостелла… Саламанка… Барселона… Сарагоса… И сжимается сердце, и комок подкатывает к горлу, и все тело томится, как при имени женщины, которую давным-давно, на заре туманной юности любил ты со всей отчаянностью и безоглядностью, отдавая этой любви себя всего, до самого конца, без остатка.
Достаточно часто говорится о способности евреев мимикрировать. В Израиле это особенно наглядно: грузинский еврей – он более грузин, чем еврей (а что такое еврей?), бухарский еврей – чистой воды бухарец, немецкий – такой немец, что тошно, и перечень этот можно продолжить. Только это лишь начало, на поверхностный и первый взгляд. Мимикрируя, животное меняет свой внешний вид, еврей же меняет абсолютно все, включая образ мыслей и работу желудка. Так было с немецкими евреями, с русскими, теперь с американскими. Но испанские евреи всегда оставались сами собой: они никогда не пытались выдавать себя ни за испанцев, ни за мавров. Может быть, именно этой их особенности мы обязаны тем, что только им дано было создать в изгнании то, что зовется золотым веком ивритской поэзии. Не как американские евреи на идише и не на своем повседневном языке ладино – нет, на иврите, на древнем языке предков изливали свои чувства испанские евреи. Они подчеркивали свою особость, в отличие от евреев Германии и России, желавших раствориться в коренном народе, как это делают сегодня многие евреи Америки.
Но, как уже сказано, кроме иврита был у евреев еще один язык – ладино, сохранивший до сего дня вкус и аромат средневекового кастильского языка. Испания была первой любовью евреев, но, как справедливо заметил влюбленному Маяковскому Бурлюк: «Бросили бы вы это дело, Владимир Владимирович, – первая любовь никогда не бывает удачной». (В случае евреев слово «первая» надо убрать.) И все же, несмотря на обособленность, все смешивалось в Испании, и даже кровь.
Направляя клинок в грудь своему ненавистному сводному брату Педро Жестокому, будущий король Испании Энрике воскликнул: «Умри, еврейский выродок!» Он знал, что говорил.
Как ни кичились испанские и португальские гранды своей голубой кровью, но мало можно найти на Пиренейском полуострове аристократических семейств, в череде предков которых не маячила бы еврейская тень. И даже сам Фердинанд (с нумерацией его есть определенные сложности: в Кастилии он был 5-м, в Арагоне – 2-м, а в Сицилии и Неаполе – 3-м), подписавший эдикт об изгнании евреев из Испании, был, так сказать, нечист насчет происхождения. Согласно израильскому закону о возвращении он имел право на израильское гражданство: бабка его с материнской стороны была еврейкой. (Один из авторов, будучи в Гранаде, навестил роскошную усыпальницу Изабеллы и Фердинанда – королевской четы, изгнавшей некогда евреев из Испании. Он давно хотел (и тут свою мечту исполнил) кинуть им на надгробие пару шекелей – в надежде, что они узнают таким образом: евреи не только живы, но имеют уже собственное государство.)
В конце XVIII века португальский король под влиянием инквизиции издал эдикт, обязывающий евреев носить зеленые шляпы. Через несколько дней его премьер-министр маркиз де Помбаль явился к нему, держа в руках две зеленые шляпы. В ответ на удивленный взгляд короля маркиз глубоко поклонился: «Согласно эдикту вашего величества. Одна для меня. Другая для вас». Эдикт был отменен.
Как ни странно слышать это нам сегодня, но средневековая Испания была на редкость терпимым государством. В главном соборе Толедо богослужения шли на трех языках: латыни, арабском, иврите – конфессии по очереди использовали помещение. На надгробной плите доброго короля Фердинанда 1-го, отца Альфонса VI, надпись сделана на четырех языках: латыни, кастильском, иврите, арабском, а сам Альфонс не без гордости называл себя королем трех религий.
Хронисты того недолгого времени называли евреев «позвоночным столбом» испанской экономической жизни. Ткацкие фабрики, серебряные рудники, виноделие, ремесла – всюду наблюдалось (и терпелось) веское участие евреев. Уж не говоря о торговле и финансах. Мозговые тресты при испанских королях составляли евреи. А когда изгнали их, то констатировал один хронист нечто важное для нашей темы: «Испанские евреи оставили Испанию очень еврейской, сами они уехали очень испанскими».
Разрыв наметился в связи с объединением страны, когда пало последнее государство мавров, когда отдельные королевства слились в единую империю и все потекло в соответствии с известным рецептом: один народ, одна религия, один язык, один фюрер. И может быть, действительно нет другого рецепта, а тогда уж и подавно не было. В изгнание ушли триста тысяч евреев – пять процентов населения Испании, и, видит Бог, это были не худшие пять процентов. Многие из них осели в Турции. И сказал султан Баязет: «Не понимаю, почему испанского короля называют мудрым владыкой, если он так обезлюдил свою страну, а мою облагодетельствовал». Еще кто-то отправился в Англию, в Голландию. И в XVII веке в период ожесточенных колониальных схваток между Испанией и Голландией среди голландских корсаров было много евреев, которые вели пиратские корабли со свитками Торы на борту. Именно они сожгли Вальпараисо, но разумеется, в будний день – в субботу, как известно, огнем баловаться нельзя.
