Мы не хотим здесь подробно пересказывать другие мифы о творении, такие, например, как миф о боге, который сам был «поднимающейся сушей», местом, где совершилось чудо. Интересно, что не существует специального рассказа о сотворении человечества, если не считать чрезвычайно иносказательных легенд. Так, рассказывается, что бог-баран Хнум вылепил человечество на гончарном круге, или же бог солнца именуется «открывателем человечества»21. Но в специальном мифе о создании человечества нет никакой необходимости по причине, которую мы подробнее обсудим позже; причина эта заключается в том, что между богами и людьми не существует четкого и окончательного разграничения. Раз начавшись, творение живых существ может продолжаться, будь эти существа богами, полубогами, духами или людьми.
В одном из текстов, сообщающих, между прочим, о творении, говорится, что человечество было создано по образу бога. Текст подчеркивает доброту бога-творца, заботящегося о человеческих существах: «Хранит он людей — тварей своих. Он создал небо и землю ради них, он устранил хаос вод, он сотворил воздух, дабы жили ноздри их. Они — подобие его, вышедшее из тела его. Он восходит на небо ради них. Он создал травы, скот, птицу, рыбу, дабы насытить их. Он уничтожил врагов своих и [даже] детей своих, когда замыслили они поднять мятеж [против него!»22. Этот текст интересен тем, что делает интересы человека целью творения. Обычно миф повествует о стадиях творения без указания его целей. Но именно в этом тексте содержатся ярко выраженные моральные цели. Отметьте, например, упоминание о том, что бог уничтожил человечество, когда оно взбунтовалось против него. Мы вернемся к этой отдаленной параллели к библейской легенде о потопе в следующей главе.
И наконец, изучим последний документ, связанный с творением. Это надпись, известная под названием «Мемфисский богословский трактат», — текст настолько странный и непохожий на только что рассмотренный нами материал, что кажется на первый взгляд пришедшим из другого мира. Однако более пристальное изучение убеждает нас, что различие здесь не качественное, а количественное, ибо все необычные элементы. в тексте «Мемфисского богословского трактата» присутствовали в других египетских текстах в качестве отдельных моментов. И только в этом тексте они сведены воедино в широкую философскую систему взглядов на природу вселенной.
Документ, о котором идет речь, — поврежденный камень, хранящийся в Британском Музее и носящий имя фараона, правившего около 700 г. до н. э.23. Фараон этот, однако, заявляет, что он только скопировал надпись, сделанную его предками. Его заявление подтверждается языком и типично ранним внешним оформлением текста. Перед нами документ, дошедший от самых ранних времен египетской истории, от тех времен, когда первые династии основали новую столицу в Мемфисе, городе бога Птаха. Мемфис как центр теократического государства начинался на пустом месте, до этого он не имел никакого национального значения. Хуже того, Гелиополь, традиционная религиозная столица Египта, дом бога солнца Рэ и бога-творца Рэ-Атума, находился всего в 25 милях от Мемфиса. Необходимо было как-то оправдать новое расположение центра мира. Текст, о котором идет речь, — часть теологического аргумента в пользу приоритета бога Птаха и тем самым его жилища, Мемфиса.
Тексты о творении, которые мы разбирали раньше, более четко выражались в физических терминах: бог отделял небо or земли или порождал воздух и влагу. В этом же, новом тексте творение выражается в философских терминах в той мере, в какой египтянин был вообще на это способен: мысль, посетившая сердце бога, и произнесение повеления, воплощающего эту мысль в реальность. Такое творение при помощи мысленного представления и словесного произнесения имеет эмпирические корни в человеческой жизни: власть правителя создавать посредством повеления. Но только использование физических терминов, таких, как «сердце» для обозначения мысли и «язык» для обозначения приказания, связывает «Мемфисский богословский трактат» с более земными текстами, рассмотренными нами. Здесь, как указывает проф. Брестед, мы вплотную подходим к подоплеке учения о Логосе в Новом завете: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
Прежде чем приступить непосредственно к рассмотрению этого трудного текста, изложим сами для себя уже известные нам факторы, которые помогут при интерпретации текста. Прежде всего, мемфисский текст использует мифы о творении, которые я уже пересказал: рождение Атума из Нун, первобытных вод, и создание Атумом Девятерицы богов. Автор мемфисского текста знает, что это — наиболее распространенные концепции. Вместо того, чтобы отбросить их, как конкурирующие, он стремится включить их в более высокую философию, использовать их, подчеркнув их принадлежность более высокой системе.
Эта более высокая система использует замысел как порождение разумом идеи и осуществление через произнесение созидательного приказа с помощью речи. Мысль и речь — древние атрибуты власти в Египте, олицетворенные в ранней литературе как божества. Обычно они встречаются в виде пары связанных между собой атрибутов бога солнца: Ху, «повелительное высказывание», речь, столь действенная, что способна созидать, творить, и Сиа, «познание», мысленное осознание ситуации, предмета, представления; Ху и Сиа были атрибутами руководящей власти. В Текстах Пирамид правящий бог покидает свой храм и передает свои функции усопшему царю, так как покойный «завладел он Ху, овладел он Сиа» (300). В нашем мемфисском тексте эти два атрибута власти даны в материальных терминах: сердце — орган, в котором мысль зарождается, язык — орган, который эту рожденную мысль превращает в чувственную реальность. Все это приписывается деятельности мемфисского бога Птаха, который сам есть мысль и речь в каждом сердце и на каждом языке. Он, таким образом, был первым созидательным началом, каковым является и теперь.
Интересующий нас отрывок текста начинается с того, что Птах приравнивается к Нун, первобытным водам, из которых возник Атум, обычно считающийся богом-творцом. Это само по себе делает Птаха предшественником бога солнца, и этот приоритет изредка упоминается в других текстах, но в нашем тексте он не просто подразумевается: делается подробное описание того, каким образом Птах породил Атума. «Птах, великий; он — сердце и язык Девятки богов… который зачал богов… воплотилось в сердце и воплотилось на языке (нечто) в образе Атума».
Так задуман и сотворен Атум. Из ничего возникла идея Атума, бога-творца. Идея «возникла в сердце» божественного мира; этим сердцем или разумом был сам Птах; затем идея «возникла на языке» божественного мира; этим языком или речью был сам Птах. Египтянин пользуется красочными, вещественными образами, его речь эллиптична: «в-образе-Атума — возникло в сердце и возникло на языке», но это никак не поясняется. В самих этих терминах уже заключено представление о мысли и рождении.
Но созидательная сила Птаха не иссякает после того, как порожден традиционный бог-творец. «Велик и могуч Птах, который вселил (силу во всех богов), равным образом и в их души, посредством этого (действия) сердца и этого (действия) языка». Творческое начало не угасает и с появлением богов. «Случилось, что сердце и язык управляют (всеми) членами (тела) посредством учения, что он (Птах) — в каждом теле (в виде сердца) и в каждых устах (в виде языка), всех богов и всех людей, и (всех) животных, всех гадов и всего (что ни, есть) живого, посредством его (Птаха) замысла (в виде сердца) и приказания (в виде языка) всего того, что он желает». Другими словами, перед нами не единичное чудо рождения и словесного выражения мысли. Те же созидательные принципы, чье действие в первобытных водах породило Атума, действуют и сейчас. Всюду, где присутствуют мысль и повеление, — творит Птах.
Текст даже подчеркивает существенную разницу между традиционным представлением о творении, когда Атум порождает Шу и Тефнут, и таким актом, при котором Птах назвал Шу и Тефнут и тем самым сотворил их. Зубы и губы Птаха — артикулирующие органы созидательной речи. Как мы говорили выше, по одной из версий мифа об Атуме, Шу и Тефнут — продукты семяизвержения бога-творца. Таким образом зубы и губы Птаха ставятся в параллель с семенем и руками Атума. С точки зрения современных понятий действия Птаха носят более возвышенный характер. Но это еще не значит, что древний автор хотел принизить более материальную версию. Может быть, он просто проводит аналогию между двумя версиями одного и того же мифа, когда говорит: «Девятка Атума возникла из его семени, (исторгнутого) перстами его; но Девятка Птаха суть зубы и губы в этих устах, которые произнесли имя всего, и (таким образом) Шу и Тефнут вышли из них (т. е. уст)». Мы уже видели, каким образом произнесение имени есть само по себе акт творения.
