— Это напугало вас?
— Дело не в том, что он сказал, Камилла. Дело в том, что все произошло именно так, как он сказал… Утром я нашла собаку мертвой.
— Думаете, что это сделал Робби? Дети в таком возрасте могут иметь садистские наклонности. Возможно, ваш сын дал Банни что-то запрещенное. Какой-то яд. Что-то опасное для животных. Ему могло быть просто интересно посмотреть, что будет.
— Нет, Камилла, вы не поняли меня, — перебивала женщина. — Робби всю эту ночь лежал возле меня в кровати. Он боялся спать в своей комнате. Говорил, что видит женщину. Под деревом.
— Под деревом? — задумалась я. — Хм… Он часто видит этот кошмар?
— Постоянно. И когда опять приходит эта женщина, он плачет во сне, он может кричать всякие вещи.
— Например.
— Он говорит, что она его видит. И хочет забрать с собой.
— Эта женская фигура может быть каким-то символом, — предположила я. — Например, символизировать дефицит внимания с вашей стороны. Или же напротив избыточную тревожность в вашем проявлении как матери.
Дороти опять замолчала. Мы обе сидели и слушали дыхание друг друга.
Но затем я услышала кое-что важное.
— Через неделю Робби сказал, что умрет наш сосед.
Я уже предполагала, что мне скажет эта женщина. Стало понятно, что я ошибалась. Это не детские фантазии, не просто кошмары, совпадения. Мальчик и правда обладает силой предсказания. И это может навредить ему. Как навредило мне самой.
— И что произошло потом? — задала я риторический вопрос. Достала из пачки последнюю сигарету. Подожгла ее зажигалкой. Затянулась и выпустила облако дыма. Курила прямо на кухне. При закрытых окнах. Было не до принципов.
— Через несколько дней наш сосед преждевременно скончался. Врачи сказали — что-то с сердцем. Хотя ничего не предвещало беды. Его сердце просто замерло, остановилось. Был здоровый и улыбчивый человек. А потом резко взял и ушел на тот свет.
— Вы считаете, что Робби правда как-то знал о надвигающемся горе?
— Я подозреваю, что он мог влиять на происходящее, — ответила Дороти. — Мне кажется, что Робби мог как-то спровоцировать эти события, вызвать их своими… сверхъестественными способностями.
— Зачем ему это нужно?
— Я не знаю… Может, ему было "просто интересно". Думала, что это вы мне скажете, Камилла. Я могу быть уверена, что он не сделает так со мной или с кем-то из моих детей?
— Послушайте, я не могу дать сто процентов, но я почти уверена, что все это просто совпадения. Ведь живые существа не умирают сами по себе. Всему есть объяснение, какие-то знаки, предпосылки. Четырехлетний мальчик мог просто замечать их. Может, он и правда сверхчувствителен и может распознать нездоровый вид человека. Или собаки.
— Господи… — плакала Дороти. — У нас большая дружная семья, но Робби очень сильно выделяется на фоне остальных. Мы усыновляли множество детей. Но такого, как с Робби, у нас никогда не бывало. Муж говорит, что наш сын — чертов Омен!
— Не надо так говорить. Это вымышленный персонаж, в жизни так не бывает. Ребенок такого не заслужил, я уверена.
— Он странный, Камилла! Он пугает деток в садике, рисует страшные рисунки, за которые психолог вызывает нас и просит обратиться к специалистам!
— Ф-ф-ф-ф-ф… — выдохнула я табачный дым, смотря на тлеющий окурок между пальцами. — Вы не думали о том, что это здравая идея — показать малыша психиатру?
— Мы показывали Робби психиатру.
— И что он сказал?
— Он сказал, что если "это" повторится, мы имеем право вернуть мальчика обратно.
— Вернуть куда?
— В детдом.
Я закрыла глаза. Пыталась переварить в себе то, что представила по словам этой женщины. Малыш не виноват, что его все боятся. Он ничего плохого не сделал. А если он еще и сирота, то это вообще кошмар. Он не заслужил такого отношения людей вокруг. Сперва родился одиноким, без родителей. Ну или потерял их в раннем возрасте. А теперь, когда обрел семью, его хотят вернуть обратно.
— Выходит, вы взяли ребенка в приюте?
— Да, он приемный. У нас все приемные. Мы с мужем не можем иметь детей, поэтому заботимся о малышах, которые не имеют родителей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это очень благородно с вашей стороны. Вы хороший человек, Дороти.
— Спасибо, Камилла. Я такого же мнения о вас. Мне кажется, вы тоже очень хороший человек… — На этих словах я не удержалась и всплакнула. Было колко это слышать от многодетной матери, которая отдала жизнь воспитанию чужих детей. Я на ее фоне просто мразь. Полнейшее пустое место. — И я думаю, вы бы могли мне помочь.
Я скривила губы от желания реветь. Затушила окурок о раковину. Вытерла слезы и шмыгнула носом.
— Я бы с радостью вам помогла. Но как мне это сделать? Как бы я могла помочь вам в этой ситуации?
— Вы бы могли приехать к нам? Чтобы увидеться с Робби…
— Боже… — зарыла я пальцы себе в волосы. — Какая от меня польза? Что я могу поделать, если сама нуждаюсь в психологе?
— Вы добрый человек и медиум. Я это чувствую, Камилла. Вы добрее, чем считаете сама.
Меня прорвало.
Я расплакалась по-настоящему. Давила на глаза ладонью, чтобы сдержать поток воды. Но не помогало. Не хотела, чтобы Дороти услышала этот позор. Ей и так тяжело, а я плачу тут в трубку.
— Где вы живете? — выдавила я с трудом. — В каком вы штате? Далеко от Техаса?
— Мы живем на севере страны.
— О боже, — качала я головой. — Почему так далеко?
— Городок под названием Шервуд. Северная Дакота.
— Северная Дакота… — повторила я и через слезы стала изучать полицейскую карту на стене. Над рабочим столом Джоша. Там была вся страна, практически все населенные пункты. Штат я нашла, а вот города не видно. — Господи, как же это далеко от моего дома…
Робби жил на противоположном краю США. На самом Севере. И этого не изменить, не проигнорировать. Я не могу туда поехать. Джош меня не отпустит. Это исключено. Я под домашним арестом, а если бы и не была в клетке, то все равно бы не решилась пересечь всю страну ради призрачной надежды помочь запуганному мальчику. И его не менее напуганной приемной матери.
— Вы приедете к нам? — надеялась Дороти на чудо.
Но чудес не бывает. Я не могла изменить реальность. Даже если бы очень этого хотела.
— Нет, мне жаль. Боюсь, что это невозможно. Я сейчас в такой ситуации, когда не могу улететь и оставить свой дом.
— У вас тоже маленькие дети?
Ее слова кололи сердце словно нож. Ну как мне ей ответить? Как отказать, если я ничтожество, запертое в коробке?
— Нет. У меня… я бездетна.
Дороти умолкла. Думаю, ей все стало ясно. Надеюсь, это принесет облегчение нам обеим. И мне, и ей. Потому что бросить все и сделать глупость — это наивно. Самонадеянно. Чего я жду? Что Джош мне это простит? Что муж разрешит покинуть дом ради встречи с таким же, как я — на другом конце Америки?
— Я вас поняла, — тихо сказала Дороти. — Простите за беспокойство. Что потревожила вас в такое время. Эта… эта проблема — она вас не касается. Я понимаю. Робби для вас чужой. Вся эта история, — говорила женщина с трудом, — вероятно, изначально показалась вам бессмысленной. Вам не понять, как это — беспокоиться о ребенке. Чувствовать, что ему плохо. А когда плохо детям, то плохо и тебе самой. Ты просто места себе не находишь. Разрываешься между желанием накрыть его своим телом, защитить от агрессивного мира. И желанием закрыть его в комнате одного. Чтобы защитить от остальных детей. И от родственников.
Она хотела отключить телефон. Практически клала трубку, хотя я внимательно слушала, прижав динамик к уху. Мне не верилось, что я бросаю эту женщину наедине с проблемой. Ведь она на меня надеялась, мне верила. Была уверена, что я-то точно ее пойму. Что у меня есть та горстка смелости, способная пробить барьер традиционных ценностей. Традиционных взглядов на внутренний мир ребенка.
— Дороти, постойте. Не кладите трубку, умоляю.
— Я вас не виню.
— Мне кажется, вы мне не все рассказали. Я это чувствую. Вы ведь не могли просто так мне позвонить в такое время. Что произошло?
