Мелькали голубые ларьки с пивом, вывески на домах: "Парикмахерская", "Фотография", "Починка часов", "Окраска обуви" и, наконец, коротко "Мастир".
- Сердце пишется через "д", - сказал Казаков.
- Что это значит? - осведомился Алексей.
- Когда я учился в девятом классе, я написал учительнице дарвинизма записку с объяснением в любви. Писал долго и вложил в записку все свое сердце, не вдаваясь в подробности, как оно пишется. Написал "сертце", очень волновался. А она громко прочитала фразу и сказала: "Сердце пишется через "д". Мне казалось, что все поняли, кто писал и вообще все. Это была, конечно, страшная подлость с ее стороны.
Шофер засмеялся.
- Не гони, не гони, - сказал Казаков.
- Дело под горку, катится само.
- Гони, - попросил Алексей.
Тася вышла из вагона и остановилась. В светлом плащике, в розовой косынке, она стояла у вагона и улыбалась. Увидев Алексея, она бросила чемодан и сумку и, раскинув руки, подбежала к нему.
- Я не верила, что еду. Ехала и все время не верила, - смеясь, говорила она, поднимая к Алексею свое изменившееся, очень яркое лицо.
Он крепко обнял ее, прижал к себе.
- Что в тебе изменилось? - спросил Алексей. - Девочка моя ненаглядная. Ты еще красивее стала.
- Да, правильно, - засмеялась Тася. Она загорела, и ее продолговатые зеленые глаза особенно выделялись на потемневшем румяном лице, а волосы были почти белыми.
- Петя! - окликнул Алексей приятеля и познакомил его с Тасей.
- Это замечательно, что вы приехали. Посмотрите наш завод, вам будет интересно. Будем ездить на рыбалку, варить уху. Любите? - Улыбаясь всем широким лицом с угольными бровями, Казаков крепко пожимал руку Таси.
- Очень, - отвечала Тася, - очень люблю. Рыбу удить, плавать, на лодке кататься и грести люблю.
"Все врет, - радовался Алексей, - сама говорила, что грести не умеет".
У витрины привокзальной парикмахерской Тася задержалась. Там были выставлены модели причесок. Она прочитала вслух: "Любительская. Фантазия. Демократическая. Юность мира".
- Вот такую я себе сделаю, - показала она. - Юность мира.
Потом она увидела уличные весы, и все трое взвесились.
Алексей взял Тасю под руку.
- Еще весы, - сказала она весело. - Тщательный контроль над весом приезжающих граждан.
- Прошу вас! - Казаков открыл дверцу машины.
Тася села, поздоровалась с водителем, улыбнулась. Она сидела очень прямо и свободно. Так же села бы она в телегу, в кузов грузовика, так же бы улыбнулась и поехала.
На сиденье лежал букет роз. Тася прижала цветы к лицу.
- Розы, - сказала она. - Какие хорошие.
Шофер несколько раз с любопытством оглянулся на нее.
- Это баня, а не машина, - как бы извиняясь, сказал шофер, обращаясь к Тасе и показывая на дизельный грузовик, который в клубах черного вонючего дыма поднимался в гору и не давал себя обогнать.
- То, что вы видите, еще не город, эти домики к нам отношения не имеют. Наш город новый, красивый, - объяснял Казаков. - Вам понравится.
- Я иногда думаю, - сказала Тася, - а что, если бы я родилась не в Москве, а в таком вон домике, за вон той геранью...
- Может быть, там родился маршал авиации, - сказал Алексей.
- Возможно. А если не маршал, а если жить так всю жизнь, за этими окнами, жить и жить? И ничего больше не знать? И здесь состариться и уже быть старушкой? В железных очках.
Шофер обернулся.
- Там городской парк, на обрыве. Хотите посмотреть?
Для шофера Тася была женщиной из Москвы, которую директор приказал встретить на своей машине. Он не знал, что Казаков попросил эту машину для Алексея и Терехов дал как любезный хозяин уважаемому гостю.
- Если вы не устали, - добавил шофер.
- Пожалуй, сейчас не стоит, - небрежно ответила Тася, и шофер решил, что она, наверное, жена или дочь какого-нибудь московского начальства.
- Тогда прямо в гостиницу? - вопросительно сказал Казаков.
- Везите куда хотите! - засмеялась Тася. - Я привыкла слушаться. Здесь очень хорошо. Мне даже кажется, что я приехала в рай.
Алексей улыбнулся. Его неправильное лицо с большим, отчетливо шишковатым лбом и далеко расставленными карими глазами делалось очень привлекательным, когда он улыбался.
И Тася тихо сказала ему:
- Улыбайся почаще.
- Теперь я буду улыбаться всегда, - ответил он.
- Справа аэродром, - доложил шофер, - а слева строится телевизионный центр.
На шоссе было много велосипедистов, тарахтели мотоциклы, с бешеной скоростью и гудением проносились такси.
- У-у, бандиты таксомоторщики, - сказал шофер, - гоняют как шальные. Хулиганье. А звуковые сигналы у нас не запрещены, не то что в Москве.
- Не думайте, что я приехала как турист: у меня командировка на завод, - сказала Тася. - Прошу уважать мои научные интересы. Довольно трудно было убедить мое руководство, что мне требуется именно этот завод, а не какой-нибудь другой, поближе от Москвы. Но аспирантура это такое благородное, такое гуманное заведение, там так идут навстречу интересам людей. Меня шеф спросил, нет ли здесь личных мотивов. Я не стала отрицать, но заметила, что это только поможет делу, в принципе. Мой шеф всегда говорит или "Не смею сомневаться" или "Позволю себе усомниться", я уже не помню, что он мне сказал, кажется, "позволил усомниться", это значения не имеет.
Каждое ее веселое слово добивало Алексея. Он еще надеялся, что уговорит ее поехать вместе с ним в Куйбышев, а теперь и это оказалось невозможным.
- Шеф меня спрашивает, а что диссертация? Будет в срок или с опозданием? Я говорю, с опозданием. Неприятно, но по крайней мере честно, - смеялась Тася. - Что ты помрачнел? Тебе не нравится, что я болтаю? Может быть, ты не любишь, когда болтают, тогда имей в виду, что я очень много болтаю.
Она волновалась, была возбуждена, щеки у нее горели. Казаков двигал мохнатыми смоляными бровями, смеялся и исподтишка разглядывал Тасю.
Говорил Алексей почти с трудом.
- Я как раз очень люблю, когда болтают.
Скорее бы ушел Казаков, скорее сказать ей, что он должен сегодня уехать, не таить в себе эту подлость.
В гостинице Клавдия Ивановна приветливо встретила Тасю.
- С приездом. Вот ваша комната. Садитесь кушать. Я окрошечку приготовила. Луку много-много накрошила. Хотя, знаете, сейчас уже лук в дудку пошел, желтизна появилась и грубый он стал. Но зато огурчики парниковые я достала. Покушайте, садитесь.
Клавдия Ивановна хлопотала, у нее вздрагивало лицо от желания угостить вкусной окрошкой, удивить своей стряпней.
Тася подходила к окнам, выходила на балкон, смотрела на улицу и восхищалась - необыкновенной гостиницей, тополями под окнами, даже химическим запахом, вдруг нахлынувшим с заводов из-за сильного ветра.
- Улица новая, - говорила она, - и Хома, и деревья, все здесь абсолютно новое.
Казаков поел окрошки и ушел.
- Ты не ждал, что я приеду? - спросила Тася. - До последней минуты сомневалась, правильно я поступаю или нет. Потом в поезде я рассудила так: ты работаешь и я буду работать. Мешать не буду. Я не из тех, кто мешает. Я из тех... - она засмеялась, - ну ты сам увидишь, зачем я буду хвалить себя.
Поймет ли она? Должна понять. Отложить отъезд он не мог, уже действовали железные сроки. Впереди у них жизнь, и это пустяки. Потом ему будет стыдно перед Тасей за свое недоверие к ней.
- Сегодня вечером я уезжаю в Куйбышев, - выговорил Алексей.
- Как в Куйбышев? - спросила Тася с недоверчивой улыбкой. - Что это значит? А как же я?
- Не добивай меня такими словами, умоляю тебя. Срочная командировка. Я очень быстро вернусь. Я и так проклинаю все на свете.
- Почему же ты раньше не сказал? - голос Таси оставался растерянным.
- Я боялся. Тогда бы ты не приехала.
- Нет, почему же.
- Прости меня. Я очень быстро вернусь. Можешь мне поверить.
Она молчала.
- Казаков - мой старый друг, он тебя развлечет, все тебе покажет. Я буду звонить каждый день.
Он попытался шутить:
- Ты уже знаешь, как я хорошо умею пользоваться междугородным телефоном. У нас век телефона.
Тася молчала.
Бросить все, не поехать, остаться с нею? Что делать?
- Скоро ты будешь меня встречать, - сказал Алексей. - Улыбнись.
14
Тася осталась одна. Она решила много работать, это было верное и единственное средство от грусти, от плохого настроения и той обиды, которую вызвал у нее отъезд Алексея.
Она была особенно подтянута в эти дни, трудолюбива и вела тщательные записи в лаборатории.
Она была в цехе каталитического крекинга, в операторной, и смотрела вахтенный журнал, когда распахнулась дверь и вошла группа людей.
Дежурный вскочил и выпрямился по стойке "смирно".
"Я генерал", - говорило лицо и фигура того, кто вошел первым.
- Ну, как дела, все в порядке? - Голос был доброжелательный, красиво рокочущий...
Тася поняла, что это обход директора. Директора сопровождала свита.
Веселые изломанные брови на смуглом лице директора дрогнули, когда он увидел Тасю.
