Клава вздрогнула, словно от удара.
— Ой, да что ж это такое? — схватилась за сердце Власовна.
— Да, мама, это так. Ты знаешь, что Сема работал секретарем горкома комсомола. До сих пор он еще не перебрался к своим. Немцы его ищут, и ты сама знаешь, что они могут сделать, если поймают его.
— Он врет, врет, врет! — перебила его Клавдия.
— Боже, какой позор на старости лет. Вот до чего ты докатилась, дочка. Где ты пропадаешь по вечерам, с кем?
Клава исступленно кричала в лицо матери:
— Мне осточертели ваши свиньи, гуси, куры! Ваши копейки! Всю жизнь в дерьме. Себя закопала и меня в омут тянешь. Что ты видела? Что мы видим?.. А они — культурные, интересные, не то что некоторые…
Николай, отстранив опешившую мать, с кулаками подскочил к сестре:
— Вот как ты залаяла? Собственными руками задушу!
— Ой, как испугалась! — рассмеялась Клава, быстро накинула на себя пальто. И неожиданно со злостью выпалила: — Пропадите вы здесь все пропадом! — и выскочила на улицу.
СЛУЧАЙ В ПЯТИХАТКАХ
Пятихатки ожили, засуетились. В отрешенном от мира сонном хуторе всякий пустяк — событие. А тут богом посланный мастер золотые руки. Что хочешь починит: ведро, чайник, кастрюлю, горелку керосиновой лампы, замок. В каждой хате такой работы уйма.
В фуфайке, ватных брюках, стоптанных сапогах, в заячьей шапке, одно ухо которой глядит в небо, другое — в землю, жестянщик запросто заходит в дом, открывает свой сундучок, раскладывает по лавкам стамески, буравчики, ножницы, молоток, паяльную лампу и, улыбаясь, говорит:
— Мир дому сему. Если есть жестяные или прочие по металлу работы, давайте, елки-моталки! Я могу…
А как не быть, забыли уже, когда мастерового в глаза видели. Хозяйка бежит в чулан, лезет под печь. И зашипела паялка, зазвенела походная наковальня. Старичок-сермячок общительный, бывалый. А народ в медвежьем углу любопытный, интересуется, что происходит в городе, на фронтах, в мире. В беседе дело спорится. Жадности в мастере не заметно, что дадут за работу — шматок сала, пару яичек, кусок хлеба — благодарит.
Семен вернулся из парников, а в хате — походная мастерская. Старичок головы не поднял, знай стучит, прилаживает к ведру донышко. Настя вытащила из печи котел с горячей водой, плеснула в подойник, взяла белую тряпку, направилась к двери. Постояв в раздумье, повернулась к мастеровому:
— Забыла спросить: за работу деньгами берете али как?
Старичок добродушно ответил:
— Чаще всего — али как… Что есть, тем расплатитесь.
— А, спасибочко, — успокоилась хозяйка, — огурчики есть, молочко. Сейчас корову подою.
«Максим Максимович!» — обрадовался Семен и бросился к старику, как только Настя вышла.
Тот охладил его пыл:
— Тише, тише. — Рывком пожал руку и тяжело вздохнул: — В городе, сынок, флаги вывешены… В знак взятия Москвы.
Метелин опустился на лавку:
— В самое сердце…
— Поверил! — встряхнул его за плечи Максим Максимович. — А что же в народе будет?.. Знают, гады, куда бить — под дыхло. Вчера город, как снегом, листовками забросали. — Он достал из кармана клочок бумаги. — Слушай, что пишут. «Обожаемый народами земного шара божественный фюрер сегодня въезжает в стоглавую Москву». Видишь?
Максим Максимович достал из кармана сложенную вчетверо бумажку:
— Мы разоблачим эту брехню. Нужно срочно выпустить ответную прокламацию. Вот, слушай: «От имени горкома комсомола мы утверждаем: фашисты нагло врут! — начал он. — Находясь с вами рядом, мы призываем вас, дорогие товарищи, выстоять! Не скрываем — тяжело! Давайте жить так. Умываясь, скажем: еще одну ночь не сдались! После ужина скажем: еще один день не покорились! Каждый должен ежедневно давать сам себе отчет: а чем я помог Красной Армии, что я сделал для матери-России? В нынешнем году в Москве, на Красной площади, как всегда, в день седьмого ноября состоялись демонстрация и парад наших войск. На трибуне Мавзолея стоял товарищ Сталин. Знайте, товарищи: не от хорошей жизни немцы встали на путь лжи и провокации. Мы — победим!»
— Сделаю к утру, — пряча листовку в нагрудный карман, сказал Семен.
Максим Максимович прищурился:
— А ты знаешь, что немцы твою голову в десять тысяч марок оценили. Тебя ищут.
— Это через Василия передавала Ирина. Я страшно волновался за маму. Посылал к Луниным. Они ничего о ней не знают.
— Опомнился!.. Мы ее давно переправили на Большую землю.
— Спасибо, Максим Максимович. Теперь я спокоен. Не могу понять: почему именно меня немцы так выделяют?
Максим Максимович прошелся по комнате, поглядел в окно:
— Гестапо свое начальство обманывает. В Приазовске, дескать, партизан в природе не существует. Словом, все, что сделано, приписывают тебе одному. Поймаем, мол, его — наступит тишь и благодать. Вот почему за твою голову такую сумму обещают… Но ты здесь поосторожнее. Тебе известно, что в гестапо есть твоя фотография?
Это известие Семен воспринял спокойно, даже принялся убеждать секретаря подпольного горкома партии, что снимок сделан до войны и по нему вряд ли сейчас могут его узнать. Он оброс, как леший, носит усы, бороду, сильно похудел. К тому же добавил: если немцы приписывают одному человеку все, что делает целая организация, это тоже неплохо, других в покое оставят. Но Максим Максимович его разочаровал:
— О том, что в городе действует один Метелин, они только докладывают своему начальству. Сами же хорошо знают, что это не так. Для борьбы с нами поставили на ноги полицаев, провокаторов, регулярные войсковые части. В последние дни лютуют особенно. К тому у них есть причины. С неделю назад ночью наши самолеты уничтожили их головной склад боеприпасов. На цель бомбардировщиков навели ракеты с земли. Твои хлопцы сигналили?
— При чем тут мы? У нас и ракетницы-то нет.
Максим Максимович удивился:
— Гм… гестапо уверено, что это дело рук Семена Метелина… А третьего дня из облаков на город спикировал самолет и точно по адресу сбросил гостинец в тонну весом. Догадываешься, кого угостил?.. Главный штаб, полный офицеров, корова языком слизнула.
— Ай да летчик, ай да молодец! Вот как воевать надо. Днем, в одиночку рискнул! — восторгался Семен.
Максим Максимович улыбнулся:
— Сделал это сын моего друга, Метелин Семен Степанович. Каким образом тебе удалось связаться с Центром?
— У меня нет своей связи, вы же отказались дать нам рацию.
— Что рацию не даем, не обижайся — хлопотно с нею. У нас гарный радист, шофером в полиции служит. Вместе с карателями по округе мотается. И это ему как раз удобно: не с одного места передачи идут; иначе в два счета запеленгуют… Постой, постой, но ведь полученный от тебя адрес штаба я еще не успел нашим передать? Сначала были более важные сведения, а последнюю неделю рация вообще барахлила…
— Но тогда кто же сообщил координаты? — теперь спрашивал уже Метелин. — Кто подавал сигналы нашим самолетам?
— Значит, в городе, кроме нас, действуют еще силы, помогающие Красной Армии, — сказал Максим Максимович. — Но кто?.. Нам надо узнать и как можно скорее.
Беседе помешали голоса, доносившиеся с улицы. Семен выглянул в окно. У порога стоял пегий мерин. Из саней вылезали шумные и веселые Сысой Карпович и Василий Трубников. Навстречу им выбежала с цебаркой молока Настя.
Полицейский заглянул в цебарку, с угрозой сказал:
— Парное?.. Обжираетесь, а доброту мою не уважаете. Вот доберусь до вас, узнаете, почем фунт лиха… Сердце горит, ни днем ни ночью покоя. Эх, собачья служба.
— Что ж на воле стоите, в дом пожалуйте, гостюшки дорогие, — засуетилась Настя.
— Ай и жинка у тебя, Василий, сто сот отдашь, не пожалеешь!
— Поживей накрывай на стол, — сказал Трубников Насте.
В хате полицейский удивленно уставился на Максима Максимовича.
— Откуда это чучело? — И, подойдя к нему, тряхнул его за шиворот.
У Максима Максимовича задергалась правая бровь. Несколько дней он кочевал по хуторам, недоедал, недосыпал, видел, как полицаи издеваются над колхозниками. Все это вконец издергало, и нервы не выдержали, он сорвался:
— Ну ты, потише на поворотах!
— Что-что? — опешил Сысой Карпович. — Ты с кем разговариваешь, скотина!
— Я повторяю: осторожнее на поворотах, — уже не мог остановить себя Максим Максимович.
— Партизан! — как резаный, завопил полицай и выхватил пистолет. — Руки вверх!
Метелин обмер — вот так история! Он лихорадочно соображал, что бы предпринять. А полицай уже привычными жестами ощупывал Максима Максимовича, из нагрудного кармана вытащил дерматиновый бумажник.
— Документы я проверял, в порядке. Ведра он чинит, — попытался урезонить его Метелин.
— Днем дыры чинит, а ночью склады взрывает — ученые! Покарауль! — приказал полицай Василию.
