Рыбак
Бежит волна, шумит волна!Задумчив, над рекойСидит рыбак; душа полнаПрохладной тишиной.Сидит он час, сидит другой;Вдруг шум в волнах притих..И влажною всплыла главойКрасавица из них.
Глядит она, поет она:«Зачем ты мой народМанишь, влечешь с родного днаВ кипучий жар из вод?Ax! если б знал, как рыбкой житьПривольно в глубине,Не стал бы ты себя томитьНа знойной вышине.
Не часто ль солнце образ свойКупает в лоне вод?Не свежей ли горит красойЕго из них исход?Не с ними ли свод неба слитПрохладно-голубой?Не в лоно ль их тебя манитИ лик твой молодой?»
Бежит волна, шумит волна…На берег вал плеснул!В нем вся душа тоски полна.Как будто друг шепнул!Она поет, она манит —Знать, час его настал!К нему она, он к ней бежит…И след навек пропал.
Январь 1818
Лесной царь
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?Ездок запоздалый, с ним сын молодой.К отцу, весь издрогнув, малютка приник;Обняв, его держит и греет старик.
«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?»«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:Он в темной короне, с густой бородой».«О нет, то белеет туман над водой».
«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;Веселого много в моей стороне:Цветы бирюзовы, жемчужны струи;Из золота слиты чертоги мои».
«Родимый, лесной царь со мной говорит:Он золото, перлы и радость сулит».«О нет, мой младенец, ослышался ты:То ветер, проснувшись, колыхнул листы».
«Ко мне, мой младенец; в дуброве моейУзнаешь прекрасных моих дочерей:При месяце будут играть и летать,Играя, летая, тебя усыплять».
«Родимый, лесной царь созвал дочерей:Мне, вижу, кивают из темных ветвей».«О нет, все спокойно в ночной глубине:То ветлы седые стоят в стороне».
«Дитя, я пленился твоей красотой:Неволей иль волей, а будешь ты мой».«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».
Ездок оробелый не скачет, летит;Младенец тоскует, младенец кричит;Ездок погоняет, ездок доскакал…В руках его мертвый младенец лежал.
Март (?) 1818
Замок Смальгольм, или Иванов вечер
До рассвета поднявшись, коня оседлалЗнаменитый Смальгольмский барон;И без отдыха гнал, меж утесов и скал,Он коня, торопясь в Бротерстон.
Не с могучим Боклю совокупно спешилНа военное дело барон;Не в кровавом бою переведаться мнилЗа Шотландию с Англией он;
Но в железной броне он сидит на коне;Наточил он свой меч боевой;И покрыт он щитом; и топор за седломУкреплен двадцатифунтовой.
Через три дни домой возвратился барон,Отуманен и бледен лицом;Через силу и конь, опенен, запылен,Под тяжелым ступал седоком.
Анкрамморския битвы барон не видал,Где потоками кровь их лилась,Где на Эверса грозно Боклю напирал,Где за родину бился Дуглас;
Но железный шелом был иссечен на нем,Был изрублен и панцирь и щит,Был недавнею кровью топор за седлом,Но не английской кровью покрыт.
Соскочив у часовни с коня за стеной,Притаяся в кустах, он стоял;И три раза он свистнул – и паж молодойНа условленный свист прибежал.
«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,И присядь на колена мои;Ты младенец, но ты откровенен душой,И слова непритворны твои.
Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;Мне теперь ты всю правду скажи:Что заметил? Что было с твоей госпожой?И кто был у твоей госпожи?»
«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,Где маяк, приходила тайком(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагамНе прокрасться во мраке ночном).
И на первую ночь непогода была,И без умолку филин кричал;И она в непогоду ночную пошлаНа вершину пустынную скал.
Тихомолком подкрался я к ней в темноте;И сидела одна – я узрел;Не стоял часовой на пустой высоте;Одиноко маяк пламенел.
На другую же ночь – я за ней по следамНа вершину опять побежал, —О творец, у огня одинокого тамМне неведомый рыцарь стоял.
Подпершися мечом, он стоял пред огнем,И беседовал долго он с ней;Но под шумным дождем, но при ветре ночномЯ расслушать не мог их речей.
И последняя ночь безненастна была,И порывистый ветер молчал;И к мая́ку она на свиданье пошла;У маяка уж рыцарь стоял.
И сказала (я слышал): «В полуночный час,Перед светлым Ивановым днем,Приходи ты; мой муж не опасен для нас:Он теперь на свиданье ином;
Он с могучим Боклю ополчился теперь:Он в сраженье забыл про меня —И тайком отопру я для милого дверьНакануне Иванова дня».
«Я не властен прийти, я не должен прийти,Я не смею прийти (был ответ);Пред Ивановым днем одиноким путемЯ пойду… мне товарища нет».
«О, сомнение прочь! безмятежная ночьПред великим Ивановым днемИ тиxa и темна, и свиданьям онаБлагосклонна в молчанье своем.
Я собак привяжу, часовых уложу,Я крыльцо пересыплю травой,И в приюте моем, пред Ивановым днем,Безопасен ты будешь со мной».
«Пусть собака молчит, часовой не трубит,И трава не слышна под ногой, —Но священник есть там; он не спит по ночам;Он приход мой узнает ночной».
«Он уйдет к той поре: в монастырь на гореПанихиду он позван служить:Кто-то был умерщвлен; по душе его онБудет три дни поминки творить».
Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,Он ужасен стоял при огне.«Пусть о том, кто убит, он поминки творит:То, быть может, поминки по мне.
Но полуночный час благосклонен для нас:Я приду под защитою мглы».Он сказал… и она… я смотрю… уж однаУ мая́ка пустынной скалы».
И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,И кипел, и горел, и сверкал.«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?Он, клянусь небесами, пропал!»
«Показалося мне при блестящем огне:Был шелом с соколиным пером,И палаш боевой на цепи золотой,Три звезды на щите голубом».
«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;Сей полуночный мрачный пришлецБыл не властен прийти: он убит на пути;Он в могилу зарыт, он мертвец».
«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,И увидел, услышал я сам,Как его обняла, как его назвала:То был рыцарь Ричард Кольдингам».
И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,И хладел, и бледнел, и дрожал.«Нет! в могиле покой; он лежит под землейТы неправду мне, паж мой, сказал.
Где бежит и шумит меж утесами Твид,Где подъемлется мрачный Эльдон,Уж три ночи, как там твой Ричард КольдингамПотаенным врагом умерщвлен.
Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд:Оглушен был ты бурей ночной;Уж три ночи, три дня, как поминки творятЧернецы за его упокой».
Он идет в ворота, он уже на крыльце,Он взошел по крутым ступенямНа площадку, и видит: с печалью в лице,Одиноко-унылая, там
Молодая жена – и тиха, и бледна,И в мечтании грустном глядитНа поля, небеса, на Мертонски леса,На прозрачно бегущую Твид.
«Я с тобою опять, молодая жена».«В добрый час, благородный барон.Что расскажешь ты мне? Решена ли война?Поразил ли Боклю иль сражен?»
«Англичанин разбит; англичанин бежитС Анкрамморских кровавых полей;И Боклю наблюдать мне маяк мой велитИ беречься недобрых гостей».
При ответе таком изменилась лицомИ ни слова… ни слова и он;И пошла в свой покой с наклоненной главой,И за нею суровый барон.
Ночь покойна была, но заснуть не дала.Он вздыхал, он с собой говорил:«Не пробудится он; не подымется он;Мертвецы не встают из могил».
Уж заря занялась; был таинственный часМеж рассветом и утренней тьмой;И глубоким он сном пред Ивановым днемВдруг заснул близ жены молодой.
Не спалося лишь ей, не смыкала очей…И бродящим, открытым очам,При лампадном огне, в шишаке и бронеВдруг явился Ричард Кольдингам.
«Воротись, удалися», – она говорит.«Я к свиданью тобой приглашен;Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит, —Не страшись, не услышит нас он.
Я во мраке ночном потаенным врагомНа дороге изменой убит;Уж три ночи, три дня, как монахи меняПоминают – и труп мой зарыт.
Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!И ужасный теперь ему сон!И надолго во мгле на пустынной скале,Где маяк, я бродить осужден;
Где видалися мы под защитою тьмы,Там скитаюсь теперь мертвецом;И сюда с высоты не сошел бы… но тыЗаклинала Ивановым днем».
Содрогнулась она и, смятенья полна,Вопросила: «Но что же с тобой?Дай один мне ответ – ты спасен ли иль нет?..»Он печально потряс головой.
«Выкупается кровью пролитая кровь, —То убийце скажи моему.Беззаконную небо карает любовь, —Ты сама будь свидетель тому».
Он тяжелою шуйцей коснулся стола;Ей десницею руку пожал —И десница как острое пламя была,И по членам огонь пробежал.
И печать роковая в столе вожжена:Отразилися пальцы на нем;На руке ж – но таинственно руку онаЗакрывала с тех пор полотном.
Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:И грустна и на свет не глядит;Есть в Мельрозской обители мрачный монах:И дичится людей и молчит.
Сей монах молчаливый и мрачный – кто он?Та монахиня – кто же она?То убийца, суровый Смальгольмский барон;То его молодая жена.
Июль (?) 1822
Торжество победителей
