В зал после продолжительного отсутствия зашел Леванченко. Проходя мимо, неожиданно направился к Игнатьеву, взял за плечо и наклонился.
– В тринадцать ноль-ноль тебя пригласил Председатель. Приведи себя в порядок. Распечатай графики курсов за прошедшую неделю по «сейчас» и помни, о чем мы с тобой договорились. Ты должен стоять на своем до конца – хотел заработать. И не ссы – я и Люда о тебе позаботимся. Понял?
Игнатьев кивнул. Сил говорить не было. Леванченко пошел на свое место. Тошнота усиливалась. Саша встал и нетвердой походкой пошел в туалет. Там его вырвало. Отплевавшись, он вышел из кабинки и долго умывался.
Холодная вода не добавляла свежести. Глянул на себя в зеркало. На него смотрело жалкое, перекошенное страхом лицо. Тут в туалет зашел Фадеев и включил в соседнем умывальнике воду.
– Послушай, Саша, я стал невольным свидетелем разговора, – Толян говорил тихо, почти шептал, – ты знаешь, кого с кем. Ксерил бумажки и случайно услышал в коридоре. Тебя, я так понял, вызывают наверх, есть какие-то проблемы. Не знаю, как там что, но тебя будут убирать. Этого хочет наша женщина – ее решение. Левандос согласен. Держись!
– Спасибо, Толя, – Игнатьев опустил голову.
Фадеев выключил воду и вышел. Саша остался стоять. Он остался один. Один в прямом смысле этого слова. Петля затянута, все готово, чтобы выбить из-под его ног табуретку. И тогда все. Пустота. Он не был готов к этому. К этой чудовищной несправедливости. И эта неготовность усугублялась отсутствием шансов на благоприятный исход. Его уберут либо по указанию Председателя, либо уберет Дайнеко. Попал в капкан. Попал, бля, в этот К-А-П-К-А-Н!!! Саня вытер лицо салфеткой. Неожиданно пришло решение. Теперь каждый сам за себя. Он поправил галстук, пиджак. Глянул на часы – до решающих тринадцати часов осталось десять минут. Зашел в дилерский зал, взял ежедневник, вложил в середину листки с графиками и пошел в приемную Председателя.
– Добрый день! Председатель назначил мне на тринадцать ноль-ноль. Игнатьев Александр Михайлович, – как можно более ровным голосом сказал Саша секретарю.
Секретарь равнодушно глянула него и механически произнесла:
– Ожидайте.
Саша стоял, опустив голову. Так, наверное, солдат ждет своей последней атаки. Атаки, в которой, скорее всего, придется умереть. Начищена и заряжена винтовка, в голенище сапога спрятан нож, а в кармане старенький трофейный револьвер. Он сидит, прижавшись спиной к холодной земле окопа. Страха уже нет. Осталось только ломящее чувство сожаления.
Маленький сухарик в руке. Вкус хлеба, может, уже в последний раз… О чем же вспомнить? О чем?.. О дороге в маленькую деревню с огромной ивой над прудом… Маленький сын принес в ковшике воды. На, попей, папа… И вдруг чей-то вопль: – «Вперед!!!» Пора. Навстречу смерти…
– Заходите, – так же равнодушно, повернув голову в его сторону, сказала моделька-секретарша.
Саша выдохнул, открыл тяжелую дверь и зашел.
– Добрый день! – напряжение практически достигло предела.
– Не настолько добрый, – человек за огромным столом смотрел на него холодным взглядом, – графики?
– Да, пожалуйста, – поскольку присесть предложено не было, Саша остался стоять.
Председатель рассматривал листы.
– Сделку вы заключили в пятницу?
– Да.
– Так, – Председатель показал выделенную красным маркером точку на графике – Это курс покупки?
– Да.
– Вы открыли мегапозицию, опустим пока, что она несанкционированная, и в понедельник получили солидный профит. Почему хотя бы частично вы не отфиксировали заработок? Это очень неплохой куш для удачливого хантера. Дайнеко настаивает на арбитраже, как основной цели операции. Так в чем же дело? Насколько я помню, это вы были героем того давнишнего черного вторника и вообще считаетесь как бы специалистом. Так что же случилось?
Игнатьев молчал. Теперь говорить об арбитраже – это сделать себя не просто случайно проигравшим, а еще и дилетантом, профаном, которому в банке и близко нет места. Пришла пора сказать, наверное, самые главные слова в жизни.
– Чувствуя рынок и находясь в самой гуще высоких корпоративных взаимоотношений, я могу сказать лишь одно: эта сделка – не арбитраж… К большому сожалению, она была навязана вопреки всем моим доводам… В сегодняшних условиях, исходя из искусственного спекулятивного укрепления рубля, я был категорически против… Свою вину считаю определяющей, так как не смог доказать обратное…
– Это поза под «Сапсан»? – Председатель впился взглядом в обреченного человека, – я спрашиваю, под «Сапсан»?
– Насколько я знаю… да.
– Можете быть свободны.
Игнатьев по-военному развернулся и вышел из кабинета.
После ухода Игнатьева Председатель задумался. Почему Дайнеко не сказала правду? Потому что Лоскин не подтвердит? Списывать на человека, находящегося в больнице на грани жизни и смерти, было стыдно? Побоялась сказать. А Кронберг все вынес. Она ведь неплохой руководитель, даже можно ее назвать надежной. С квалификацией все в порядке. Работает по серьезнейшим проектам. Фондирование, международные кредиты.
Размещение ценных бумаг. Они сработались. Так в чем же дело? Так, ладно, надо закрутить немного гайки, а там посмотрим. Он нажал прямой номер Дайнеко.
– Зайдите, Людмила Николаевна. Через минуту она была перед ним.
– Значит, так, касательно позиции по рублям. Не знаю и не хочу знать, чем продиктовано ваше решение так представить ситуацию, но, говорю вам, Людмила Николаевна, что для меня главное – это объективное представление состояния дел. Какое бы оно ни было. А вы бросились в непонятные версии и оправдания. Вы меня устраиваете как руководитель и специалист, поэтому решение следующее: чтобы впредь все решения принимались в соответствии с инструкциями и положениями, а события представлялись так, как это есть на самом деле – ваш бонус будет уменьшен на 30 процентов… или, нет, на 25. Непосредственный руководитель департамента – минус 30 процентов от бонуса. Убытки по сделке к концу апреля закрыть. Плюс выполнение бюджета. Дилера этого, Игнатьева, ратируйте куда-нибудь, пусть сменит обстановку. Если будет по-другому, то мне придется сделать оргвыводы. Я бы не хотел принимать такие меры. Понятно?
– Но я… – Дайнеко хотела что-то сказать.
– Вам понятно, Людмила Николаевна? Тема закрыта.
– Понятно.
– Теперь я хотел бы обсудить ситуацию с нашими евробондами…
После похода к Председателю Игнатьева начала одолевать слабость. Заболела спина. Не мог ни о чем думать. Просто сидел и смотрел тупым взглядом в монитор. Несколько раз Игорь, взявший на себя все сделки, пытался обсудить с ним ситуацию по рублю, но Саша просто отмахивался. Приостановили торги на московской валютной бирже. Рубль падал, ни за что не цепляясь. Саше было уже все равно. Никто его не дергал и ни о чем не спрашивал. Ни Дайнеко, ни Леванченко. Вечером он уехал домой, не прощаясь. Забрал жену и ребенка. В дороге очень болела спина. Со стоянки еле дошел домой. Сели семьей ужинать. Таня все пыталась узнать, что же случилось.
– Саш, все будет хорошо. Не переживай. Наладится, – ласковым тоном говорила она.
Игнатьева вдруг прорвала звериная злоба.
– Что хорошо? Что? – кричал он, – Сегодня все рухнуло. И неизвестно, что завтра будет. По твоей милости кредитов набрался, как сраный кот блох. Тебе лишь бы про «хорошо» мурлыкать. А что завтра? Вам похер всё. Саша всё оплачивает. А хорошо может не быть! Никогда. Посмотрим, как ты запоешь.
Он пиханул со всей силы тарелку. Таня и Денис вздрогнули.
– Херни какой-то наварит… – Саша рывком выскочил в небольшой коридор. Нашел две последние успокаивающие таблетки в кирпичном пиджаке.
Выпил. Через несколько минут начала наступать апатия. Лег в спальне на кровать и закрыл глаза. Надвигался черный неприятный туман. Потом провал. Без вспышек, без цифр, без ничего.
Дайнеко вместе с Леванченко тем вечером обсуждали сложившуюся ситуацию.
– Тридцать процентов… это конечно слишком много, – Леванченко был очень раздосадован.
Дайнеко молчала. Она думала о том, что же сказал Председателю Игнатьев.
– Это он. Он всё рассказал. Не смог ты, Андрей, вдолбить ему так, как надо.
– Завтра же на отдел кадров отправляй его. Нам такие попутчики не нужны.
– Нет, – Дайнеко подняла указательный палец правой руки, – сказано же ратировать. Вот и ратируем, чтоб не было вопросов. У него кредиты есть? Я слышала, что есть.
– Конечно, есть, и немаленькие, – Леванченко понял, к чему клонит Людмила.
– Чтобы все было чисто, надо перевести его туда, где он прибыли давать не будет. А нет прибыли – нет и премии. И до свидания!
– Куда бы его засунуть?
– Так нет ничего проще. У него ужасающие контры с Анькой Иртышевой. А у Димы Ласки есть вакансия по золоту. Туда его. Там и сгорит. Надо с Лаской посоветоваться.
