Вернувшись, она заехала к Алке и поразилась прозрачной бледности Маруси. Та светилась ребрами, точно русская борзая, да и у Раевской вид был не краше.
— Надо дом купить за городом, — решила Света. — Ребенок совсем чахнет.
— Врачиха сказала, надо в Крым. Марусе поставили поллиноз, сделали пробы. Осины, березы, орешник… Аллергия на русский пейзаж.
Женщины выразительно переглянулись. Как могло получиться, что Алкиной дочери досталась Светина болезнь, объяснению не подлежало. Что-то есть в мире, кроме родства по крови, и оно бывает посильней обычных связей. Начитанная Света посмотрела на поцарапанный шкаф… Да, друг Горацио, такое мудрецам и не снилось…
— А как Станко? — Раевская спросила осторожно, точно заранее знала ответ.
— Ты же знаешь.
— Да уж знаю, — сочувственно вздохнула Алка и вдруг понесла такое, что Света усомнилась, можно ли ей вообще доверять ребенка.
По Алкиным словам выходило, что Станко — слуга, выполняющий приказы. Промежуточное создание, которых часто используют для поручений. Один раз ему велели поступить так, а другой — иначе. Это не его воля, и Света тут ни при чем.
Выслушав бред, Света съязвила, что как-то не замечала за собой опеки со стороны сверхъестественного мира. Что вряд ли кто-то о ней печется настолько, чтобы давать поручения. Станко вернулся в семью, вот и все.
Но Алка, покраснев от Светиного недоверия, настаивала, приводила примеры того, как люди служат, сами не зная об этом, и это наводило на подозрения. Слишком горячо та защищала смотрителя.
— С этим покончено, — отрезала Света. — Больше никаких заграниц и безумий. У нас ребенок болен. Поищи варианты, ладно?
— Ладно, — послушно сникла Алка.
Света купила виллу “Анастасия” в конце августа. Взяла на работе отпуск за свой счет, наняла строителей, провела водопровод и завела садовника Марата. Когда до смерти уставала, сидела в гамаке, курила, болтала ногами и, сощурившись, презрительно наблюдала, как мужчины работают. Улетев назад, раздумывала, что хорошо бы купить самолет, чтобы не платить авиакомпаниям, а летать в Крым когда вздумается, например по выходным.
На следующий год она взяла в Крым всю семью вместе с Веселовым, правда, вскоре пожалела. Женщины работали в саду и готовили пищу, а художник таскался в город, наливался вином из бочек и исполнял репертуар Земфиры. От его воя сводило скулы. В одно из воскресений Марат заволок вкрученного Веселова в машину, отвез в аэропорт и, купив билет, стерег до самой посадки. Улизнуть от татарина не удалось, и гордость художника пострадала. Как только женщины вернулись из Крыма, уязвленный Веселов навестил Свету.
— Что, — спросил он, — развлекаешься с татарами? С иностранцами не выгорело? И не могло. Тебе нужен раб, а не мужчина…
— Не твое собачье дело, — отрезала Света.
— Только не думай, что решаешь ты. Все решает моя жена. Твою жизнь она давно расписала. Сказала Станко, что у тебя хламидиоз, вот и все. Очень просто.
Света недоверчиво посмотрела на Веселова.
— Зачем? — спросила она. — Зачем ей это?
— Она считает, что ты ее предала. Приревновала тебя к Станко. Думаешь, Алка любит меня? — сощурился Веселов. — Хрен! Она любит тебя и зависит тоже от тебя. Феминистки проклятые, суфражистки, плохие тетки… Все для вас лакеи. Не угодил — сразу выкидывать, как щенка. Жлобство это, — упрекнул Веселов.
Разговор этот выбил Свету из колеи. Вылетела она в очень странную сторону, в пустоту. В голове у нее помутилось от ненужных, ни к чему не ведущих мыслей. Каждый день она думала о Станко, а об Алке с Марусей совершенно забыла. Их жизнь без постоянной опеки начала заваливаться, но Света ничего не замечала. Это не было местью, просто она была сама не своя. Потеряла себя, и все валилось из рук.
Приходила Алка и просила прощения. Все сделал тот черт, которого Света притащила с мойки, уверяла она.
— Нет, — возражала Света. — Не надо приплетать черта. Это сделала голая нужда. Если бы ты не нуждалась в моей помощи, ты бы так не поступила.
— Не в помощи. И не в деньгах. В тебе, — заклинала Алка, но Света оставалась непреклонно-задумчивой. Ее ясные представления о том, как устроен мир, обвалились, как гнилой забор. Теперь она презирала свои благодеяния, которые оказались дутой гордыней, не хотела видеть ни Веселова, ни Алку, ни Марусю и с мучительно-сухой, бесслезной тоской вспоминала остров. Тосковала по острову, где однажды цвела, как роза.
Осенью в офисе появился мистер Домби. Вид у него был странноватый: ботинки не блестели, волосы, прежде гладко уложенные гелем, разлетались.
— Светлана Валерьевна, я хочу снова к вам на работу, — заявил он, рухнув в кресло.
— А аллергия? — спросила Света.
— Прошла. — Он улыбнулся. — Бесследно.
Свету слегка тревожила вина перед Домби, и потому дело легко решилось в его пользу. Ему повезло: он пришел, когда она не понимала, где право, где лево, где черное, где белое, боялась ошибиться, опасалась принимать решения, ощущая, что внутри нее какой-то кисель из медуз. Она свалила на него проблемы “Любимой игрушки”, и вскоре он приобрел фирменный голубоватый оттенок лица. За год выяснилось, что мистер Домби отлично варит кофе, курит те же сигареты, что и она, и с ним легко ладить. Когда Света спросила, что за превращение произошло с ним, пока они не виделись, он удивленно заявил, что хотел задать ей тот же вопрос. Но совсем странное произошло летом, когда он вдруг заявил, что хочет в отпуск. Желательно на остров.
Удивленная Света первый раз за полгода отправилась в гараж. “Мазда” встретила ее стонами радости. Из гаража она поехала к Алке, и стоны повторились. Гостья сидела, бессмысленно улыбалась, понимая, что не купила Марусе подарка, ну и ладно, все и так хорошо, и ощущала, что кисель внутри постепенно отвердевает, превращаясь в компост, и там начинает прорастать крепкое маленькое дерево.
Света увела Алку на балкон и рассказала о превращении мистера Домби. Раевская серьезно кивнула, будто получила подтвержденье известному.
— Я же говорила тебе, что Станко слуга, — обронила она. — Вестник. Он теперь в столице, а на острове другой смотритель. Ты можешь поехать туда со Славой…
— Каким еще Славой?
Сто раз просматривая документы, Света не потрудилась понять, что мистера Домби зовут Славой. Он был для нее “В. А. Зацепин”. Теперь ее осенило, что даже фамилия у него со смыслом. Она замолчала, уставившись на исцарапанный чертом шкаф.
— Откуда ты знаешь его имя?
Алка в ответ грустно улыбнулась.
— Что ж ты такая фома-невера, Ясама? По-прежнему считаешь меня никем? В последнее время мне пришлось все делать самой. А теперь я, — Алка скорчила рожицу, — извинилась перед тобой. Таким способом. Поняла?
— Ни слова. Подробней и без чертей, пожалуйста, — попросила Света.
— При чем тут черти? Веселов с ним вместе работал. Со Славой.
— Веселов работал?! — удивилась Света. — Как это возможно, чтобы Веселов работал?
— Представь. Ты нас вовремя бросила, дорогая. И заметь, никто не пропал.
— Я пойду, пожалуй.
Светины недоумения множились с каждой минутой. Уже и Веселов взялся работать! Полна чудес небесная шкатулка!
— Так как насчет острова? — усмехнулась Раевская.
— Лучше вместе в Крым, — немного подумав, решила Света. — Посмотрим, чего они там натворили. Домби возьмем. Будет кому приглядеть за Веселовым. Раз уж они вместе работали…— съязвила напоследок.
— Ты не думай, — тихо сказала Алка уже в дверях. — Станко по тебе убивался. Изменил жизнь, бросил свой остров. Не смог быть слугой. Скажи, ведь был момент, когда во второй приезд он хотел нарушить приказ?
— Раевская. — Лицо у Светы сморщилось, точно она собиралась зареветь. — Не напоминай. Мне больно, ты это понимаешь?
— И слава богу, что больно.
Света, выйдя из подъезда, подняла брошюру, валявшуюся под ногами, и неодобрительно покачала головой. Хорошо ли это, если конституция страны валяется на асфальте и буквально всякий попирает ее ногами?
Приехав домой, она принялась за цветы. Заботливо вытирала каждый лист и думала. Так и живем. Идем по дороге, от надежды к разочарованию, цепляясь за каждую соломинку и пытаясь быть счастливыми. В “Основном законе государства” наверняка нет про счастье, а в лучшем случае написано про права, которые никто не собирается обеспечивать. Она заблуждалась, думая, что на острове ее ожидает вечная радость. Слуга он был или не слуга, но она его любила и поняла то, что он не сказал ей вслух. Что чужого счастья не бывает, что придется сооружать свой остров и нанимать смотрителя, чтобы берег. Внезапно ей вспомнился цвет губ мистера Домби, этот бледно-розовый цвет что-то напоминал, нечто, зарытое в памяти так глубоко, что не хотелось вспоминать.
