— Кто?
— Охотники за оставшимися одарёнными личностями… Тут, понимаешь, дело вот какое. Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе от 1975 года в Хельсинки, подписанный со стороны СССР Брежневым, имел секретное приложение в виде договорённости ядерных стран о запрещении разработок оружия массового поражения более эффективного, чем термоядерное. Заодно с похоронами проекта аннигиляционного оружия тихой сапой были закрыты все перспективные разработки безграничных источников энергии, антигравитационных космических двигателей и прикладной левитации, а также неконвенциональных систем передачи информации на субгалактические расстояния, к которым вплотную подошли тогда японцы. Эпохальные открытия объявили лженаукой. Прорывные изобретения забетонировали напрочь, а первооткрывателей попросту убрали. Разрешили оставить только технологическое совершенствование компьютеров для глобального контроля за информацией и населением.
— Как это?
— Ну, посредством внутримозговых имплантантов. Лучшие учебные заведения мира превратились в примитивные ПТУ для детей с задержкой умственного развития. Но у некоторых детей имплантанты отторгались, и они сохраняли творческие способности. Одним из таких вундеркиндов оказался ты.
— И как же меня не подвергли лоботомии, чтобы превратить в дебила?
— А ты не перебивай, потому как мы людей задерживаем, — махнул дед рукой в сторону военных. — Американские «яйцеголовые» создали на самом верху интеллектуальной элиты инсайдерскую подпольную организацию «Никола Тесла», которую тайно финансировали не только куклуксклановцы, но и здравомыслящие магнаты-производственники из военно-промышленного комплекса. Со временем в их руках оказались копии засекреченного архива самого Теслы и прочие «Х-файлы» вплоть до контактов с внеземными цивилизациями. Русские разжились закрытыми архивами академика Вернадского и даже фантаста Ивана Ефремова, наследие которого «закрыл» председатель КГБ Андропов. Старые, ещё бериевские чекисты постарались. Они же отсняли закрытые архивы научных «шаражек» ещё с прошлой Мировой войны, а также материалы исследования Тунгусского метеорита. Но в первую очередь наши учёные отбросили в утиль специальную теорию относительности Эйнштейна, чтобы снять мыслительные стопоры у теоретиков.
— Ну а как же полигоны для натурных испытаний военной техники, монтажные корпуса и производственные базы? Без этого технологического скачка не будет.
— Старые чекисты подобрали укромное местечко в жутких для обитания горах Восточной Сибири посреди вечной мерзлоты и позаботились отвести от него объективы спутников-шпионов. А уже когда к общему делу подключились японские учёные, то подземный мозговой трест заработал в полную силу.
— Они что, обеспечили технологический прорыв?
— Не технологический прорыв, а научно-техническую революцию. Полвека ушло на то, чтобы вернуть цивилизацию на утраченные позиции прорывного развития. А дальше ты сам всё узнаешь.
* * *
Военные подошли, отдали нам честь, но дед махнул им рукой, чтобы пока помолчали.
— К чему эти ненужные салютации? — пожал я плечами.
— А как же! Теперь ты командарм-6. Они доставят тебя в штаб, в столицу, для представления к должности и введения в курс дела.
— Так Москвы ж больше нет, ты сам сказал.
— Тебе доставят в Русьград на Урале, неподалёку от доисторического Аркаима. Это бывший командный пункт военного округа, ещё советский, двадцать этажей под землёй, рабочие камеры подвешены на тросах, перекрытия этажей подпёрты рессорами.
— Понятно, чтобы выдержать прямое попадание ядерного заряда. Видел я один такой под Киевом. Заброшенный, правда.
— Этот тоже был заброшенный. Часов примерно через шесть в твоей памяти активируются информационные установки, которые ввела тебе в мозг Карлыгаш. Ты будешь знать всё, что тебе нужно на первое время. Остальные вводные тебе передадут в штабе.
— Ты хоть укажи примерно зону моей функциональной ответственности.
— Тебе достался самый мирный треугольник «Сталинград — Батум — Ленкорань». Ни одного радиоактивного пятна, разве что пара-тройка, оставшихся от попаданий тактических ядерных зарядов на турецкой территории рядом с границей твоего генерал-губернаторства. Это тебе не профилактическая полоса против нарушения государственной границы после подрыва ядерных мин вдоль всего течения Амура.
— С Закавказьем, что, — опять «дружба народов»?
— Э-э, это не твоя забота. Дружбу надо выслуживать веками. Этим займутся потомки. Детский сад для братских народов давно закончился. Пора и нам повзрослеть. А пока что страны Транскавказии просто независимые, но нейтральные лимитрофы. Твоя забота — охранять их границу от наркотрафика, бородатых самоподрывников и самопальных ракет, а жить эти страны будут своим умом как им заблагорассудится. Для нас важней Кавказский хребет как естественное препятствие для переброски сухопутных войск, а не имперское владычество.
Полковник постучал руками по часам:
— Товарищ командарм, простите, — время!
— А эти куда прутся? — хором, как близняшки, удивились оба подполковника рядом с ним, когда на гребень холма вышли молодые парни и девчонки в камуфляже.
— Традиционные проводы почётного гостя у кочевников, — ухмыльнулся дед. — Народные обычаи надо уважать.
Ребята в камуфляже что-то кричали мне в напутствие, сорвав с головы береты. Только Карлыгаш в медицинском халате и белой косынке оставалась невозмутимой.
— Через полгода это будут твои лейтенанты, — с гордостью кивнул на них дед.
— Все?
— Не все. Тот, кто пройдёт испытание суровой зимой в пустыне.
* * *
Я ожидал от Карлыгаш по крайней мере безмолвного спокойствия восточной красавицы при прощании с возлюбленным. Не хотел, чтобы, как в индийском кино, глаза её медленно заполнились слезами, которые, чуть подрагивая на веках, рано или поздно прольются и побегут по щекам.
Но вместо невозмутимого спокойствия или страдания я увидел торжествующую улыбку на её губах и взгляд, преисполненный какого-то радостного ожидания и, чёрт побери, какой-то гордости не за меня, а за себя. А голубые глаза с зеленоватым переливом словно пели старинную песенку прадедов: «Никуда не денешься, влюбишься и женишься — всё равно ты будешь мой!» Она даже не подошла ко мне, больно уколов моё самолюбие.
— Не будем время на девок тратить, — поторопил меня дед. — Люди ждут, а я тебе ещё не всё рассказал.
Я его тогда так возненавидел, что готов был вывалять в мелкодисперсной пыли, в которой утопали наши ноги среди плоских камней. Понятно, внучка у него самая младшая и любимая. Её всех жальче. Дед как будто понял меня:
— Не обижайся, паря. Эх, обнял бы я тебя на прощание, полюбился ты мне, да нельзя.
— Ты же обещал мне свою тайну перед расставанием поведать. Расскажи теперь, почему ты от меня, как от прокажённого, шарахался.
— Я тебе без слов все покажу, так наглядней будет. Приложи мне к щеке свой телефон.
— А кому тебе звонить отсюда?
— Приложи. Потом сам увидишь.
На щеке деда как-то уж слишком быстро проявился отпечаток клавиатуры моего телефона. Как на телеэкране в замедленном повторе по дублённой коже деда пошли волдыри. Они набухали на глазах и лопались. Капельки сукровицы катились по седой бороде.
— Что это? — брезгливо отшатнулся я, причём весьма бестактно.
— Синдром тотальной аллергии. Абсолютная непереносимость городской цивилизации.
— Это у тебя от рождения?
— Нет, после сорока началось.
— Болячка заразная?
— Как тебе сказать… Зараза передаётся на словах, когда они расходятся с делом. Ну, хватит болтать!
Дед кивнул полковнику. Тот отрапортовал и сообщил:
— Товарищ командарм-6! Прошу ознакомиться с содержимым пакета и расписаться.
Лопасти вертолётов и винтокрыла начали медленно раскручиваться. Я завёл квадроцикл и пустил его с моим охотничьим и рыбацким богатством в сторону провожавших меня парней.
— Ребята, забирайте мою тарахтелку!
Парни в военном камуфляже на прощание засвистели, словно на спор, кто кого пересвистит. Карлыгаш сдержанно махнула мне косынкой. Я помахал ей в ответ.
— Ну, нечего в романтику играть, служивый. Не до сантиментов. Ты теперь человек государственного масштаба.
— Мы ещё с тобой увидимся, старик?
— За дастарханом у хана Тенгри. Мне девяносто шесть лет, паря. Дай бог вам с Карлыгаш под вашу старость меня годами обогнать.
Конец
