Наконец, чтение Указа было завершено.
Первым площадь Дам покинул прокурор.
– Всё, надеюсь, ясно? – угрожающе помахивая жезлом, поинтересовался профос. – Смотрите у меня, голодранцы! Ну и, понятное дело, славьте милосердного короля Филиппа. Без устали славьте, – потянул за уздечку, разворачивая коня, и припустил прочь – только мелкие жёлтые искры из-под конских копыт полетели во все стороны.
Вслед за профосом ускакали рейтары.
Последними, подобрав с мостовой длинные копья, удалились ландскнехты.
– Вот, собственно, и всё. Ничего страшного не произошло, – подытожил один из соседей по столу. – В других же фламандских и валлонских городках, говорят, всё не так. Там – непосредственно перед оглашением императорского Указа – обязательно кому-нибудь голову отрубят. А после прочтения Указа – в обязательном порядке – кого-нибудь сожгут на костре. Не иначе, для пущей доходчивости. Мол: – «У нас, испанцев, слова с делом никогда не расходятся…». Бают, что при покойном императоре Карле папские инквизиторы сожгли на кострах, живьем закопали в землю и удавили на виселицах почти сто тысяч христиан. А деньги и имущество казнённых, естественно, оказались в императорских кошельках, сундуках и закромах…. При Филиппе, сыне императора, зверств, спору нет, значительно поубавилось. Но, как болтают по углам, всё скоро возвратится на круги своя. Мол, оскудела казна королевская. Надо бы пополнить…. А, как же её, ненасытную, пополнишь? Известно – как. Старыми, надёжными и многократно-проверенными методами…
Постепенно площадь вернулась к прежнему субботнему режиму: торговцы вернули стеллажи на старые места, горожане и горожанки возобновили активный шопинг, из окон кабачков и харчевен вновь зазвучали хмельные голоса местных гуляк.
Распахнулась тёмная дверь «Синего лебедя». Ещё через секунду показался трактирщик, несший два объёмных керамических кувшина и две оловянные кружки. За ним следовала дебелая краснощёкая деваха с огромным подносом в руках, который был плотно заставлен разнокалиберными горшочками, мисками и тарелками.
– Сгружайте, странствующие господа, снедь! – зычным голосом скомандовала девица. – Расставляйте, как вам будет угодно, – кокетливо подмигнула Леониду: – Не стесняйся, симпатичный толстячок. Двигай к себе всякого побольше. С таким солидным брюшком и аппетит должен быть соответствующим. То есть, зверским…. А, как тебя зовут?
– Ламме Гудзак.
– Неужели, тот самый, о котором припортовые бездельники и городские кумушки байки травят на каждом углу?
– Получается, что да.
– Говорят, что ты неутомим в жарких постельных утехах? Аки кролик лесной?
– Ну, не мне судить об этом…, – целомудренно засмущался Макаров. – Впрочем, до сих пор вроде никто не жаловался. В том плане, что на ненадлежащее исполнение мужских обязанностей.
– Будет вечером скучно – заходи. Покувыркаемся. Проверим народную молву…
Бойкая деваха и трактирщик удалились.
Тиль, наполнив кружки, предложил:
– Ну, снимем пробу?
– Снимем…. Недурственно.
– Ладно тебе, друг Ламме, привередничать. Отличное пиво! Ароматное, духовитое, в меру резкое, с лёгкой пикантной горчинкой.
– Отличное, ничего не скажешь, – жадно впиваясь зубами в аппетитный кусок колбасы, подтвердил Леонид. – Куда это ты, так ничего и не попробовав, намылился?
– Я же обещал – поплясать на канате, – вылезая из-за стола, напомнил Даниленко. – Обещанья же, как известно, надо всегда выполнять. Типа – марку держать. Иначе могут принять за обыкновенного лгуна и записного пустобрёха…. Ходить по натянутому канату с набитым животом? Извините, но не согласен. Не стоит, честное слово. Во-первых, удовольствие ниже среднего. Во-вторых, навернуться можно с верхотуры – костей не соберёшь. Так что, обжора ненасытный, всё не уплетай. И нам с Титом Бибулом оставь немного. Нагнись-ка, посекретничаем чуток, – через пару секунд забубнил Лёньке в ухо: – Позабудь об этой мордатой и сисястой красотке. Даже и не думай, родимый…
– Почему это?
– Хочешь подцепить – практически на ровном месте – средневековое венерическое заболеванье? Здесь, братец, с профильными лечебными клиниками туго. Хрен найдёшь.
– А, как же ты? В смысле, с Сигне?
– Моя норвежская зазноба – на тот конкретный момент – являлась непорочной девственницей. Усекаешь разницу?
– Усекаю.
– Вот, и молодец. Понятливый…. Ладно, мы с пёсиком пошли лицедействовать. Не скучай.
Тиль – с Титом Шнуффием за пазухой – ушёл.
– Кха-кха! – уважительно кашлянул сосед слева, тот, что был облачён в старую рейтарскую кирасу. – Извини, уважаемый Гудзак, но на каком языке ты общаешься с Уленшпигелем?
– Что, добрый самаритянин, имеется в виду? – насторожился Лёнька. – На обыкновенном, естественно.
– Это со мной, Ламме, ты сейчас говоришь на обычном фламандском языке. А с Уленшпигелем вы толковали между собой (после того, как трактирщик с девкой удалились), совсем на другом. Когда разговор шёл вполголоса, то всякие словечки проскальзывали – фламандские, валлонские, английские, французские, испанские. Потом вы перешли на шёпот. Извини, но у меня очень острый слух. От природы…. Короче говоря, тот язык был мне не знаком. Ни одного известного слова. Ни единого. Вот, и спросил…. Надеюсь, без обид?
– Нормально, претензии отсутствуют, – наполняя кружки пенным напитком, заверил Макаров. – Язык? Попутешествуй с наше, ещё не так заговоришь. Картинки из разных Миров, что называется, сливаются в единое целое. В том числе, языковое. И, вообще, мы с Тилем друг друга понимаем с полуслова…
Подумал же он совсем другое: – «В своё время смотрел я один голливудский фильм – «Трудности перевода». Вот, и здесь наблюдается что-то похожее. Но в нашем экзотическом случае речь идёт о «трудностях переноса». Типа – «перенеслись» из одного Параллельного Мира в другой и стали – при этом – самыми натуральными полиглотами. Только сама «полиглотическая программа» («полиглотический механизм»?), работает странно. Все языки «переплелись» на уровне подсознания…. Например, кто-то обращается ко мне на норвежском языке. Я всё понимаю и отвечаю собеседнику, ясен пень, тоже на норвежском. И это нормально…. Что же получилось в конкретном случае? Мы с Серёгой болтали друг с другом, то бишь, никто посторонний в этот бестолковый разговор не вмешивался. Но на площади присутствовало много народа. Люди общались между собой на самых разных языках. «Полиглотическая программа» тупо зафиксировала этот специфичный общий фон. Как результат – речь, включающая в себя отдельные слова различных языков. Наверное, действительно, наша беседа со стороны смотрелась (то есть, слушалась), более чем странно…. Потом мы с Даниленко перешли на шёпот. То бишь, общий фон отдалился. «Программа» тут же среагировала. Разговор, судя по всему, дальше вёлся уже сугубо на русском языке. Да, дела-делишки…. Надо будет учесть на Будущее эту нестандартную особенность. Как, собственно, учесть? Пока не знаю. Подумать надо. С Серёгой посовещаться…».
Послышались восторженные и одобрительные крики.
– Уленшпигель взобрался на канат, – махнув рукой, объяснил тип в рейтарской кирасе. – Ловко у него получается. Одобряю. Молодец.
Лёнька посмотрел в указанном направлении.
Там, на высоте девяти-десяти метров над землёй, прогуливался Тиль. То есть, по туго-натянутому канату прогуливался – с длинным шестом в руках и с рыжим псом на правом плече.
Канатоходец резко подпрыгнул, подогнув ноги в коленях. Отчаянно взвизгнули женщины, испуганно гавкнула собака.
Но ничего страшного не произошло – Даниленко опустился, почти не потеряв равновесия, обратно на канат, да и Тит Бибул удержался на хозяйском плече…
Минут через тридцать Тиль – под отчаянные аплодисменты почтеннейшей публики – вернулся обратно, опустился на скамью, глотнул из кружки пивка и, наградив рыженького пса куском ливерной колбасы, принялся за поглощение тушёной баранины.
Вскоре он поинтересовался:
– Куда подевалась славная троица наших сотрапезников?
– Отошли по нужде, – объяснил Макаров. – Вон в тот проулок, с толстой тёмно-голубой вертикальной полосой на фасаде крайнего дома. Там, в тупичке, как я понял, находится «выгребная общественная яма», предназначенная для мужчин. Женщины? Их переулок отмечен полосой розового цвета.
– Умно придумано…. А, почему, братец, ты такой задумчивый?
Выслушав сообщение о языковых «трудностях переноса», Тиль огорчённо поморщился, после чего резюмировал:
– Да, вдвоём нам будет не справиться. Придётся набирать полноценную труппу…. Представь себе такую картину маслом. Ставится театральная миниатюра – «Ночной разговор о любви». Ты играешь Ромео. Я – понятное дело, в парике и в женском платье – непорочную Джульетту. Публика расселась по местам. Занавес поднят. Начали…. И в этот самый момент – по причине полной тишины – срабатывает коварная «полиглотическая программа», чтоб ей пусто было. Мы, блин горелый, начинаем вести диалог на русском языке. Публика негодует, свистит и швыряет на сцену тухлые яйца. Весь гениальный план летит псу под хвост. Например, нашему Титу Шнуффию…
