Джакоба посмотрела на доктора и нерешительно спросила:
— Вы… просите… чтобы это сделала… я?
— Я умоляю вас об этом. Конечно, слуги будут делать для него все что смогут, но это не то же самое, как если бы рядом с ним была женщина. Поэтому я предлагаю вам делать то, ради чего вы сюда приехали: ухаживайте за раненым человеком, который находится без сознания.
— Конечно, я это сделаю, — сказала Джакоба, — если вы… уверены, что его сиятельство не рассердится, когда поймет, что происходит. Иначе… ему может стать… еще хуже.
Мы будем беспокоиться об этом позже, — заявил доктор. — А пока вы не могли бы одеться и зайти в комнату его светлости? Я буду там.
— Да… конечно.
Джакоба встала с постели, не в силах поверить в столь неожиданный поворот событий.
Конечно, она готова во всем помогать доктору Фолкнеру, проявившему к ней такую доброту. В их деревне было немало стариков, и у нее уже накопился некоторый опыт ухода за больными. А однажды ее отец сломал ключицу, упав с лошади, и тогда Джакоба заботилась о нем — в их удаленной от городов деревне найти профессиональную сиделку оказалось невозможно. Ухаживала она и за матерью во время последней ее болезни.
В период Крымской войны Флоренс Найтингейл доказала обществу, что уход за больными — это занятие, подходящее для респектабельной женщины. Тогда в больших городах появилась возможность пользоваться услугами сиделки, получившей хорошую подготовку. Однако в деревнях единственными женщинами, имевшими некие медицинские познания, оставались повитухи. Обычно это были пожилые женщины, которые поддерживали свои силы несколькими глотками спиртного, и во всем, что не касалось рождения младенцев, были совершенно бесполезны.
Джакоба поспешно оделась.
Чуть прихрамывая, она вышла в коридор. Впервые вышла из своей комнаты! Как и в день своего приезда в замок, она восхищалась высокими потолками и обилием прекрасных картин на стенах.
Почти сразу она встретила лакея.
— Вы не покажете мне дорогу в спальню его сиятельства?
Заметив искреннее удивление на его лице, она пояснила:
— Доктор Фолкнер попросил меня прийти туда.
— Я вас отведу, — сказал лакей.
Они пошли в ту сторону, откуда только что направлялась Джакоба. Миновав дверь ее спальни, они еще долго шли подлинному коридору.
Наконец лакей постучал в дверь, и изнутри послышался голос доктора Фолкнера:
— Войдите!
Джакоба попала в такую великолепную спальню, какой никогда еще не видела. Эта комната находилась в одной из башен: внешняя стена с шестью окнами имела округлую форму. На внутренней стене был огромный пылающий камин. Перед ним стояла кровать. Именно таким представляла себе Джакоба ложе главы клана.
Поддерживавшие балдахин дубовые колонны были украшены богатой резьбой. Сам балдахин, выполненный из того же дерева, венчала графская корона. По обе стороны изголовья спускались вниз красные бархатные занавеси с вышитым на них гербом графов Килмердоков.
Джакоба не успела рассмотреть остальные детали обстановки, так как доктор Фолкнер подошел к ней и подвел к кровати.
Голова графа покоилась на высоких подушках, глаза были закрыты.
Теперь он казался девушке вовсе не гневным и страшным, а молодым и удивительно красивым.
Чуть загорелое лицо было очень бледно.
Уголки губ опущены — видимо, он испытывал сильную боль.
Доктор Фолкнер осторожно приподнял простыню — плечо и рука графа были перевязаны.
— Он потерял много крови, — негромко сказал врач, — и для него чрезвычайно важно спокойствие. Нельзя допустить, чтобы рана снова открылась и началось кровотечение.
Джакоба кивнула, а доктор продолжал:
— Его сильно ударили по голове, но, к счастью, не по макушке, а ниже.
Джакоба судорожно вздохнула: если б удар пришелся по макушке, то мозг почти наверняка получил бы сильные повреждения.
— Открытой раны на голове нет, — сказал доктор Фолкнер, — но синяк большой и долго будет болеть.
Он снова бережно укрыл графа и, взяв Джакобу за руку, отвел к окну.
— Как вы понимаете, — объяснил он, — я не могу проводить здесь все дни. У меня несколько тяжелых пациентов, я должен их навещать.
— Да… конечно, — тихо ответила Джакоба.
— Все, о чем я прошу вас, так это следить, чтобы он был спокоен, не ворочался и не метался на постели. Скорее всего, он будет пытаться это делать.
Джакоба вознамерилась спросить врача, как же она сможет этому помешать, но тот уже говорил:
— Я приготовил травяной отвар, который, на мой взгляд, действует лучше любого лекарства. Повар по моему рецепту будет готовить новые порции. Если граф проявит беспокойство, дайте ему этот напиток.
— Я… постараюсь, — пообещала Джакоба.
— Уверен, вы все сделаете как надо, — подбодрил ее врач. — Вы должны понять, почему я доверяю это именно вам. Слуги его боятся и не рискнут ни в чем ему противоречить.
Джакоба улыбнулась.
— Но я тоже его боюсь!
— Понимаю, — кивнул доктор Фолкнер. — Но вам в отличие от них терять нечего. Поэтому вы можете быть смелее и, если понадобится, настоять на своем!
В глазах доктора искрились смешинки, и Джакоба едва не расхохоталась.
— Я буду стараться, — вновь пообещала она, — но не ждите чудес!
Врач положил руку ей на плечо.
— Вы добрая девушка, и я на вас полагаюсь. Постараюсь вернуться как можно скорее, но не раньше, чем через несколько часов. Просите у слуг все, что вам понадобится. У двери постоянно будет дежурить лакей.
Доктор достал из кармана часы.
— Мне пора! — поспешно молвил он. — И я очень рад, что могу оставить моего больного на вас!
Не успела Джакоба открыть рот, как он стремительно вышел из комнаты.
Когда за ним закрылась дверь, она повернулась к кровати. Какой невероятный поворот событий: графа поручили ее заботам, и она должна за ним ухаживать!
Она смотрена на его бледное лицо.
Трудно поверить, что этот неподвижный и безмолвный человек тот самый граф, который совсем недавно кричал на нее и так сильно испугал, что она потеряла сознание.
Джакоба даже удивилась, что испытывает к нему жалость.
Как посмели браконьеры — в сущности, просто воры — совершить столь ужасное нападение?
Невыносимо было сознавать, что такое гнусное преступление могло произойти в прекрасной Шотландии.
«Вы должны поправиться, — мысленно обратилась она к графу. — И, может быть, забудете, как с вами обошлись, и вновь найдете счастье в своем великолепном замке!»
Джакоба и сама не смогла бы сказать, почему она пожелала графу именно это. Однако она всегда ненавидела страдания и боль. Они казались ей противоестественными, оскорбительными для природы, которая сама по себе так прекрасна.
