по ограничению вооружений ядерных сил средней дальности (INF) - которое не поступило, пока в ноябре 1981 года не было сделано заведомо необсуждаемое предложение о "нулевом варианте". Но советские лидеры все же попытались ответить на американскую повестку дня. Подчеркивание Хейгом "сдержанности и взаимности" в кодексе международного поведения, хотя с советской точки зрения и было сильно искажено и слепо односторонне, по крайней мере, определило область для диалога.
Большинство первоначальных советских комментариев на тему выработки нового международного "кодекса поведения" были негативными. Советскую точку зрения накануне смены американских администраций (и оптимистично выраженную надежду на то, что "улучшение советско-американских отношений придаст новый импульс процессу разрядки") выразил ведущий советский дипломат-ученый Влади мир Петровский, который заявил: "Нет необходимости искать какие-то новые правила поведения, так называемый кодекс разрядки. . .. У нас уже есть такой кодекс разрядки". Петровский имел в виду Хельсинкский заключительный акт и другие документы, такие как соглашение об основных принципах 1972 года с Соединенными Штатами. Его возражение против послеафганских предложений о таком кодексе поведения (со ссылкой на кодификации времен администрации Рейгана) заключалось не только в том, что они не нужны, но и в том, что авторы таких предложений хотят навязать двойной стандарт, оправдывающий американское вмешательство и предотвращающий советскую деятельность по всему миру.
Это же возражение, несомненно, относилось и к ранним комментариям Хейга по поводу кодекса поведения. Леонид Замятин, заведующий Отделом международной информации ЦК, 28 марта высказался резко в ответ на требования новой администрации к Советскому Союзу улучшить свое поведение на международной арене в качестве предварительного условия для дипломатического диалога: "Если говорить о правилах поведения, которые обсуждаются на встречах в США, то стандартами поведения для каждого государства, в том числе и для США, являются устав ООН и международные соглашения, подписанные государствами", а "во многих случаях США сейчас не соответствуют ни одному из них". За несколько дней до этого в статье Александрова в "Правде" также был сделан вывод о том, что Вашингтон грубо нарушает "нормы международного права", и был поставлен риторический вопрос: "Можно ли так строить межгосударственные отношения, не превратятся ли они в джунгли?". Но это было сказано как критика американского поведения, а не как аргумент в пользу необходимости или возможности новых норм.
Наиболее авторитетно в ежегодном обращении по случаю годовщины со дня рождения Ленина, 22 апреля, член Политбюро Константин У. Черненко заявил, что хотя "Советский Союз твердо выступает за соблюдение общепринятых международных норм. Он отвергает "кодекс поведения", который отбросил бы человечество в давно прошедшую эпоху, когда диктат императоров... безраздельно господствовал в международных отношениях".
Некоторые комментаторы, однако, были более открыты для возможности и даже возможной ценности и необходимости выработки уточненных "правил игры" с Соединенными Штатами. В тот же день, когда Черненко произнес свою авторскую речь, Александр Бовин в интервью японской прессе заявил, что Москве и Вашингтону, "возможно, придется выработать нечто вроде правил" конкуренции и "разработать средства" для ослабления напряженности в отношениях между ними. А 3 мая Бовин признал, что "какой-то кодекс поведения действительно необходим", и хотя Советский Союз не согласится отказаться от помощи национально-освободительным движениям и прогрессивным государствам, "действительно должны быть какие-то правила", чтобы предотвратить превращение мира в "арену для столкновений".
К моменту последнего комментария Бовина в официальной советской позиции произошли изменения. Всего через пять дней после выступления Черненко Брежнев напрямую затронул вопрос о кодексе поведения в третьем мире. Он отверг создание сфер влияния или "любого рода "правил", которые увековечили бы империалистический разбой". Он вновь подтвердил советскую поддержку "строгого и полного соблюдения принципа равенства и общепризнанных норм международного права в отношениях между всеми государствами", содержащихся в Уставе ООН, Хельсинском заключительном акте и "хорошо известных соглашениях 1970-х годов между СССР и США". Это - "кодекс поведения", который мы признаем и всегда готовы соблюдать", и Брежнев призвал Соединенные Штаты сделать то же самое. Он, однако, не предлагал провести переговоры по официальному соглашению.
Кодекс поведения Брежнева, строго говоря, не был предложением, и его обработка - даже выбранный повод - скорее предполагала пропагандистский ответ, чем дипломатическую увертюру к Соединенным Штатам. Оно не стало источником возобновления советско-американского диалога. Несмотря на нейтральные формулировки, он был призван оправдать советскую поддержку национально-освободительных движений и развития советских связей с новыми независимыми странами без оправдания американского вмешательства в эти события. Это была формулировка и подтверждение советского взгляда на кодекс поведения, уместного в условиях разрядки, вызов нападкам администрации Рейгана на советское поведение и контратака против американских действий в третьем мире.
В основных советских комментариях эти применения советского "кодекса" были изложены достаточно четко. Политический обозреватель газеты "Известия" утверждал, что предложенный американцами кодекс поведения является прикрытием американского вмешательства в дела Никарагуа, Сальвадора, Намибии и Южной Африки, а такие предложения "противоречат принципам внешней политики Советского Союза и поэтому абсолютно неприемлемы для него". Более того, предложенный Советским Союзом кодекс опирался на "Устав ООН, Хельсинкский Заключительный акт и соглашения между СССР и США 1970-х годов, которые сейчас попираются американскими властями, поскольку мешают им проводить политику гегемонизма". Политический обозреватель "Правды" высказал схожие соображения, но еще более жестко обосновал обвинения в адрес американского поведения и попыток США повлиять на советскую политику. Он утверждал: "Вашингтон пытается прикрепить ярлык "международный терроризм" к любому проявлению борьбы за национальное освобождение и социальный прогресс, пытается представить все мировые события и процессы, которые ему не нравятся, как результат "подрывной деятельности Москвы". Но и это еще не все. Эта надуманная схема используется для обоснования и закрепления резкого изменения американской политики - перехода от разрядки к конфронтации. Поскольку, дескать, во всех бедах виноват Советский Союз, то пока он не согласится вести себя иначе, пока не начнет соблюдать некие "правила поведения" в отношениях с молодыми государствами Африки, Азии и Латинской Америки ("правила", составленные, разумеется, в угоду империалистическим вкусам), не может быть и речи ни о мирном сосуществовании, ни о переговорах по проблемам сдерживания гонки вооружений". Он осудил это "повторное обращение к так называемой "увязке", то есть к выдвижению заведомо неприемлемых предварительных условий". Он также спросил: "Но что, если другая сторона прибегнет к этой логике? Представьте себе, если бы СССР сказал: Прежде чем начать переговоры об урегулировании каких-либо неотложных международных проблем, пусть западные державы изменят тот элемент своей политики, который определенно не устраивает Советский Союз.... Например, пусть Соединенные Штаты сначала выведут свои войска из той или иной страны, уберут те или иные военные базы за рубежом. И пусть они прекратят поддержку особенно диктаторских
