– Склифосовский, а покороче можно? – донесся приглушённый басок рабочего машинного двора.
– Нам бы на крестьянский язык эту хрень перевесть, – добавил ещё тише уже сипловатый голос тракториста.
Этих робких «солистов» стали поддерживать с нарастающим гулом другие мужчины и женщины. Потеряла терпение даже молчавшая в потолочном углу муха, которая с неприятным жужжанием пролетела весь зал и описала своеобразный круг над стоящим докладчиком.
– Действительно, Рашид Оттович, – с трудно скрываемым смехом повернулся к нему взглядом руководитель района. – Мы сюда и комбайнов американских, и коров австрийских уже позавезли, а вот слов таких ихних ещё не успели… Так что попроще с народом гута-а-арь.
– А проще мы с ними делать начнем. Там всё понятнее будет.
Наблюдавший у дерева за выходящими из конторы односельчанами индюк тоже расстроился. Вглядываясь в их хмурые лица, даже подумал: «Не зря, выходит, знатоки житухи говорят, что за светлой полосой может пойти и чёрная… Разве что этот новый-то просто так решил пужливыми словами потолок подпереть, и никаких делов?»
Но ошибся белокрылый в этой птичьей надежде. Наутро, проводив начальника, молодой хозяин собрал лишь совещание главных спецов. Разговор был долгий и «сугубо конфиденциальный». Но часть его, посвященная «урезанию сельских аппетитов», тотчас ровно окрылилась и донеслась даже до самой тощей курочки. Директор поведал здешней элите о лондонском опыте экономии воды, в одной ванной порции которой можно искупаться всей семье, и почасового электропотребления. И тут же дал указание немедля взять те закордонные достижения «на креативное вооружение».
Начали с наиболее простого в исполнении пункта. И по случайности в аккурат позднего окончания рабочего дня Незнамова. Когда он подъехал к своему особняку, тот ещё находился под световым куполом столбового фонаря. Вышел из машины, расслабленно потянулся руками кверху и словно заморозил своё внимание на крышном коньке фронтона.
– Какой понтовый флюгер сварганили, а! – глядя на белеющий там силуэт, почти воскликнул он в звенящую сверчками тишину. – Только вот почему он будто крутится в разные стороны при таком безветрии?
– Птица, вот и вертится, – рассмеялся водитель.
– Оп-п-паньки! Так у вас ещё и аист… аист на крыше?
– Да то ж вам знакомый индюк, – теперь уже вконец, припав головой к «баранке», расхохотался тот.
– Ну и шутки у тебя ночные… Этот мешок дерьма еле улицу-то переходит, а тут такая верхотура. Какой же ветродуй должен был поднять его туда…
«Ах, щегол асфальтный с фамилией от незнания жизни, ты ещё и обзываешься!» – мысленно возмутился затопавший по деревянному гребню шиферной крыши индюк. Выкатил шаром вперёд широкую грудь, закинул на спину голову и взмахнул своим белокрыльем. Приподнялся немного подобно вертолёту и, едва директор хотел что-то добавить, устремился вниз, к нему. Да ещё с гусино-петушиным бормотанием: «Гоббель-оббель-оббель», за что и был назван «Гобблером». Тот же по-мальчишески опешил, отшатнулся на дверку машины и чуть не оказался под шумным хлопком миновавшего его крыла. Стряхнул с себя запылённые на лету пушинки индюшиного оперенья и гневно, демонстрируя наигранную смелость, сделал шаг вперёд.
– Ну и ду-у-ура-птица! – крикнул вслед скрывшемуся за огородным забором индюку новый хозяин усадьбы. – Разберёмся, противно-синюшная шея, и с тобой… Рождённый лишь на мясо у меня уж точняк его жрать не будет!
Пронзительно посмотрел на ещё более раскрасневшегося шофера. Тот почти скульптурно застыл от столь неожиданного поведения своего с бывшим шефом любимца, и директор спешно скрылся за калиткой дома. едва опрокинул для успокоения взбурлившегося мозга рюмашку коньяка, как оказался лишь под блеклым светом блуждающей меж лёгких облаков луны. С недоумением схватил мобильник и набрал телефонный номер инженера:
– Почему и я остался без электричества, где автомат-генератор?
– Да раньше он был просто без надобности, свет же ночью мы не отключали… люди и так его своим сном экономят.
– Пусть они это делают ещё лучше, а мне вот поставьте движок.
«Какая ж тут, на хрен, экономия! – глянув на циферблат, который показывал первый час ночи, мысленно матюгнулся тот. – Сдираемые с народа за его же неудобства денежки теперь бери и трать на самого копировальщика закордонной бережливости». ещё резче подумал на сей счет молчаливо белеющий из сарайчика в ночную темноту Гобблер: «ежели людёв своих он так запросто лишает света, то мне уж подавно придётся доживать индюшиный век в полном мраке». И над чем-то ещё ниже склонил свои ночные мысли птичьего одиночества.
Особую ярость, которая здесь бывает обычно в покусанном летним зноем стаде, вызвала у директора работа котельщиков. Они могли выполнить свою часть поручения сразу и даже с охоткой, поскольку централизованным водоснабжением здесь охвачена лишь улочка местной элиты. Но приступили к этому делу специально к приезду начальственной семьи. Уж очень захотелось, чтоб усечённые директором водные процедуры поласкали тела и его домочадцев. Но успели «понежиться» до ночного часа Х под скупо текущими в ванну водными струйками лишь дошколята. За что их ожидавшая совсем иного сельского чуда мамаша словно плеснула в мужа своей куда более мощной, чем из крана, струёй. Хотя и словесной.
– Тебя что, загнали в эту глухомань для роли прикольного директора? Или в натуре собираешься тут цирк создавать?! – вытирая с детишек не смытые остатки мыла, почти голосом опять задумавшегося в сарае индюка прохрипела она.
И нервно захлопнула перед недавним лондонским студентом деревенскую, с железной защёлкой, дверь спальни. А наказанный так этой бессонной ночью директор уже спозаранку вызвал «на ковер» самого завкотельной, который лишь пожал плечами и растерянно пояснил:
– Так то ваш водило сказал, чё семья приехала и должна, мол, помыться… А я не знал, чё вход в трубу уже так заужен…
«Ах, это мой шофёр красномордый тут верхово-о-одит!» – прервал его своим задумчивым взглядом директор и уже к вечеру посадил за «баранку» более молодого и покладистого новичка.
Хоть и в полумраке, но, завидя такую кадровую перемену, всегда зоркий Гобблер наиндюшился пуще прежнего и вконец обозлился на ершистого шефа. Спозаранку, когда вновь подъехавший к дому шофёр открыл для проветривания дверцы джипа, белокрылый бесшумной пушинкой залетел и притаился за задним сиденьем просторной машины. её всё ещё не прощённый супругой хозяин вышел во двор хмарнее нависшей над селом тучи.
«Надо же, какой сур-р-рьёзный стал, наконец-то и коленки свои костлявые прикрыл путёвыми штанами, – мысленно заметил подглядывающий в щёлку Гобблер. – А вот своё отношение к сельскому трудяге, который по-прежнему горбатится за гроши, так и оставляет дырявым…»
– Вас к конторе, Рашид Оттович? – почти с лакейским поклоном, ещё шире открывая дверцу, спросил водитель.
– Я сам! – одной рукой стал теребить себя за усики, а другой сердито захлопнул за собой дверку директор. – Давай скатаем сначала к речке… гадость ночную на природу выкинуть.
Когда осталась позади утопающая в зелени окраина белостенного, в масть самим берёзам, села, индюк решил воспользоваться ситуацией. Под нарастающий шум двигателя и вопреки гортанно-песенному призыву Высоцкого: «Чуть помедленнее, кони!» посмотрел на раздражающий цвет директорского пиджака и осторожненько заглянул проворным клювом в его торчащий из-за сиденья раскрытый боковой карман. Несколько мгновений, и что-то там шевельнулось, затем с лёгким постаныванием покатилось по пульсирующему горлу притаившейся за директорской спиной птицы. А едва она сделала последний шумный проглот, как тот испуганно обернулся и со страху вперился взглядом в некрасиво-мясистый «рог» на лбу индюка. его маленькие мозговые извилины точно вскипели тревожным сигналом: мол, ничего хорошего от такой встречи не жди. И эти индюшиные кожистые «кораллы» начали резко увеличиваться в размерах, как будто вновь наступал момент полового возбуждения Гоб-блера. Он молниеносно вскинул ставшую небывало грозного вида голову и схватил директора клювом за мясистую мочку уха. Тот в испуге откинулся от спинки сиденья чуть ли не к лобовому стеклу резко затормозившего «джипа», успев лишь крикнуть водителю:
– У-у-убрать эту падаль… чтоб больше её не видеть!
Индюк хотел ещё разок налететь на ненавистный для него темно-красный пиджак, но перед его глазами уже оказалась ручища юркого шофёра. Гобблер с птичьей улыбкой подумал: «Тоже мясистая… и для моего клюва годится». Но при этом не знал, что пред ним совсем недавний мастер убойного цеха городского мясокомбината. его натренированные пальцы цепко обхватили голову смелой и смекалистой птицы, вытащили её из машины и с круговым размахом ударили о крутой берег даже затаившей течение речки.
