В разговор вмешался Эрато.
— Мой повелитель, пожалуйста, остановись, одумайся! — тихо и настойчиво произнес он. — В том, что случилось, не только ее вина.
— Эрато, когда человек становится таким милостивым и мягкосердечным, как ты, ему пора сменить это место на овчарню и заняться выращиванием овец.
Эрато наклонился поближе к префекту.
— Послушай, я прошу тебя! Это кажется невероятным, но ты должен поверить мне — ей нет цены. Я знаю твои мысли, ты думаешь, что она всего лишь женщина. Но мне еще никогда не доводилось видеть такого гладиатора. По своему уму и сообразительности она превосходит их всех вместе взятых. С ней можно сравнить лишь твоего любимца Нарцисса, который сражался во времена Нерона.
— Тот, кто рассказал тебе о моей любви к шуткам, когда затрагивается серьезное дело, просто посмеялся над тобой.
— О, Немезида! Это не шутка. Ты должен поверить мне. Поединок с ее участием соберет толпы зрителей, не меньше, чем кто-либо из знаменитостей Первого яруса, если даже не больше, если принять во внимание, что она — женщина.
— Мне все равно, что она соберет — толпы или же полчища мух на свой труп, — прервал его Торкватий, медленно и отчетливо выговаривая слова, как будто Эрато был школьником, которому нужно было вдолбить в голову простые азбучные истины. — Под этой крышей находится свыше тысячи превосходно подготовленных убийц, и если только они вздумают восстать одновременно, то смогут перерезать нам глотки в мгновение ока, а затем устроят такую же резню во всем городе. Это отребье можно держать в подчинении только страхом. Многие из них стали свидетелями того, как эта злобная мегера напала на наставника, пусть даже на Коракса. Кроме того, она пыталась убежать отсюда. Может быть, ты хочешь из своего кошелька оплатить весь ущерб, который она нанесла, чтобы нам не пришлось сообщать об этом казначейству?
Торкватий улыбнулся с притворным сожалением и заботой.
— Дисциплина всегда должна брать верх над чувствами, добрейший Эрато, — продолжил он. — А теперь возвращайся к своим обязанностям и сохраняй молчание. Мой приговор таков: на второй день после нонов, когда в полдень будет проводиться представление со зверями, привяжите ее к столбу и напустите на нее медведей. Пусть публика потешится.
Суния завыла. У Коньярика по лицу текли слезы, но он этого не замечал. Торгильд весь подобрался, словно леопард перед прыжком, глаза его были полны дикой ярости. Он начал выкрикивать проклятия, и понадобилось пять стражников для его успокоения.
Эрато наблюдал за происходящим, стиснув зубы и сжав кулаки. Его охватила волна отчаяния, в голове проносились обрывки мыслей, смутных планов. К своему изумлению он обнаружил, что готов расплакаться. Такое с ним случалось впервые со времени смерти его жены. Она умерла от чумы, эпидемия которой приключилась при Императоре Тите. «Она опутала меня своими сетями и стала дорога мне, словно собственное дитя. Такое чувство, очевидно, дано испытать лишь пожилому учителю, когда вдруг ему попадается самый блестящий и многообещающий ученик в его жизни». Он понял, что с появлением этой женщины в нем вновь воспылала угасшая надежда. Она была как бы полотном, на котором он мог изобразить свою жизнь в улучшенном варианте. Он едва лишь начал обучать Ауриану, но уже ему хотелось видеть ее побеждающей в схватке. Эрато желал этого даже больше, чем богатства, чинов или благосклонности Императора.
Эрато покинул школу и, не теряя времени, отправился во дворец, где надеялся расположить в свою пользу какого-нибудь влиятельного чиновника, который бы мог заставить Торкватия изменить свое решение. В канцелярию, куда обращались с петициями, ему удалось поспеть незадолго до ее закрытия. Чиновники выслушали его весьма холодно и сообщили, что аудиенцию у Домициана он сможет получить не раньше чем через два месяца. С плохо скрываемым пренебрежением они осведомились, осмелится ли он беспокоить Императора по такому пустяковому делу в то время, когда Домициан по горло занят подготовкой к войне с Дакией[10].
Ничего не добившись, Эрато отправился в контору городского префекта, но и там какой-то писец презрительно сообщил ему, что префект в свое время обязательно заслушает показания свидетелей этого бунта, а пока следует идти домой и ждать повестки. В страшном смятении Эрато стал лихорадочно перебирать в голове людей, к которым он мог бы обратиться. Советники Императора? Но это были настоящие волки, которые готовы сожрать своих детей ради увеличения своего влияния. Впрочем, нет, среди них есть один, который, как говорят, охотно выслушивал любого независимо от его общественного положения.
И тогда Эрато поплелся в ту часть дворца, где размещался кабинет и приемные покои Первого советника Императорского Совета Марка Аррия Юлиана. Он уже слышал о том, что Марк Юлиан часто задерживался у себя в кабинете и работал до шестого часа после захода солнца, а затем возвращался в свой особняк, где еще долго продолжал трудиться над своими философскими сочинениями. Слух этот действительно был правдой. Марк Юлиан все еще усердно работал, хотя все остальные высшие государственные чиновники уже давно разошлись. Эрато был приятно поражен тем, что его тут же, без всяких проволочек вежливо пригласили к самому Первому советнику. Он еще более был поражен, когда увидел, что Марк Юлиан располагал достоверными подробнейшими сведениями о произошедшем в школе. Он даже знал о приговоре, вынесенном Ауриане. Эрато подумал, что шпионам этого человека есть смысл принять участие в соревнованиях по бегу на следующих императорских Играх.
Марк Юлиан был очень осторожен, хотя и не мог полностью скрыть своего возбуждения. Он задавал Эрато короткие, четкие вопросы совершенно неожиданного характера. В основном они касались деталей тех сделок, которые заключал Торкватий. Эрато старался давать как можно более исчерпывающие ответы Безошибочный инстинкт подсказывал ему, что сейчас не время проявлять лояльность к своему начальству Юлиан уже было отпустил его, но вдруг снова вернул с порога и задал такой необычный вопрос, что Эрато сначала не поверил своим ушам.
— Эрато, если бы тебе поручили, ты бы смог управлять этой школой?
— Я всегда считал бессмысленным и вредным рассуждать о невозможных вещах.
— Давай не будем слишком поспешно судить о том, что возможно, а что невозможно.
— Ну что ж. Да, конечно смог бы. Я не из знатного рода, но я знаю каждую мышиную нору в этом здании также знаю и то, чего стоит каждый из тех, кто в нем живет И уж определять способности гладиаторов я умею не так, как делали это все те эпикурейцы из сословия всадников которые не работали, а просто отдыхали там в последние годы, делая вид, что командуют школой.
