Начальник сидел за столом, с рассеянным видом изучая какие то бумаги, которые он брал из лежащей перед ним папки.
Бушмин доложил о своем прибытии — четко, по военному, по уставному. Шувалов кивком указал на стул, но Андрей продолжал оставаться на своих двоих.
— Товарищ полковник, разрешите вопрос?
— Спрашивайте.
— Надо так понимать, что я… вышел из доверия?
— С чего ты взял, Андрей? — Шувалов вышел из за стола, а заодно и отбросил официальный тон. — Как раз наоборот! Сейчас, сдается мне, ты будешь в еще большем фаворе, чем прежде.
— Нич чего не понимаю, — пробормотал себе под нос Бушмин. — Ладно, хватит о всяких разных заморочках. Свое мнение обо всем этом я выскажу позже. Для начала, Юрьич, несколько деталей — дополнительно — к "грозненскому инциденту", которые я не стал сообщать дознавателям…
Андрей вкратце пересказал четырехгодичной давности эпизод с Горцем, а также высказал догадку, что этот же нохча, кажется, взяв себе фамилию или же псевдоним Султыбеков, пытался сделать ему "гоп стоп". Но поскольку лица его он так и не увидел из за наличия маски, то никакой уверенности, что он не ошибся в своем предположении, у него нет.
— Ладно, я понял, — выслушав его, сказал Шувалов. — Поищем на него досье. Что касается Лещенко… Есть небольшой спецотдел, отвечающий за безопасность магистральных нефте- и газопроводов. Что же это я? Тебя, Бушмин, начальник у себя ждет.
Они вдвоем вышли в предбанник. Шувалов почему то усмехнулся и кивком указал ему на оставленную открытой дверь.
— Пройдите, товарищ подполковник.
Бушмин прошел в кабинет руководителя "четверки", коротко доложился. Мануилов стоял у прозрачной, чуть затененной стены, сделанной из специального стеклопластика, — она была прозрачной лишь в одну сторону. За стеной этой находился, собственно, сам операционный зал СЦСБР: находясь здесь, можно было обозревать весь зал с компьютерными терминалами и развешанными на стенах жидкокристаллическими экранами, при том что для глаз дежурных операторов эта стена была целиком непроницаемой. Мануилов стоял вполоборота к вошедшему; это был худощавый мужчина лет сорока с небольшим, одетый в безукоризненно сидящий на нем и, сразу видно, дорогой костюм, в дымчатых очках, надежно маскирующих его взгляд. По твердому убеждению Андрея, Игорь Борисович — самый эрудированный, толковый и головастый мужик во всем родном отечестве. Кроме разве что самого Главкома, с которым сейчас вообще не следует кого либо сравнивать и чей портрет, естественно, висит на самом видном месте, занимая часть стены напротив входной двери.
Посмотрев на него каким то долгим и словно оценивающим взглядом, Мерлон — так по уже давней привычке Бушмин называл про себя этого незаурядного человека — не спеша подошел к нему и протянул руку.
— Здравствуйте, Андрей Михалыч.
— Здравия желаю, Игорь Борисович, — аккуратно пожимая руку начальника, негромко произнес Бушмин. — Вызывали?
— Да, вызывал, — отчего то вздохнув, сказал Мануилов. — Подполковник, я в курсе того, что произошло.
— Я в этом ни на секунду не сомневался, Игорь Борисович, — как то неожиданно для себя сухо сказал Бушмин. — Кстати, возникает такое впечатление, что кое кто заимел зуб не только на меня, но и на тех людей, кто отдает мне приказы.
— Возможно, — глядя на него сквозь дымчатые очки, сказал Мануилов. — Я думаю, мы об этом еще поговорим…
Но не сейчас, а несколько позднее. Кстати, как ваше самочувствие, Андрей Михалыч?
— Думаю, что я — в порядке.
— Гм… Чай? Кофе? Я распоряжусь, чтобы нам что нибудь сюда принесли.
— Если для меня, то не нужно. Хотя… Кое что, Игорь Борисович, я все же намерен у вас попросить.
— Просите.
— Мне нужен лист бумаги и авторучка.
* * *
Надо отдать должное Мерлону — тот и глазом не повел. Не то что не стал строить одного из своих подчиненных, как это сделал бы на его месте иной начальник, но, не выказав и тени неудовольствия, кивком указал Бушмину на собственный стол, мол, присаживайся, пиши, что хошь (не будь Игорь Борисович тонким психологом, черта с два он совладал бы со своими крутыми ребятишками. А ведь большинство из них оч...ч...чень уважают своего начальника, хотя тот происхождением из околочекистских и полуштатских кругов).
— Особо там не расписывайтесь, подполковник, — подал он реплику, вновь заняв наблюдательную позицию возле прозрачной стены. — У нас, знаете ли, время сейчас в дефиците.
— А мне тут пару слов всего черкнуть! — отозвался из за стола Бушмин. — Ну вот… готово… Теперь, уважаемый Игорь Борисович, фактор времени меня как то не очень беспокоит… Скоро я буду — надеюсь! — свободен на все четыре стороны.
Пробежав глазами только что составленный Бушминым рапорт, Мануилов убрал его в отдельную папку, а папку сунул в ящик стола.
— Я рассчитывал, что вы поставите под моим рапортом свою визу, — четко выговаривая слова, сказал Бушмин. — Если вы сами отказываетесь поставить подпись под моим рапортом об увольнении из "четверки", то я вынужден буду обратиться с рапортом к самому Главкому.
— Имеете такое право, — почти ласково сказал Мер лон. — Но я не думаю, что Главком в данной ситуации даст "добро" на ваш выход из "группы 4", отозвав таким образом у вас лицензию.
— Почему?
— Назову лишь главные причины…
— Да, пожалуйста. Мне интересно знать, почему сотрудник, которому явно перестали доверять и которого даже сочли нужным подвергнуть кое каким неприятным процедурам в ходе спецрасследования, не может покинуть столь серьезную контору? Хотя… Кажется, я понял: руководство намерено само с треском выставить меня за дверь?! Я правильно рассуждаю, уважаемый Игорь Борисович?
— Да, но только отчасти. — Мануилов кивком пригласил Бушмина присесть в свободное кресло, но тот продолжал стоять. — Мы действительно вас уволили.
— Что — уже? — удивился Бушмин.
— Примерно час назад у меня здесь был начальник кадрового управления. Вы, Бушмин, уволены "по собственному". Причем задним числом, с первого декабря минувшего года… Я попросил внести соответствующие изменения в ваше личное дело и в сводную базу данных.
— Занятно. — Бушмин уже чувствовал себя одновременно и задетым таким вот неожиданным поворотом, но и заинтригованным тоже. — А из "четверки" я тоже уволен?
— Да, конечно, — чуть усмехнувшись, сказал Мерлон. Но уже спустя секунду его лицо стало озабоченным. — Думаю, Андрей Михалыч, вы уже догадались, что все это затеяно неспроста, но в то же время — это вы тоже должны понимать — ваше увольнение носит лишь формальный характер. У вас, подполковник, контракт с государством, и никто его — особенно в нынешних условиях — расторгать не собирается!
— Нич чегошеньки не понимаю! Что стряслось то, Игорь Борисович? И почему именно я?
Мерлон ответил после некоторой паузы.
— Потому что эпизод с пропажей Голубева оказался более важным и знаковым, нежели мы первоначально думали, — сказал он. — Но это так, хотя и немаловажная, но все ж деталь. Несколько дней назад, Кондор, вскрылась одна крупнейшая афера, масштабы которой значительно — в разы! — превышают даже "дело "ЮКОСа". Возможные убытки нам лишь только предстоит оценить.
— Ну а я тут при чем?
— Суть заключается в том, Кондор, что вашу кандидатуру из многих выбрали сразу трое: я сам, тот, кого вы будете прикрывать за кордоном… А вы туда отправитесь не позднее полудня понедельника. И еще один человек, волю и решение которого трудно оспорить.
Наверное, чтобы подчеркнуть только что сказанное им, Мерлон красноречиво вскинул глаза к потолку.
— Н не понял…
Бушмин некоторое время тупо таращился на начальника "четверки", пытаясь сообразить, что бы все это могло означать. Затем, когда у него вдруг что то щелкнуло в мозгу, он медленно перевел взгляд на висящий над головой Мануилова портрет, на котором был запечатлен человек, обладающий холодным обаянием и загадочной полуулыбкой Сфинкса.
Глава 12 Мерзкий клоп, насосавшийся крови
Лещенко приехал на загородный объект одной из частных структур, дружественной спецотделу, в субботу вечером, когда сумерки надежно накрыли своим темным пологом заснеженный ландшафт дальнего Подмосковья.
Двухэтажный коттедж, стоящий чуточку в стороне от прочих поселковых строений, был обнесен по периметру высоким глухим забором; в целом он напоминал тот объект, где нынче содержат бизнесмена Литвинова. Здесь можно было спокойно и вдумчиво работать с "клиентом", не сильно опасаясь при этом чужих любопытствующих взглядов.
Лещенко пришлось немного обождать, пока молодой крепкий мужчина, ассистирующий его давнему знакомому и сослуживцу Фадееву, пинками и матюгами загнал пару свирепых "полканов", захлебнувшихся яростным лаем при первых звуках подъехавшей к уединенной фазенде машины, в проволочный вольер за домом.
