Заходящее солнце высвечивало валуны и рябь лежащих вокруг песков, показывая, что пирамиды высятся не в пустоте, но в богатом обрамлении, которое становится видимым лишь при определенном освещении.
Небо было розовым и пурпурным, цвета смешивались, поднимаясь вверх от ярко-красной точки на горизонте. Вдруг, откуда ни возьмись, задул ветерок — теплый, как растопленная мазь, тихий, как давняя смерть.
— Идем, — сказал Небамун. — Пора уходить. Темнеет очень быстро, и нам не следует оставаться здесь после того, как истает свет.
С этими словами он, проявив немалую прыть, запрыгнул на осла.
Каковы пирамиды ночью? Тьма на фоне тьмы?
Я хотела остаться. Но я была мала, и приходилось слушаться взрослых.
Глава 7
Ничто не повторяется дважды. Я ожидала, что путь обратно будет походить на дорогу туда, и на определенном отрезке так оно и было: те же самые речные берега, каналы, заросли финиковых пальм. Но когда мы добрались до Александрии и увидели белые городские башни, мерцающие на солнце, в глаза нам бросилось необычное многолюдство и суета.
— Какие новости? — крикнул Небамун, когда мы приблизились к причалу.
— Клеопатра умерла!
Я знала, что это не обо мне, но услышать вот так внезапно о смерти человека с твоим именем было страшновато.
— Отравлена! — заявил другой человек с пристани. — Я уверен в этом!
— Где Береника? — спросил Небамун.
— Во дворце. А где еще ей быть?
— Она не сбежала, если ты об этом, — добавил его товарищ. — Но, возможно, только пока. Одна царевна уже сбежала — младшая Клеопатра. Ее повсюду ищут. Римляне приближаются.
— Римляне? Какие римляне? — воскликнула я.
— Римские римляне из Рима, — саркастически ответил горожанин. — Разве есть другие?
— Тут ты не совсем прав, — возразил его товарищ. — Эти как раз тащатся из Сирии — три легиона, посланные, чтобы вернуть на престол Птолемея. Надо же, он их все-таки купил.
— А пророчество? Как же пророчество? — спросила я, когда мы сошли с лодки на берег. — Считается, что книги Сивиллы запрещают любую вооруженную помощь Египту.
— Деньги открывают любые ворота, — хмыкнул горожанин. — Ты умный ребенок, раз слышала о книгах Сивиллы, но тебе следует знать, что золото одолевает пророчества.
— Идем! — призвал Небамун, поворачивая к улице Сомы.
Он встревожился и понял, что должен вернуть нас во дворец как можно скорее, хотя в сложившейся ситуации там его, скорее всего, подвергнут порке.
— Небамун, не бойся, — сказала я. — Это моя затея, я и возьму на себя вину. И приму наказание.
В том, что сестрица с удовольствием накажет меня, сомневаться не приходилось, но удастся ли Небамуну избежать порки — сказать было сложно.
Неужели она действительно отравила Клеопатру? Не уничтожит ли она заодно и нас с Арсиноей?
Я почувствовала, что слабею от страха.
Вернувшись во дворец, я не стала ожидать, когда сестра пошлет за мной, и направилась прямо в ее покои. Комнаты были наполнены профессиональными плакальщицами: они рыдали, били себя в грудь и оглушительно завывали. Я попросила разрешения пройти прямо к царице, где упала на пол в печали и страхе, ожидая ее. Я услышала, как шаги Береники приблизились и остановились.
— О, сестра! — воскликнула я. — Неужели это так? Неужели Клеопатра умерла? А я, наверное, добавила к твоему горю тревогу из-за своего исчезновения. Прости меня!
Поскольку я и правда сильно горевала, притворяться мне не пришлось.
— Вставай, кончай рыдать. Да, наша сестра мертва. Грибы открыли ей дверь в царство Осириса. Нужно быть осторожнее с ними. Я вообще избегаю грибов.
Я глянула на нее, бесстрастную и, судя по всему, ничуть не расстроенную смертью Клеопатры. Я подумала, что это неправильно: ведь смерть касается всех. Потом, приглядевшись, я заметила на лице царицы легкую улыбку; сестра очень старалась сдержать ее.
— Где ты была? — сурово спросила она. — Как ты осмелилась покинуть дворец и отсутствовать несколько дней, не уведомив меня? Впрочем, ты еще дитя. Выкладывай, кто тебя надоумил!
— Я сама все придумала и заставила Небамуна, дядю Мардиана, взять с собой меня и несколько других детей. Это мы его надоумили, а не он нас.
Только бы она мне поверила!
— «Взять тебя» — куда?
— Посмотреть на пирамиды и Сфинкса.
Я ожидала, что она рассердится, но она рассмеялась. И тут я поняла, в чем дело. Сестра опасалась моей причастности к интриге или заговору и успокоилась, поняв, что речь шла всего лишь о детском любопытстве. На меня нахлынула волна облегчения — значит, вредить мне она не станет. Во всяком случае, сегодня.
— Неловко признаться, — промолвила Береника, — но я их никогда не видела.
— О, они похожи на мечту! — сказала я. — Один их вид вселил в меня гордость за то, что я египтянка.
— Ты не египтянка. Ты — гречанка из рода Птолемеев! — напомнила Береника.
— Птолемеи здесь триста лет, и фактически мы уже египтяне.
— Что за чушь ты говоришь! Еще одна из твоих дурацких идей! В наших жилах нет ни капли египетской крови. И не имеет значения, сколько времени мы здесь!
— Но…
Я хотела сказать, что мы стали египтянами по духу, если не по крови, но она меня оборвала.
— Если кусок красного гранита пролежит рядом с куском серого гранита тысячу лет, разве он изменится? — воскликнула она.
— Люди — не камни, — упорствовала я.
— Порой они бывают такими же твердыми.
— Но не ты, — сказала я, пытаясь ей польстить. — В тебе есть доброта и нежность.
На ее лицо вернулась легкая улыбка.
— Надеюсь, их почувствует и мой муж.
— Муж? — Я чуть не поперхнулась.
— Да. Я только что вышла замуж, и тут наша сестра Клеопатра покинула нас. Она превратила дом радости в дом скорби. Но таковы превратности судьбы.
— Кто же… Кто он?
— Царевич Архелай из Понта, — ответила она.
На сей раз на ее лице расцвела настоящая улыбка. Должно быть, ее муж был красив и она любила его.
— Надо же, я отлучилась на несколько дней, а сколько всего произошло! — вырвалось у меня.
— И это далеко не все, — сказала сестра. — Мы готовимся к защите от наемников нашего отца! На римские деньги — взятые взаймы, конечно! — он нанял римлян, чтобы вторгнуться в Египет и попытаться вернуть трон.
Ее голос дрожал от негодования и гнева.
— Но как же пророчество Сивиллы? — снова спросила я.
— Цицерон нашел способ его обойти! Да, великий римский оратор, что гордится своим благородным происхождением, ничем не отличается от купца, совершающего сделку на базаре. Единственная разница: торгует он словами, а не делами.
