Я уже заметила, что ее прическа и движения сильно менялись в зависимости от настроения. Пока она писала, я рассказала ей еще несколько историй о Бланш — как она вечно жаловалась, что вспотела, что ей нужно принять ванну, что куда-то пропал ее тальк. Ночами Бланш бродила по «Усадьбе» с толстой, капающей воском свечой в руке. Как-то раз я застала ее днем на лужайке в компании газонокосильщика, совсем молоденького паренька. Мне тогда было десять, и я считала Бланш сумасшедшей. Обычно героини прибывали к нам в другом состоянии — с разбитым сердцем, оплакивая умерших, и прочее в том же духе. Но с Бланш все было по-другому — эта дамочка зациклилась на самой себе.
— Я вообще не считала ее героиней. До тех пор, пока однажды не прочла пьесу в летнем лагере, — сказала я.
— Вот твои реплики, — сказала Кристина. — Свои я знаю наизусть. Ты Стелла. Начинай.
Она расплела косу, растрепала волосы и расстегнула на блузке две верхние пуговки.
Я заглянула в бумажку, затем подняла на нее глаза и выбросила руку вперед, точно рыцарь на дуэли.
— Бланш, он показал себя вчера в самом невыгодном свете!
— Напротив. Во всей красе!!! Таким, как он, нечем похвалиться перед людьми, кроме грубой силы, и он еще раз доказал это всем на удивление! Но чтобы ужиться с таким человеком, надо спать с ним — только так! А это твоя забота, не моя. Нет, надо придумать, как нам с тобой выкарабкаться.
И Кристина выжидательно уставилась на меня. Я тут же подхватила.
— Ты все еще убеждена, что дело мое дрянь и я хочу выкарабкаться?
— Я убеждена, что ты еще не настолько забыла «Мечту», чтобы тебе не были постылы этот дом, — тут она выразительно повела руками и обозрела нашу холодную палату, — эти игроки в покер…
— А не слишком ли во многом ты убеждена?
— Неужели ты всерьез?.. Да нет, не верю.
— Вот как? — спросила я.
— Я понимаю отчасти, как было дело. — Кристина уперлась подбородком в металлическую спинку кровати и удрученно покачала головой. — Он был в форме, офицер, и все такое, ой, нет! — И Кристина рухнула на постель. — Мне казалось, я помню все до последней строчки!
— Ты молодец! Очень много помнишь, это круто.
— Да, несмотря на таблетки, память на пьесы у меня хорошая. — Она перевернулась на бок, завесила лицо темными шелковистыми волосами, начала перебирать пряди пальцами. Сразу было видно: она думает о мистере Добсоне. — А почему твоя мама не сказала тебе, кем была Бланш Дюбуа?
— Не хотела, чтобы я знала. Наверное, боялась, что и я… — тут я выразительно закатила глаза, — пойду по той же дорожке.
— А ты могла бы? — с любопытством спросила Кристина и села на постели.
— Откуда мне знать? У мамы просто паранойя и…
Тут я осеклась. Мне, ее единственному ребенку, не следовало бы обсуждать маму — с кем бы то ни было. Меня захлестнул стыд — ведь я только что предала ее. Но в то же время как здорово, что можно наконец обсудить с кем-нибудь проблемы, о которых никогда не говорила раньше.
— А что, если героини возвращались в свои книги и после этого менялся сюжет, а? Представляешь, какая начиналась чехарда! — Она подпрыгнула на кровати и присела, колени торчали в точности как у лягушки. — А тебе никогда не хотелось поменяться с ними местами?
— Да нет. Я ведь не знаю, как они туда возвращались. Они просто исчезали из дома. Среди ночи, после завтрака. Могли исчезнуть в любое время.
— Испарялись, что ли?
— Да нет, я бы не сказала. Просто начинаешь искать, а их нигде нет.
— Но ты хоть раз пробовала пойти за ними?
— Нет. — Мне это и в голову не приходило. — И потом, они меня только раздражали. Мама уделяла им слишком много времени. Только Фрэнни Гласс была близка мне по возрасту. — Мне не хотелось признаваться, как я потеряла Фрэнни.
— До чего же ты равнодушная, безответственная! — Кристина снова ожила, подпрыгнула, перебросила волосы через плечо. — Лично я непременно предупредила бы Бланш, что ее отправят в сумасшедший дом. Никто не заслуживает такой судьбы! Быть запертой в клетке — нет ничего хуже!
— Однажды, когда я пыталась предупредить госпожу Бовари, мама дала мне пощечину.
— Я бы тоже влепила ей в ответ!
— Ты била свою маму?!
— Когда она первая начинала.
— А потом мама запихнула меня сюда, чтоб держать подальше от Конора.
— Господи! Ведь она знает, что ты не соврала насчет Конора, и все же у пекла тебя сюда! — Кристина схватила с тумбочки розовую пластмассовую расческу. Перебросив волосы через плечо, начала яростно зачесывать их на одну сторону. — А может, твоя мамаша просто взревновала за то, что этот сказочный король тебя трахнул?.. Моя мать меня всегда ревновала. Убить была готова ради такого мужчины, как мистер Добсон! Хотя он всего лишь преподаватель средней школы, а она профессорша. Да моя мамаша в момент бы его охмурила. Многие мужчины ее боятся.
— Моя мама боялась, что Конор меня изнасиловал. Они меня проверяли.
— Меня тоже. — Кристина нахмурилась. — Используют любой предлог, чтобы запихать в тебя лапы. — Тут она уставилась на меня огромными глазищами. — Знаешь, я тоже тебя ревную. Ты даже не представляешь, до чего это круто, когда в твою жизнь приходят героини, уходят… У остальных жизнь такая скучная!..
— Не ревнуй, — сказала я.
Ее признание меня испугало. В зеленых глазах Кристины сверкало нечто похожее на ненависть.
— Пожалуйста, не говори никому о героинях. Моя мама клянется, что…
— Тук-тук!
В дверь просунула голову та самая женщина, которая наградила Джеки ложечкой. Голос у нее был высокий, визгливый, как у наставницы в летнем лагере. Расписное пончо прикрывало руки до полных локтей в ямочках. В столовой я не заметила, насколько она высока и дородна.
— Но занятия в группе начнутся только через полчаса, Пи-и-гги! — протянула Кристина.
Она называла ее не Пегги, а Пигги,[14] впрочем, не слишком явственно, разница между гласными была почти незаметна. Кристина указала расческой на стенные часы. Меж розовых зубьев торчали пряди длинных черных волос.
— Я знаю, Кристина. — Пегги улыбнулась, обнажив зубы. — Просто захотела повидать Пенни до занятий, познакомиться с ней.
Кристина снова взмахнула расческой.
— Пенни, это Пигги. Пигги, это Пенни. Ну вот и познакомились.
— Спасибо, очень любезно с твоей стороны. Но мне хотелось бы поговорить с Пенни поподробнее.
— А можно мне с вами? — сладким голоском спросила Кристина.
— На двери моего кабинета висит объявление: один человек за один раз. Лучше встретимся с тобой отдельно, когда позволит расписание.
Кристина выпрямилась, вскинула голову.
— Что ж. Я проверю, записана ли на индивидуальную встречу.
— Как насчет того, чтоб немного поболтать с Пегги, а, Пенни?
Я лишь пожала плечами. Можно подумать, у меня есть выбор. Мне страшно не хотелось уходить из палаты. Мы так славно проводили время с Кристиной.
— Я зубы не успела почистить.
— По дороге можем заглянуть в ванную.
Я поднялась и достала из тумбочки туалетные принадлежности. Когда мы выходили, Кристина крикнула вдогонку:
— Только ничего не рассказывай ей о Бланш и Офелии!
Эти имена, точно пули, ударили меня в спину. Я даже оглянулась через плечо, на миг представив, что рядом находится мама.
— Ты же обещала ничего не говорить о…
Она захихикала.
— О господи! Я нечаянно!
Внезапно я подумала, что совершила большую ошибку, поведав Кристине о героинях. Это был большой семейный секрет, и, хотя я с удовольствием обсуждала его, въевшаяся в плоть и кровь осторожность заставила оглянуться, проверить, нет ли поблизости мамы. Вообще непонятно, с чего вдруг я столь охотно поделилась нашими тайнами с Кристиной. Ведь накануне мне стало неприятно, когда Джеки вдруг заговорила о Коноре. А после я потеряла всякую осторожность и выболтала все. И вовсе не таблетки заставили потерять контроль над собой, а моя неопытность. Я сама себя не узнавала. И просто не представляла, что теперь делать.
Умывшись и почистив зубы, я проследовала за Пегги через холл в комнату для групповых занятий. Это было помещение без окон, стены которого оживляли лишь яркие плакаты с изображением закатов и котят. Висела здесь и репродукция картины Норманна Рокуэлла — доктор, прикладывающий стетоскоп к груди маленькой девочки с куклой. Внизу красовалась надпись: «Нет на свете мудрости выше, чем доброта». Диплом в рамочке говорил о том, что Пегги буквально два месяца назад получила диплом бакалавра психологии в университете Лойолы.
Пегги уселась за стол на металлических ножках, жестом указала на стул, стоявший напротив. Над ее головой висел еще один шедевр изобразительного искусства: огромный плакат с парой бледно-розовых балетных туфелек и девизом: «Стоит только очень захотеть, и ты станешь ею». Такой же, только поменьше, имелся у меня дома, и я ощутила прилив раздражения. Что делает здесь картинка, которую мама подарила мне на день рождения? Сзади у стены выстроились полукругом складные стулья в ожидании групповых занятий.
