Вот встал один из боярских дружинников и, поднимая кубок, полный пенного меда, начал речь:
— Братья! Радостен этот день для нас, и пусть же никакое несчастье…
Но не кончил. Вдруг побледнел и задрожал всем телом. Все пирующие стремительно вскочили с мест, бросаясь кто куда, опрокинули стол со всеми кубками и яствами.
— Что это? Что это? — крикнули все сразу и кинулись к дверям. Пусть мелок на первый взгляд и малозначителен был повод — глухой стук конских копыт, — а все же какой страшный переполох произвел он в боярском доме! С минуту в сенях был настоящий ад: один бежал туда, другой сюда, этот искал одно, тот — другое; но все смешались и толпились в беспорядке, наступая на кубки и кушанья, на белые скатерти и перевернутый дубовый стол. Максим первым вырвался во двор из этой сумятицы и, бросив один единственный взгляд вокруг, сразу понял всю величину грозящей опасности.
— К оружию, братья, к оружию! Монголы! Монголы! Этот крик был подобен внезапному раскату грома. се точно помертвели, беспорядочная сумятица сменилась столь же беспорядочным оцепенением. Однако и это продолжалось лишь миг. Конский топот слышался все ближе и ближе, и неминуемая опасность мгновенно пробудила всех от мертвого оцепенения. Ведь все они были смелые, сильные, молодые! Ведь каждый из них не раз в своих детских и юношеских снах видел себя посреди битвы, посреди опасностей, в кровавой борьбе с врагом, и желал, молил лишь об одном, — чтобы сон его превратился в действительность, чтобы привелось ему когда-нибудь стать грудью на защиту своей страны. И вот эта минута настала — им ли было ее страшиться? Лишь на миг оглушила их страшная весть, страшное слово «монголы», — в следующее мгновение они уже были такими, как всегда, уже каждый держал в руках оружие, стоя в строю рядом с другими, готовый к кровавому бою.
— Главное дело наше, товарищи, держаться этих стен! Пока враг не отгонит нас от этого дома и не окружит в чистом поле, до тех пор нам нечего бояться! Дом этот будет нашей крепостью!
И Максим расставлял лучников у окон и дверей, по двое и по трое, в зависимости от важности и защищенности места. Некоторые должны были находиться внутри дома, чтобы подавать из боярского склада лучникам стрелы и рогатины, главная же часть отряда должна была стоять у входных дверей, чтобы в случае надобности прорвать ряды нападающих и отогнать их от дома.
А тем временем монголы на песчаном берегу Опора остановились, спешились и, разделившись на три отряда, двинулись к холму тремя тропинками. Очевидно, вел их кто-то, хорошо знающий все тропки и дорожки, потому что весь этот маневр был произведен быстро, без колебаний и лишних проволочек. Маневр этот показывал ясно, что монголы хотели со всех сторон сразу обойти и окружить дом.
Но кто это выступает так настойчиво во главе среднего, главного отряда монголов? Смотрят молодцы и глазам своим не верят. Это не кто иной, как сам владелец этого дома, гордый боярин Тугар Волк.
— Наш боярин! Наш боярин! — крикнул кое-кто из дружинников, которых Максим, не доверяя их искренности, поставил в строй вперемежку с тухольцами.
— Да, ваш боярин, монгольский слуга, предатель своей отчизны! Неужели вы и теперь еще захотите сохранить ему верность?
— Нет, нет! — вскричали дружинники единодушно. — Смерть изменнику! Разобьем вражью шайку или сама погибнем, защищая родной край!
Обрадованный этими — словами, сказал Максим:
— Простите, братья! Одно мгновенье я несправедливо судил о вас, думая, что вы в сговоре со своим боярином. Но теперь вижу, что обиду чинил вам. Будем же держаться вместе, у стен, так, чтобы не могли нас окружить, и постараемся нанести им возможно больший урон! Монголы, как я слышал, не умеют вести правильной осады, да еще такими незначительными силами. Авось нам удастся отбить их нападение!
Бедный Максим! Он старался в других пробудить надежду, которая у него самого стала исчезать с той минуты, как только он увидел монголов, а теперь и вовсе исчезла, когда их превосходящая сила полностью развернулась перед глазами осажденных. Но все-таки его слова много значили для его товарищей, которые не раз уже имели случай убедиться в том, что Максим сохранял присутствие духа и осторожность в минуты самой грозной опасности. Слепо повинуясь его словам и распоряжениям, каждый думал лишь о том, чтобы защищать свое место до последней возможности, твердо зная, что и соседнее место будет также защищено.
Но вот монголы широким тройным кругом обложили уже дом боярский и уже накладывали на свои луки каменные стрелы, прицеливаясь в отважных осажденных молодцов. Только начальник не подал еще знака к бою. Начальник, видимо, хочет прежде попробовать уговоры, так как вот он выступил из рядов, прямо перед главным отрядом осажденных, и говорит:
— Рабы неверные! Поганые смерды! Неужели дерзость ваша так же безгранична, как и ваша глупость, и вы хотите поднять оружие против войска великого Чингис-хана, ныне непререкаемого властителя всея Руси! Сдайтесь ему без боя, и он помилует вас. Те же, кто попытается противиться его силе, будут беспощадно раздавлены, как червяки под колесами телеги!
На такую речь громко и смело ответил Максим:
— Боярин! Больно не в пору назвал ты нас, сынов вольной общины, рабами! Ты погляди на себя! Может быть, тебе это название больше пристало, чем нам. Ведь до вчерашнего еще дня ты был рабом князя, а нынче ты уже раб своего Чингис-хана и, верно, полизал молоко, разлитое на хребте коня {22} какого-нибудь бегадыра. Если оно тебе пришлось по вкусу, из этого еще не следует, чтоб и мы были лакомы к нему. Большой силы великого Чингис-хана мы не боимся. Она может превратить нас в трупы, но не сделает нас рабами. А тебя, боярин, вся сила Чингис-хана не сделает уже ни свободным, ни честным человеком!
Сурова и резка была отповедь Максима. В другое время он бы посчитался с тем, что перед ним отец Мирославы, но теперь он видел только врага — нет, предателя, человека, который сам растоптал свою честь, ни на какую честь, впрочем, не имея права. Речь Максима вызвала шумное одобрение его товарищей. А боярин прямо клокотал от злости.
— Холоп поганый! — кричал он. — Погоди, я тебе покажу, что ты преждевременно хвастал своей вольностью! Сегодня еще оковы зазвенят на твоих руках и ногах! Еще сегодня ты будешь валяться в пыли перед начальником монгольского войска!
— Лучше погибнуть! — ответил Максим.
— А вот и не погибнешь! — крикнул боярин. — Гей, дети! — обратился он к монголам на их языке, — вперед! Только этого обходите, этого мы должны взять живьем!
И он подал знак к началу боя. Разнесся по горам и лесам звук рогов и оборвался. Стало тихо у боярского дома, но это была страшная тишина. Как змеи, просвистели монгольские стрелы, градом осыпая боярское жилище. Правда, нападающие были на слишком далеком расстоянии, чтобы их стрелы могли попадать в защитников, а попав, серьезно ранить их. Поэтому Максим крикнул своим, чтобы они пока не стреляли и вообще берегли и стрелы, и оружие, применяя их лишь тогда, когда можно будет наверняка поражать врагов и одним ударом нанести им значительный урон. А чтоб не сразу допустить нападающих к стенам дома, он с отборными товарищами расположился во дворе, шагах в двадцати от входа, за крепкой дощатой стеной — частью недостроенного забора. Забор был как раз высотой в человеческий рост, и стрелы монголов не попадали в молодцов. Зато меткие, хоть и редкие стрелы тухольцев разили насмерть монголов, сдерживая их натиск. Страшно рассвирепел Тугар Волк, увидев это.
— На приступ! — крикнул он, и сгрудившаяся толпа монголов под его предводительством бросилась бегом, с an громкими криками, к дощатой стене. За стеной было тихо, словно все там вымерло. Вот-вот монголы добегут, вот-вот своим напором опрокинут стену — как вдруг над стеной взметнулся, точно из-под земли вырос, ряд голов и могучих плеч — и свистнула туча железных стрел — и взревели от боли раненые монголы страшными голосами. Половина их упала, как подкошенная, а другая половина побежала назад, не обращая внимания на крики и проклятия боярина.
— Ура, молодцы! Ура, Максим! Ура, Тухольщина! — закричали защитники, воспрянув духом. Но боярин, не помня себя от злобы, собирал уж следующий отряд для наступления. Он учил монголов, как надо вести наступление и не рассыпаться от первого удара противника, а бежать вперед по трупам. Тем временем и Максим объяснял своим людям, что им делать, — и с поднятым оружием дожидались они нападения монголов.
— Вперед! — крикнул боярин, и сперва монголы метнули целую тучу стрел в неприятеля, а потом снова кинулись всею толпой атаковать стену.
Снова встретили их осажденные меткими стрелами, и снова часть нападающих со страшным криком рухнула на землю. Но остальные уже не метнулись назад, а с оглушительным криком бежали дальше и достигли стены. Страшная была минута. Тонкая дощатая стена разделяла смертельных врагов, которые, хоть и были совсем близко, а все же не могли коснуться друг друга.
