- А позвольте полюбопытствовать, о Вашей национальной принадлежности?
Конечно, подумал Георгий, теперь это самый важный вопрос, вопрос жизни и смерти.
- По отцу я - русский, а по матери - болгарин, - ответил Георгий, вынужденный пуститься в объяснения. - Славянин в общем, но себя считаю русским.
- Каким же ветром вас занесло в мою Прибалтику?
- Сюда приехал... как бы это сказать... в поисках европейской свободы.
- Разве в России вас зажимали? - сказал муж Инги, доставая из кармана пачку сигарет "Rothmans".
- Видите ли, - совсем разоткровенничался Георгий. - Я - художник. Порой миграция художника неизбежна. Очень часто для него родной город - тюрьма. Так Леонардо, у которого в своем родном городишке не было никакой перспективы, перебирается из Винчи во Флоренцию, а когда и там не получает признания, уезжает на долгие двадцать лет в Милан, фактически бежит за границу.
- Скромность вам к лицу... - едко заметил бородач.
Он прикуривал, ехидно улыбаясь этой своей гаденькой улыбочкой.
- А может, вы русский шпион? Из России?..
- Ну, знаете ли... - прыснул невеселым смешком Георгий. - Я ведь не спрашиваю вас, что делает стопроцентный ариец, бывший сотрудник литавской контрразведки в обществе "этих проклятых русских оккупантов"?
- "Бывший..." - язвительно повторил бородач. - Вы, я вижу, обо мне хорошо осведомлены. Понимаю, Инга наболтала вам.
Муж Инги глубоко затянулся сигаретой и продолжил разговор, неожиданно перейдя на официальный тон, к которому, очевидно, имел привычку, отчего любопытство его приобрело казенный оттенок, а беседа стала больше походить на допрос.
- Стало быть, Георгий... Помню, помню такое имя... А фамилия ваша, случайно, не Колосов?
- Так точно, - почему-то по-армейски ответил Георгий, чувствуя себя подследственным, и задал наивный вопрос подследственного: - А откуда вы знаете?
- Мы внимательно читаем прессу, - ответил бородач и не стал уточнять, кто такие "мы". - Ведь это ваша статейка была напечатана в газете "Комсомолец Прибалтики" за такой-то год. Вы там призывали русское население объединяться, бороться за права гражданства... И дописались до того, что требовали разделить столицу Литавии путем политического отделения Левого берега от Правого. А это, знаете ли, призывы к сепаратизму.
Георгию вдруг стало душно. Он достал платок и вытер мокрый лоб, Подумал, что этот жест бородач примет за испуг. Ну да, было неприятно такое слышать от работника службы безопасности, хотя и бывшего.
- Не привирайте, я не призывал к сепаратизму, - Георгий решил, что наступление - лучшая форма защиты. - Да и когда это было!... и в политику-то я не лез...
- Это точно, - согласился бородач, - Вякнули и слиняли. А ведь могли возглавить движение. Вас многие поддержали.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Я не пойму, то ли вы меня одобряете, то ли порицаете...
Георгий решился, наконец, спросить этого гестаповца, с какой целью он ворошит угасшие уголья, какого рожна ему, бородачу, надо... но вдруг расфокусировал взгляд и через голову этого надоедливого типа и через открытую дверь в смежную комнату увидел там стоящий у стены гроб, обтянутый черной материей с белыми рюшками. У них, оказывается, похороны, подумал Георгий, а я... Я тут, как пятое колесо в телеге...
Но поведение гостей вовсе не напоминало поведения людей, пекущихся об уважении к памяти покойного. Сквозь туман сигаретного дыма слышались чмоканья поцелуев, которым предавалась джинсовая парочка. В противоположном углу гостиной кто-то ржал, как ишак: "и-а-иа-ха-ха-ха!" Тренькала гитара. Человек с лошадиным лицом и соответствующими зубами играл и очень плохим голосом пел что-то - то ли из раннего Розенбаума, то ли из позднего Галича. "А может, хозяйка чудит, - предположил Георгий, - спит в этом гробу, как Сара Бернар..."
Из комнаты с гробом доносились весьма двусмысленные звуки: прерывистое дыхание, громкий шепот, возня какая-то. "Ну, скоро ты?.." - спросил женский голос недовольным тоном. В ответ раздалось уханье, похожее на совиное.
- Может быть, вас интересует один вопрос? - произнес докучливый сосед на ухо Георгию так, что тот от неожиданности вздрогнул.
- К-какой вопрос?
- Зачем я копаюсь в делах давно минувших дней?..
- Ну так зачем же вы копаетесь? - раздраженно спросил Георгий.
- Тогда, 10 лет назад, на Колве-юле в Доме Правительства, вами всерьез заинтересовались. Ваши призывы наделали много шуму, подняли волну читательских откликов самого противоречивого толка. Стоило вам только шевельнуть пальцем, и вы могли бы возглавить общественное движение за гражданские права русского населения Литавии. Но вы вякнули и замолчали. Однако на Колве-юле переполошились. Они ведь там не знали, что вы просто балабол. Вас принимали всерьез. Они до судорог боялись этих протестов, всех этих немытых русских писателей, припадочных русских художников, обкуренных русских музыкантов...
Казалось, от возбуждения у бородача из глаз посыплются искры, искры ненависти. Но он быстро взял себя в руки.
- Ну, так вот. В нашу Контору на вас пришла ориентировка, а мне поручили это дело разрабатывать. Был поставлен вопрос о вашей ликвидации. И вопрос этот был решен в положительном аспекте...
Георгий весь взмок, словно оказался в сауне.
- Угадайте, кому поручили исполнить приказ о ликвидации?..
- Судя по вашей довольной физиономии - вам... верно?
