Лена смотрела на Юлю во все глаза. Она была потрясена.
– Но как вы догадались? – Качая головой, она взъерошила волосы, встала и сделала несколько как бы непроизвольных движений, расправляя плечи, выпрямляя грудь и спину и даже сделав пару очень быстрых наклонов. – Вы меня удивили, честное слово… Да, действительно, меня все считают чуть ли не подростком, хотя мне на самом деле тридцать три года. Пожалуй, это мой единственный козырь, который мне и помог в свое время заполучить в любовники такого роскошного мужчину, каким был Захар…
– Мне знакомые из прокуратуры рассказывали, что вы устроили у него на квартире самую настоящую истерику… Ведь это были вы?
– Да, – созналась она. – Я тогда была как безумная…
– Они сказали, что вы совсем еще девчонка…
– Правильно. Это и хорошо, и плохо. Когда мы с Захаром только начали встречаться, он тоже думал, что я почти ребенок, и вел себя довольно осторожно – очень боялся, что его кто-нибудь и когда-нибудь обвинит в насилии… Быть может, поэтому он и придумал все эти слайды, чтобы потом, если кому-то из девиц придет в голову заработать на «изнасиловании», – предъявить доказательства. Там явное обоюдное согласие… Для вас не секрет, наверно, случаи шантажа мужчин, чтобы вытянуть из них как можно больше денег… Так вот, когда настал момент и он понял наконец, сколько мне лет, вот тут-то все и началось… Понимаете, мужчины ценят во всем многообразие. Ему стало скучно со взрослой женщиной, тем более что у него уже была одна… Вера. И хотя он с ней не спал, но все равно, общался… Я так думаю, что он кинулся на Таню, стремясь к контрасту – невинная, чистая, ему доставляло удовольствие потихоньку совращать ее, воспитывать на свой лад…
– Лена, а как относился Захар к вопросу о беременности? У вас никогда не возникало разговоров на эту тему?
– Он? О беременности? Резко отрицательно. Он вообще не любил сложностей, а тут такое…
Юлю так и подмывало рассказать Лене о том, что Таня Орешина была беременна, и скорее всего от Оленина, но промолчала, не желая давать ей пищу для размышлений. Ведь если даже Оленин и убил Таню, чтобы избавиться от «сложностей», это еще надо доказать… К тому же, представив себе заплаканное лицо Галины Викторовны Орешиной, которой беременность дочери наверняка хотелось бы сохранить в тайне, она лишний раз убедилась, что не стоит спешить выдавать информацию, которую можно придержать при себе. Вот если это нужно для следствия, тогда другое дело, а так, по-женски и даже по-бабски выбалтывать чужую тайну – безнравственно.
* * *
Когда она выходила из подворотни, была уже ночь. Проходя сквозь черный гулкий тоннель подворотни и вдыхая в себя смрадный запах нечистот, Юля вспомнила, как Лена объяснила ей секрет своей молодости. Юля даже растерялась, не понимая, то ли над ней смеются, то ли нет: «Я много сплю».
Всю дорогу до Большой Горной она вспоминала свой разговор с Леной и удивлялась тому, как могла эта, безусловно, неординарная и умная женщина, которая закончила биофак университета (теперь, правда, вынужденная зарабатывать себе на жизнь распарыванием, сметкой и утюжкой офицерских шинелей), позволить какому-то донжуану закабалить себя, сделать своей рабой, своей вещью, которую можно использовать, когда ему угодно и только на его условиях?.. Неужели этот ужас унижения и добровольное рабство и есть то высокое и сладостное чувство, которое зовется любовью? Или же это животное чувство, основывающееся на инстинктах? Как бы то ни было, но такого обращения с собой она, Юлия Земцова, никогда не допустит… «Ни-ког-да!»
Эти слова она уже произнесла вслух, подходя к машине и ощущая, как от страха, от самого элементарного страха перед темнотой и этой жуткой подворотней, сквозь которую она почти пролетела, не чуя под собой ног и видя лишь обратный полукруг арки, за которой уже на улице, на чистой внешней улице, а вернее – над ней, сияют уютные, словно вырезанные из фольги звезды, у нее дрожит все тело…
Уже в машине, тронувшись с места и включив музыку, она почувствовала относительный покой и медленно, наслаждаясь самой ездой и проплывающими за окнами синими и сиреневыми, оранжевыми и желтыми, бледно-голубыми – в зависимости от освещения – и совсем черными улицами, она поняла, что ехать к Лоре поздно, что после того, как она примет мужчин, сделавших ее жизнь адом, ей будет не до визита частного детектива, озабоченного поисками ее соседки по дому. Да и вообще, хорошо ли тревожить сон женщины, и без того настрадавшейся и, быть может, тоже нетрезвой… Ведь пила же Лена эти два дня после того, как узнала, что погиб Захар…
Но так случилось, что ровно в полночь ее машина остановилась все же возле дома номер тридцать восемь по Большой Горной. А ведь Юля просто каталась по ночному городу… Неужели ход ее мыслей привел именно к этому дому?
Она посмотрела на окна Лориной квартиры: они все светились. Значит, она не спала. Только вот как узнать, одна она или нет? А что, если у нее еще остались «гости»?
Она вышла из машины, набрала код замка, и дверь подъезда распахнулась, впуская гостью как свою. Несколько ступенек – и она остановилась перед уже знакомой дверью. Нажала на кнопку звонка, и ей почему-то показалось, что эта самая кнопка стала горячая, словно воспалилась от частых прикосновений… «Это все эмоции», – решила она и второй раз нажала уже более уверенно…
Если бы ее спросили в тот момент, что страшнее, стоять возле металлического стола в морге и проходить ночью сквозь зловонную подворотню или звонить ночью же в дверь женщины, которую почему-то назвать проституткой не хочется, хотя иначе ее и не назовешь, то Юля бы ответила: звонить ночью в дверь Лоры.
Дверь довольно быстро открыли. Но вместо Лоры она увидела перед собой совершенно голого мужчину лет пятидесяти. Он был полноват и лысоват; яркий свет прихожей освещал его рыжеватую шерсть на теле, выпуклый отвратительный живот, темно-коричневые крупные соски на бледной груди. Он был жутко пьян и еле держался на ногах. Нечто темное и бесформенное трепыхалось у него между ляжками каждый раз, как он переступал, боясь потерять равновесие, с ноги на ногу.
– Заходи, курочка… – Он смотрел куда-то мимо нее влажными безумными глазами, и при этом губы его, толстые и блестящие, словно в жире, растягивались в почти детскую, невинно-идиотскую улыбочку. Он успел схватить ее за руку до того, как она сообразила отпрянуть от него, и вот уже она стоит в прихожей и слышит голоса, доносящиеся из глубины квартиры.
Любопытство ли, желание ли своими глазами увидеть, что представляют собой эти твари, заставляющие бедную Лору спать с ними со всеми, причем одновременно, как она поняла из ее разговора, придало ей силы и смелости. Конечно, если бы она увидела на пороге квартиры крупного молодого мужчину, способного завалить ее одним движением пальца, она, возможно, пустилась бы наутек и давно сидела в машине, мчась от этого дома на предельной скорости. А так, встретив этого обессилевшего, да к тому же еще и в сильном подпитии сластолюбца, Юля прошла, ведомая им за руку, в гостиную, где увидела накрытый стол, а за ним – еще трех приблизительно таких же старых меринов. Лица их были безмятежны, что-то ласковое даже светилось в их замутненных блаженством взглядах. Вот только Лоры нигде не было видно.
– Смотрите, господа, какую курочку я вам привел… Она залетела на наш огонек… Проходите, садитесь… Вы что будете пить: коньячок, водочку? Иван Петрович, у нас там осталось еще холодное шампанское?
– У нас еще много что осталось… А вы кто, прелестное создание? – Толстячок, убеленный сединами, в одной домашней белой майке с надетыми поверх нее черными американскими подтяжками, похлопал себя по животу и скосил глаза вниз, взглядом призывая Юлю заглянуть туда и убедиться, очевидно, в чем-то, очень для него важном. – Вас прислала Тамара?
– Почти, – уклончиво ответила Юля, усаживаясь за стол, и, почему-то почувствовав себя вполне комфортно, решилась даже, отыскав на столе чистую тарелку, наложить в нее салату и мяса. – А где Лора?
– Там… – махнув в сторону двери, ответил толстячок. – Где ж ей еще быть-то? Она с Валерием Анатольевичем, а это надолго… Иди ко мне, детка… ну же… потом покушаешь… Послушайте, почему никто не налил даме вина или… водки, я не знаю чего?..
– Мне нельзя, я за рулем… – машинально ответила Юля и, когда уже поняла, что допустила промах, услышала дружный взрыв смеха.
– Она за рулем… Вот присаживайся у меня между ножек, тогда и будешь за рулем… ну, поди-ка сюда, посмотри, какой он хороший…
От услышанного ее чуть не стошнило. Она уже все поняла. Мужчины, навещавшие Лору, были известными в городе личностями. Такие, как они, не насилуют. Им все приносят на блюдечке. Видно, и Лору кто-то «принес» и отдал на растерзание за долги или за что-нибудь еще…
Желание устроить так, чтобы эти толстозадые и пузатые «хозяева жизни» оказались в еще более униженном положении, чем то, в котором находилась сейчас Лора, которая ублажала какого-то Валерия Анатольевича, было столь велико, что Юля едва сдержалась, чтобы не натворить глупостей. Но она понимала: все, что она сейчас посмеет здесь сделать, отразится на жизни Лоры. Поэтому ей ничего не оставалось, как сидеть за столом и выслушивать пошлости и мерзости, сочившиеся с языков этих тварей. Уйти она всегда успеет. Ей было интересно и даже забавно. Она старалась не думать о том, что происходит в другой комнате с Лорой… В конечном счете, убеждала она себя, Лора могла бы устроить себе жизнь иначе и жить не в такой роскоши, в какой она живет, а намного скромнее… Ведь всегда есть выход. Можно, например, сбежать. Ей не верилось, что Лору будет кто-нибудь искать. Хотя… у сильных мира сего свои причуды. Быть может, она, и только она, в состоянии возбудить какого-нибудь простатитного министра или заместителя главы администрации… Лица всех Трех Толстяков были ей почему-то хорошо знакомы. Она была просто уверена, что видела их портреты в местных газетах.
