Оперетта под названием "Итээрочка" прошла в Периферийском театре Драмы, Комедии и Музкомедии и была тепло встречена стрелковым батальоном 6-го артиллерийского полка, расположенного за городом и любезно приглашавшегося на все новые спектакли.
Внешний облик Григория Вайса целиком соответствовал его внутреннему существу. Он был всегда подтянут, аккуратно подстрижен и выбрит, носил идеально выглаженные рубашки. Внезапно обнаружившаяся близорукость заставила его приобрести пенсне, отчего он стал смахивать на Чехова. Разговаривал он медленно, избегая грубых слов и вульгаризмов. После опубликования романа частенько стал применять в разговоре такие слова, как "давеча", "намедни", "окрест", "ноне". Любил щегольнуть этим. Встретив знакомого писателя, жалующегося на какую-либо неудачу, спрашивал:
— Ну чего ты веньгаешь?
— Что, что?
— Веньгать — значит хнырить.
— А что значит "хнырить"? — спрашивал уже заинтересованный писатель.
— Хнырить — значит хнычить или хныкать, — объяснял по Далю Григорий Львович.
— Да я не хнырю. Просто он сволочь, этот Улюлюкин, и все!
— Не борши, не борши, — говорил Вайс и пояснял: боршить — значит ворчать, выговаривать кому, сердиться, журить…
В периферийском отделении ассоциации пролетарских писателей Вайс считался человеком эрудированным, широко использующим богатство русского языка, необыкновенно солидным, серьезным и респектабельным. Начиная от квадратных пенсне, зажимы которых были обернуты в гигроскопическую вату, и кончая складками на брюках, Григорий Львович был исполнен какой-то безукоризненной унылой аккуратности. Казалось, что он сумел еще с колыбели предусмотреть все опасности, встречающие человека на жизненном пути. Снимая пальто, он вешал его на складную дорожную проволочную распялку, которую носил всегда с собой в портфеле, как, впрочем, и пластмассовый стаканчик на случай, если захочется пить. Даже сморкаясь, он придавал этому процессу весьма значительный характер. Он вынимал аккуратно сложенный платок, разворачивал его наполовину, глубоко погружал в него нос, на мгновение торжественно замирал, потом сильно тряс его, поглаживал, придавливал, проверял то одну ноздрю, то другую, затем, осторожно сложив платок вчетверо, долго еще прикладывал его к носу с радостной и безмятежной улыбкой.
— Когда ты сморкаешься, мне хочется молиться, — говорил Сережка Авансюк со свойственной ему грубоватостью.
В 19.. году ассоциация пролетарских писателей была ликвидирована вместе со всеми филиалами. Периферийские призывники литературы вернулись к своим женам и детям, с музами остался один Сергей Авансюк, продолжавший писать удалые, бесшабашные стихи. Произведения Вайса стали печатать менее охотно и очень выборочно, а написанную вслед за "Итээрочкой" оперетту о работе рационализаторов в одном из черноморских портов под названием "БРИЗ на море" республиканский комитет по делам искусств вовсе забраковал.
Как-то Григорий Львович встретил на улице редактора толстого журнала, печатавшего когда-то его роман. Редактор, обычно интересовавшийся творческими планами Вайса, выражавший неоднократно восторги по поводу плодовитости молодого писателя и даже назвавший его на одном банкете периферийским Маминым-Сибиряком, на этот раз был нелюбопытен и молчалив. А прощаясь, уж слишком как-то вежливо сказал:
— Заходите как-нибудь запросто, без рукописи.
Вайс понял, что пока еще не поздно, следует принять превентивные меры: он поступил в газету "Вечерний Периферийск" на должность литературного сотрудника.
В газете быстро оценили способности нового литработника, умевшего придать простой газетной информации занимательность и литературный блеск. Вместо того чтобы сухо изложить, скажем, перспективы урожая картофеля в районе, Григорий Львович в нескольких строках давал яркую, впечатляющую картину: "…и, глядя на его широкую спину, обтянутую добротным ватником, крепко слаженную фигуру, уверенно шагающую за плугом, верилось, что урожай картофеля будет хорошим…"
Удивительным могло показаться лишь то, что именно здесь, на газетной работе, Вайс старался избегать сухих сводок, процентов и цифровых показателей, стремясь создать жанр лирической информации, художественной заметки, в то время как работая в беллетристике, он, наоборот, часто прибегал к убедительному языку цифр. Может быть, здесь сказалось интуитивное стремление к равновесию, а может быть, это было неосознанным протестом художника, кто его знает!
Но можно сказать безошибочно, что именно в журналистике Григорий Вайс наконец нашел себя. Он быстро освоил все жанры газетной работы — от короткого репортажа до большой, на целую полосу, специальной статьи: "Огнетушитель — первичное средство пожаротушения", заказанной исполкомом в связи с пожарами, которыми всегда славился город Периферийск.
Вайс стал незаменимым человеком в редакции. В то время как какой-нибудь сотрудник сгрызал до основания авторучку, придумывая начало, после которого обычно все уже идет как по маслу, Григорий Львович, улыбнувшись, брал мягкий карандаш и не задумываясь писал: "Добрые вести поступили с полей…" или "Хорошо потрудились землеробы Березовского района…"
Он стал считаться непревзойденным мастером названий, начал, заголовков, шапок и концовок. Бывало так, что сам главный редактор газеты товарищ Заварухин вызывал Григория Львовича, давал ему написанную только что передовую статью и говорил:
— Подумайте насчет названия.
И Григорий Львович прочитывал статью и моментально говорил: "Образцово подготовимся к зиме!", или "Встретим весну во всеоружии!", или "Полностью обеспечим осенние работы!".
Когда работница кинотеатра "Арс" нашла кошелек с деньгами и паспортом и вернула его владельцу, вся редакция билась над названием заметки об этом случае. Заведующий отделом предложил назвать заметку: "Золотой телец возвращен!" Но это показалось чересчур изысканным и кто-то предложил назвать заметку просто: "Случай в кинотеатре "Арс". Но это показалось слишком будничным. Вайса в это время в редакции не было, он пришел только к вечеру, когда были в ходу уже совсем невероятные названия вроде "Таинственный кошелек" или "Кто она?!" Бегло ознакомившись с заметкой, Вайс с улыбкой посмотрел на обалдевших литсотрудников, слегка поправил на переносице чеховское пенсне и тихо сказал: "Так поступают советские люди". Все ахнули.
Такая быстрота, умение сразу схватить самое существо вопроса и не задумываясь дать ему точное лапидарное название, казались невероятными. Вайс приобрел славу самого талантливого сотрудника редакции. А когда он раз в три месяца по просьбе редактора садился писать так называемые "Заметки фенолога", вся редакция сбегалась смотреть на это. И действительно, было нечто напоминающее сольный концерт в том, как он, быстро и размашисто написав на чистом листе: "Июль", затем, ни на секунду не останавливаясь, каким-то одним дыханием, без помарок, продолжал: "На лугах пестрят цветы, выглядывают султаны мышиного горошка, голубые колокольчики, ярко-лиловые смолевки, лабазник, луговой василек, соцветия иван-чая. Цветет кудрявая липа, поют горихвостки, варакушки, пеночки, чечевицы и славки. Бушует мир насекомых"… Это казалось чудом. Впервые сухая, занудная газетная работа приобретала характер волнующего, творческого процесса, никому тогда и в голову не приходило, что описанные флора и фауна более характерны для северных широт, но разве в этом дело!
Когда Григорий Львович Вайс в своих статьях какого-нибудь обыкновенного плотника называл "мастером пилы и рубанка", а портного "мастером иглы" — это казалось настоящей находкой и нашло своих подражателей. В газете все чаще стали встречаться мастера отвертки, мастера малярной кисти, мастера мастерка, а известную в районе доярку даже назвали "мастером вымени".
(Надо сказать, что отдельные удачные выражения, всевозможные начала статей и их названия дошли и до наших дней и даже некоторым образом составляют своего рода золотой фонд журналистики. И когда в наше время мы встречаем какое-нибудь эдакое название, вроде: "Еще выше поднимем уровень" или же: "Шире развернем работу по подготовке…", мы с благодарностью вспоминаем Григория Львовича Вайса, создавшего первые образцы этого стиля. А разве сейчас, описывая, как кто-то вернул найденные деньги, спас ребенка во время наводнения или перевел через улицу слепого, мы не применяем ставший классическим заголовок: "Так поступают только советские люди", не помня уже о его происхождении?)
Григорий Львович очень любил писать о том, что какое-то дело закончено в срок, или значительно раньше намеченного срока, или "в счет будущего года".
Об одном из районов он на протяжении многих лет писал, что в этом году уборку хлеба там закончили на три недели раньше, чем в прошлом, таким образом, уже к 19.. году получилось, что уборочная в этом районе совпадает с посевной.
