– Я думаю… – начала Тиффани.
– Мне дела нет до того, что ты там себе думаешь, потому что ты еще ничего не знаешь, – резко оборвала ее Аннаграмма. Она повернулась к остальным девочкам. – Ну хоть на Пробах нам есть что показать в этом году? – спросила она.
Девочки забормотали и закивали головами в знак подтверждения.
– Что у тебя, Петулия? – спросила Аннаграмма.
– Я собираюсь представить трюк с поросенком, Аннаграммма, – неуверенно ответила Петулия.
– Хорошо. Он тебе почти удается, – сказала Аннаграма и указала на следующую девочку в кругу. Она переходила от одной ведьмы к другой, кивая головой на их ответы, пока не дошла до Тиффани.
– Нежная Нелли? – предложила она, вызвав оживленнное хихиканье.
– Что такое Ведьминские Пробы? – спросила Тиффани. – Мисс Тик упоминала о них, но я не знаю, что они такое.
Аннаграмма шумно вздохнула.
– Ты рассказывай, Петулия. Это ведь ты привела ее сюда, в конце-то концов.
Запинаясь, беспрестанно мекая и косясь на Аннаграмму, Петулия поведала про Ведьминские Пробы. Ммм, Пробы, это когда ведьмы со всех гор собираются вместе и ммм… встречаются со старыми друзьями и ммм… обмениваются последними новостями и сплетнями. Простые люди тоже приходят и проводится ярмарка, и ведьмы показывают всякие трюки.
Это довольно ммм… крупное событие. А в полдень все желающие ведьмы ммм… могут продемонстрировать новое заклинание или ммм то, в чем они искусны, и эти выступления пользуются большой популряностью.
Тиффани все это напомнило соревнования пастушьих собак, только без собак и овец. Такие соревнования проводились раз в год в Ширклиффе, городке неподалеку от их фермы.
– И за это дают приз? – спросила она.
– Ммм, ох, нет, – ответила Петулия. – Это все делается ради поддержания веселого духа и хороших брат… ммм… сестринских отношений.
– Ха! – встряла Аннаграмма. – И кто этому поверит? Все уже решено заранее. Все будут восхвалять госпожу Ветровоск. Она всегда выигрывает, что бы она ни сделала. Хотя она только морочит людям головы. Она только дурачит их, заставляя всех верить, какая она могущественная ведьма. Да она бы и пяти минут не простояла против волшебника. Вот кто творит настоящую магию. К тому же она одевается как пугало! Невежественная старуха, тянущая искусство ведовства в прошлое, как указывает в первой главе своей книги миссис Иервиг!
Одна-две девочки потупились. А Петулия даже кинула взгляд через плечо.
– Ммм, говорят, что она творит чудеса, Аннаграмма, – сказала Петулия. – И, ммм, говорят, что она может подсматривать за людьми даже на расстоянии в несколько миль от них…
– Да, так говорят, – ответила Аннаграмма. – И это все потому, что ее боятся! Она всех застращала! Это все, чем она занимается – стращет людей и дурит им головы! Это устаревшее ведовство, вот что это такое. И я считаю, оно недалеко ушло от хихиканья. Госпожа Ветровоск наполовину выжила из ума, вот что еще говорят про нее.
– Мне она полоумной не кажется.
– Кто это сказал? – резко спросила Аннаграмма.
Все поглядели на Тиффани, которая пожалела, что у нее вырвались эти слова. Но сейчас ей ничего не оставалось, кроме как продолжать говорить.
– Она только старая и строгая, – сказала Тиффани. – Но она довольно… вежливая. И она не хиихкает.
– Ты встречалась с ней?
– Да.
– И она разговаривала с тобой, да? – ядовито сказала Аннаграмма. – Было ли это до того, как ты выпинула Королеву Фей или после?
– Сразу после, – ответила Тиффани, не привыкшая к такого рода иронии. – Она прилетела на метле. – И добавила: – Я не лгу.
– Конечно же, не лжешь, – сказала Аннаграмма, мрачно улыбаясь. – И, я полагаю, она поздравила тебя.
– В общем-то нет, – ответила Тиффани. – Она казалась довольной, но в общем, кто ее знает.
И затем Тиффани сказала нечто по-настоящему глупое. Много времени прошло и много всяких разных событий произошло, прежде чем она перестала напевать «Ля, ля, ля» при каждом воспоминании об этом вечере, чтобы заглушить стыд.
Она сказала:
– И она дала мне эту шляпу.
И они все в один голос спросили:
– Какую шляпу?
Петулия отвела ее в коттедж. Она изо всех сил заверяла Тиффани, что верит ей, но Тиффани знала, что Петулия лишь пыталась быть любезной. Тиффани бросилась верх по лестнице, когда мисс Левел попыталась ей что-то сказать, но она заперла дверь на засов, скинула ботинки и упала на кровать, прижав к голове подушку, чтобы заглушить смех, эхом звучащий у нее в голове.
Снизу доносились приглушенные звуки разговора между Петулией и мисс Левел, и затем стук двери, когда Петулия ушла.
Спустя какое-то время ботинки проскрежетали по полу, подтаскиваясь к кровати и аккуртано вставая рядышком. Освальд никогда не дремал.
Еще через какое-то время смех наконец-то замолк, хотя она была уверена, что он никогда полностью не исчезнет.
Тиффани могла осязать шляпу. По крайней мере, она раньше могла осязать ее. Вымышленную шляпу на своей настоящей голове. Но никто другой так и не смог ее увидеть, а Петулия даже помахала рукой над головой Тиффани и обнаружила полное отсутствие шляпы.
Самое худшее было – а выбирать, что хуже всего было трудно, настолько унизительным все было – когда Аннаграмма сказала:
– Не смейтесь над ней. Это слишком жестоко. Она лишь глупая, вот и все. Я говорила вам, что эта старуха дурачит людей!
Первый Помысел Тиффани беспорядочно метался по кругу. Второй Помысел носило бурей. И лишь Третий Помысел, хотя и был он еле слышен, подумал: Несмотря на то, что твой мир окончательно и полностью разрушен и ничто его не спасет, и что ты сама совершенно безутешна – хорошо было бы, если бы тебе принесли тарелку с супом…
Третий Помысел Тиффани поднял ее с кровати и подвел к двери, где заставил ее руки отворить засов. Затем он позволил ей снова кинуться в кровать.
Через несколько минут на лестничной площадке послышались шаги. Как хорошо знать, что ты не ошиблась.
Мисс Левел постучала и, выждав приличное время, вошла. Тиффани услышала, как она поставила поднос на столик и почувствовала, как кровать затряслась, когда на нее сели.
– Я всегда считала Петулию очень одаренной девочкой, – немного помолчав сказала мисс Левел. – Вот повезет с ведьмой какой-нибудь деревне в один прекрасный день.
Тиффани не издала ни звука.
– Она рассказала мне все, – продолжала мисс Левел. – Мисс Тик никогда не упоминала шляпу, но на твоем месте я бы никому о ней не говорила. Госпожа Веторвоск могла бы так поступить, это очень на нее похоже. Знаешь, иногда бывает полезно поговорить о таких вещах.
Тиффани продолжала молчать.
– Конечно, это неправильно, – добавила мисс Левел. – Но будучи ведьмой, я очень любознательна и просто умираю от желания узнать побольше.
Это также не оказало никакого действия. Мисс Левел вздохнула и встала.
– Я оставлю суп, но если ты дашь ему остыть, Освальд попытается его забрать.
И она ушла вниз.
Минут пять в комнате все было неподвижимым. Затем миска с супом тронулась с места, позвякивая ложкой.
Тиффани высунула руку и вцепилась в поднос. Это постарался Третий Помысел: Первый и Второй Помыслы могли переживать сколько угодно, но что-то должно было помнить о том, что у тебя с обеда во рту маковой росинки не было.
После того как Освальд поспешно унес пустую миску, Тиффани легла на кровать и уставилась в темноту перед собой.
Последние дни она была слишком увлечена новизной незнакомой для нее страны, но шторм насмешек смыл интерес к новым ощущениям и тоска по родине ринулась заполнять освободившееся место.
Она скучала по овцам, по звукам и тишине Мела. Ей не хватало вида холмов из окна ее спальни, их черных контуров на фоне звездного неба. Ей не хватало… частицы самой себя…
Но они смеялись над ней. Они говорили – «Какая шляпа»? И они смеялись даже больше, когда она подняла руки, чтобы дотронуться до невидимых полей и не нашла их…
Она трогала ее каждый день в течении восемнадцати месяцев, а сейчас шляпа пропала. И она не могла сделать запутку. И у нее было только зеленое платье, тогда как другие девочки носили черные. А у Аннаграммы к тому же еще было полно украшений, черных и серебряных. И у всех остальных девочек были с собой запутки и очень красивые. Кому какое дело, что они годятся лишь для красы?
Возможно, она вовсе не ведьма. Ну да, она победила Королеву Фей с помощью маленьких синих человечков и воспоминаний о Бабушке Болит, но она не применяла магии. Она сейчас и сама понять не могла, что же она такое тогда сделала.
Она помнила, как почувствовала что-то, сходящее вниз, сквозь подошвы ее ботинок, сквозь холмы и года, и как оно вернулось, громко рыча от ярости, сотрясающей небеса:
