Взглянул на часы в приборной панели. Уже без нескольких минут пять. Пятница, пять часов вечера. Начало уик-энда. Странно, подумал я, но после смерти Анжелы я возненавидел праздники и уик-энды. Иногда ездил на скачки, реже сам участвовал в них, но в целом чувствовал себя в выходные страшно одиноко.
И вот я вернулся в центр Лэмбурна и уже оттуда направился к ветеринарной больнице, что находилась на Верхней Лэмбурн-роуд. Подошел к окошку в регистратуре и объяснил девушке, что разыскиваю соседку, которая делила съемную квартиру с Милли Барлоу.
—– Простите, — сказала девушка неестественно тоненьким голоском. — Но я здесь новенькая. Надо спросить кого-нибудь из врачей.
— Ясно, — кивнул я и оглядел пустой вестибюль. — А где они?
— У нас тут срочный случай, — пропищала она в ответ. — И все они в операционной.
—И долго еще там пробудут?
—О, простите, не знаю, — пискнула она. — Они уже давно там. Но вы можете посидеть, подождать. — Я снова огляделся — ни стульев, ни кресел видно не было. — О, — спохватилась она, поняв свою оплошность. — Если хотите, можете пройти в приемную. Вот туда.
— И она указала на деревянную дверь в дальнем конце вестибюля.
— Спасибо, — сказал я. — Если увидите кого из ветеринаров, передайте, что я здесь. Пожалуйста.
— Да, конечно, обязательно, — сказала она. — Сразу же, как только.
У меня не было уверенности, что она вспомнит и выполнит мою просьбу.
Я прошел в приемную. Обстановка в точности как у дантиста. Вдоль стен выстроилось около дюжины кресел с розовой виниловой обивкой и бледно-желтыми деревянными ножками и подлокотниками, между ними размещались журнальные столики. Еще одна дверь в дальнем конце помещения, возле нее металлический стеллаж с газетами и журналами, пол покрыт жиденьким синим ковром. Больше функциональности, нежели удобств и уюта.
В одном из кресел по правую руку от меня сидел мужчина. Он поднял голову, как только я вошел. Мы приветливо кивнули друг другу, после чего он снова уткнулся носом в газету. На столике возле него уже высилась целая стопка, валялись газеты и на полу. Я уселся напротив и стал просматривать газетку «Провинциальные новости», которую кто-то оставил на сиденье кресла.
Прошло минут десять или около того. Я вернулся в регистратуру, где писклявая девушка заверила, что операция продолжается, но закончится скоро. Откуда ей знать, подумал я, как долго врачи еще будут оперировать. Однако поблагодарил и вернулся в приемную.
Просмотрев в газете все объявления о продаже недвижимости, я принялся читать колонку книжного обозрения, как вдруг дверь в дальнем конце распахнулась. Из нее вышла женщина в зеленом халате и брюках, заправленных в коротенькие зеленые бахилы. Врачиха, сразу же сообразил я, только что из операционной. Но она вышла не ко мне. Мужчина поднялся из кресла.
—Ну как? — встревожено спросил он.
—Все хорошо, — ответила женщина. — Думаю, нам удастся сохранить плечевую мышечную массу в прежнем объеме. После соответствующего лечения на нем это почти не отразится.
Мужчина с облегчением выдохнул.
— Мистер Рэдклифф будет рад это слышать. — Стало быть, не он один переживает за исход операции, подумал я.Я должна вернуться и закончить, — сказала ветеринар. — Эту ночь придется подержать его здесь, а утром посмотрим. В зависимости от состояния.
— Прекрасно, — сказал мужчина. — Спасибо вам. Тогда я позвоню, часов в девять.
— Договорились, — кивнула она. Мужчина присел на корточки и принялся подбирать разбросанные по полу газеты. Женщина-врач вопросительно взглянула на меня. — Вы ждете приема?
— Нет, не совсем, — ответил я. — Просто хотел поговорить с кем-то, кто знал одного из ваших врачей.
— Кого именно? — спросила она.
— Милли Барлоу, — ответил я.
И тут меня удивила реакция мужчины.
—Подлая маленькая сучка, — прошептал он тихо, но достаточно отчетливо.
—Простите? — удивился я.
—Я сказал, подлая маленькая сучка. — Он поднялся и смотрел прямо на меня. — Такой уж она была, ничего не поделаешь.
—Прошу прощения, — обратилась ко мне женщина-врач. — Мне пора в операционную, надо еще наложить швы на раны лошади. Если готовы подождать, поговорим, когда я закончу.
— Я подожду, — ответил я, и она скрылась за дверьми.
Мужчина почти закончил с газетами.
— Почему вы считаете, что она была подлой маленькой сучкой? — спросил я его.
— А вам зачем?
— Извините, — сказал я. — Позвольте представиться. Джеффри Мейсон, барристер.
— Я вас знаю, — кивнул он. — Пол Ньюингтон тренирует вашу лошадь.
— Верно, — сказал я. — Теперь у вас преимущество, поскольку вашего имени я не знаю.
—Саймон Дейси. — И он протянул мне руку. Что ж, подумал я. Нет ничего удивительного, что он считает Милли Барлоу подлой сучкой. Ведь это она испортила ему вечеринку, покончив с собой в одной из спален его дома.
— У вас проблемы? — спросил я и кивком указал на дверь операционной.
— Да, один из годовалых жеребцов вырвался, — ответил он. — Побежал и врезался в припаркованную машину. С хорошими лошадьми вечно что-то случается.
— Но он поправится?
— Искренне надеюсь на это, — сказал он. — Он обошелся почти в полмиллиона на торгах в прошлом месяце.
— Но он, должно быть, застрахован? — спросил я.
— Был, но только на период транспортировки и еще тридцать дней, — ответил Дейси. — Представляете? Прямо как назло. Страховка закончилась в прошлый понедельник.
— А мне казалось, что всех скаковых лошадей страхуют, разве не так? — Моя была застрахована.
— Мистер Рэдклифф, владелец, говорит, что взносы очень высоки. В конюшнях у нас около дюжины лошадей, ну и он считает, что лучше уж купить еще одного жеребца на сэкономленные деньги. Думает, что это беспроигрышное вложение.
Мои взносы по страховке за Сэндмена тоже были весьма высоки, составляли больше десяти процентов от стоимости. Но его кастрировали еще совсем молоденьким, а потому интереса для производителей он не представлял. Когда речь заходит о потенциальном производителе да еще с прекрасной родословной, страховые выплаты просто огромны. И даже несмотря на это, риск всегда существует.
— Так вы вообще никого не страхуете? — спросил я.
— Обычно нет. Но я знаю, он застраховал Перешейка от бесплодия и травм, которые могут к нему привести.
Ах, вон оно что, подумал я. Оказывается, это мистер Рэдклифф владелец Перешейка. Стало быть, денежки у него водятся, и немалые.
— И все же объясните мне, почему вы назвали Милли Барлоу маленькой подлой сучкой, — сказал я, возвращаясь к теме, которая интересовала меня куда больше.
— Она испортила мне праздник, — ответил он.
— Все же это как-то странно, — не унимался я. — Бедняжка так страдала, что покончила с собой. И уж вряд ли она нарочно испортила вам вечеринку.
— И тем не менее испортила! — упрямо возразил он. — Почему бы ей было не пойти куда-то еще и сотворить это там? Ведь праздник в честь победы на Дерби был самым счастливым днем моей жизни, а она его изгадила. Вам бы самому понравилось? Среди гостей были члены королевской семьи. Как, по-вашему, есть у меня шанс увидеть их снова, а?.. Так я вам скажу. Нет, никакого! Эти чертовы полицейские спрашивали у кронпринца, есть ли у него виза. Представляете?
Я живо представил эту картину.
— А вы знаете, почему она свела счеты с жизнью? — спросил я.
— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Да я вообще едва ее знал.
— Вы знали, что у нее был роман со Стивом Митчеллом? — спросил я.
— Господи, конечно. Все знали. Весь Лэмбурн только об этом и судачил. Послушайте, вообще-то мне пора. Проверить, как подготовили к вечеру денники и все такое.
— Ясно, — кивнул я. — Спасибо. Могу я позвонить вам, если возникнут еще какие вопросы?
— С какой стати?
— Я представляю интересы Стива Митчелла, — ответил я и протянул ему свою карточку.
— Вон оно как! — Он взглянул на меня, улыбулся. — Да, непростая вам предстоит работенка.
— Но почему все решили, что именно он сделал это? — спросил я.
— Да потому, что все в Лэмбурне слышали, и не раз, как эти двое собачатся друг с другом. Стоят на улице и орут, и ругаются на чем свет стоит. И еще ходили слухи, что один из них рано или поздно подрежет другого при взятии препятствия. — «Подрезать» на языке жокеев означало оттеснить или оттолкнуть противника в момент взятия препятствия, что в мире скачек считалось худшим из преступлений. Хотя сами изгороди делали сегодня из гибкого пластика, падение при этом считалось наиболее опасным, и травмы можно было получить самые серьезные.
— Но всем эти двое были до лампочки, — продолжил он. — Наверное, потому, что Барлоу был довольно подлым типом. А Митчелл — очень уж заносчивым.
— И вы всерьез считаете его убийцей? — спросил я.
