– Познакомься, Мил, это Алексей.
Мила поморгала сильно накрашенными глазами.
– Оч-чень… Мила.
Она протянула руку, и Леша, выкладывающий на тарелку пельмени, пожал ей руку, не положив шумовку. Мила зашипела от боли. Леша запросил прощения и предложил ей отведать пельменей. Мила, не отрывая от него взгляда, согласно кивнула.
Мне эта сцена не понравилась. Да, Алексей великолепен, это обязывает… Но он мой, и нечего так откровенно пялиться.
Пельмени мне в горло не полезли, так же, как и шампанское. Я ждала, когда Мила решит, что ей уже пора пойти домой воспитывать сына.
Чтобы убыстрить уход подруги, я открыла рот спросить Алексея о вакансии на трудовом фронте, даже произнесла: «Леша, а нет ли у вас в типографии…», после чего Мила, нагло улыбаясь мне в лицо, продолжила фразу:
– Нет ли у вас ненужного однокрасочного станка? Мы в своей типографии бухгалтерские бланки печатаем, обороты набираем.
– Нет, у нас другая направленность. – Алексей отставил пустую тарелку. – Очень высокая полиграфия, другой технологический цикл.
Мила слушала его с большими глазами, понимающе кивала и поддакивала.
Распрощалась с нами она довольно рано, так же пообещав не забыть про посещения в клинике.
Вечером мы с Лешей опять гуляли по бульвару, и я оглядывалась по сторонам, боясь увидеть Ларису. Но судьба решила не волновать меня перед больницей.
Прогулка проходила спокойно, пока Зорька не долбанула пудовой лапой особо надоедливого кобеля неопределенной породы. Хозяева, правда, назвали его среднеазиатской овчаркой, но этот кобелек тянул, дай бог, на помесь бассета и черного терьера, недокормленного в детстве.
Хозяева орали в голос и грозили разобраться в инстанциях. Леша их претензии по поводу Зорьки выслушал молча, отдал мне поводок, отвел в сторонку хозяина ушибленного женишка и пошептался с ним секунд эдак двадцать. Еще через пять секунд мужчина своего кобеля посадил на повод, жену взял под руку, и троица быстро удалилась перпендикулярно бульвару.
Интересно, какими словами смог Леша убедить их в своей правоте? Причем так, что мужчина побледнел?
Часов в десять мне позвонил Григорий и на повышенных тонах начал качать права по поводу уговора об обмене. Я уже было собралась оправдываться, но Алексей, услышав голос Григория, сделал такое капризно-несносное лицо, что я расхохоталась в трубку и сказала Григорию, что, скорее всего, либо не буду переезжать совсем, либо подумаю об этом после операции.
Утром Алексей – какое у него все-таки изумительное по красоте имя – отвез меня в больницу, сдал маме с рук на руки.
Глава 14
Клиника
Нога после процедур разболелась, и я залегла в кровать. Опять позвонила Мила, и я начала рассказывать о результатах осмотра, но она перебила меня:
– Настя, я все пытаюсь дозвониться! Как у твоего Алексея отчество? Не Захарович случайно?
Мне пришлось отставить трубку от уха, иначе завтра операций пришлось бы делать сразу две или покупать мне слуховой аппарат.
– Да, Захарович. Я же тебе говорила.
– Ни фига ты мне его отчество не говорила. Короче, я вчера чуть посередине кухни от растерянности не упала, когда он выдавал фразочки о технологиях… О чем я хотела сказать? Да! Он никакой не полиграфист, он совладелец какой-то крутой типографии. Он за этот год два раза с директором, говнюком нашим, договаривался. И по милости твоего Алексея мы и разорились: твой Захарович скупил самое лучшее оборудование, без которого у нас настал трубец!
– Мила, подожди, не ори так громко. – Информация меня ошарашила. – Может, Алексей боялся сказать, что он владелец, чтобы женщины ему на шею не вешались гроздьями. При его-то данных, да еще и с деньгами…
– Может быть. Хотя, Насть, он не самый красивый мужчина, если честно, да и худоват, в смысле, тощий. – Мила на мой возмущенный вопль никак не отреагировала и продолжала говорить о своем: – Я просто хотела предупредить тебя, что он врет.
– Спасибо, милая Мила.
– Ты расстроилась?
Я задумалась, пригляделась. Стены в больнице, плохо покрашенные, с подтеками синего насыщенного цвета, были под стать моему настроению.
– Не знаю. А вернее, мне все равно, где и кем он работает. Мне с ним хорошо.
Мила вздохнула в трубку:
– М-да-а. Неужели так здорово трахается?
– И это тоже. Но мне просто от его присутствия хорошо. Вот сейчас мы разговариваем, а у меня при воспоминании о нем бегут мурашки по коже.
– М-да-а. Классно, – вздохнула Мила. – Я и забыла, когда со мной такое было. А он денег-то дает? Или живет на твои, в смысле, на теткины?
– Дает, – сказала я и свернула разговор: – Ладно, Мил, спасибо, что позвонила, но я после обследования хреновато себя чувствую.
Я положила трубку рядом с подушкой, легла поудобнее. Дались им эти деньги. Хотя мировая практика доказывает, что при общении мужчины с женщиной это основной показатель их отношения друг к другу.
Я включила телевизор и до вечера ни разу не встала с кровати, только переключала программы и пила минеральную воду.
Коленку врачи начали расковыривать в десять часов утра, а закончили ближе к двум дня. Слишком много надо было им подсоединить и заменить в моих неправильно отрезанных мышцах и плохо сросшихся жилах. Также мне разворотили коленную чашечку, заменив хрящевой диск на донорский.
Целый день я лежала, стиснув зубы и уставившись в стену напротив. Хотя две медсестры с прохладными пальцами периодически вкалывали обезболивающие, вся левая нога, от пальцев до паха, болела, как будто она разрывается каждую секунду изнутри на миллионы жгучих оторвавшихся кусков.
К вечеру острая боль сменилась на тупую, тянущую. Эта боль, когда из тебя как будто вытаскивают сухожилия натянутой вибрирующей струной, была мне знакома с детства.
Минут на пятнадцать каждые два часа организм, сжалившись, погружал меня в сон…
Вечером в палату пробралась мама, сидела со мной до утра и читала вслух. Это замечательно, когда тебе в больничной палате читают любимые книги. Телевизор смотреть не было сил. Глаза от боли устают быстро, а слушать звуковой ряд нашего телевидения – не самое лучшее занятие для выздоравливающего.
На следующий день боли стало меньше, но в одиннадцать утра, при осмотре, врачи доставили мне полтора часа таких острых ощущений, что пришлось все-таки вколоть наркотик – я была на грани болевого шока.
Водруженная на моей ноге конструкция смутно напоминала Эйфелеву башню. На самой конструкции висели баночки с лекарствами, а внутри, вживляясь в ногу, расположились капельницы, растяжные зажимы и искусственная оболочка, предохраняющая от попадания внутрь инфекции.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
