«Уильям Портер» стоял на якоре, готовый к отправлению, а трюм корабля был забит провизией. Месье и Изабелла первыми взошли на борт. Маленький француз уже чувствовал первые признаки морской болезни – был ужасно бледен. Изабелла же стояла у поручней и махала рукой собравшимся на берегу женщинам.
Когда Блу вышла на пристань, к ней тотчас присоединился Моутон. Он велел ей немедленно подниматься на борт, иначе они не успеют воспользоваться отливом. Девушка молча кивнула и шагнула к отцу. Еще накануне она твердо решила, что не станет плакать при прощании, если Бо Билли не наденет свою черную повязку. Но, увидев черный лоскут, закрывавший его глаз, Блу не смогла удержаться от слез и, рыдая, бросилась на шею отцу.
На сей раз Морган не оттолкнул дочь, стиснул Блу в объятиях и уткнулся лицом в ее волосы, чтобы не выдать своих чувств.
– Уважай мать и делай все, что она тебе скажет, – прошептал Бо Билли.
– Хорошо, отец. – В эту минуту Блу могла бы обещать ему все, что угодно.
– Помни о том, кто ты такая, и держи выше голову.
– Да.
– И если тебе случится драться, то дерись, чтобы победить.
– Да, папа, да.
Тут Моутон тронул девушку за плечо и увлек ее за собой вверх по сходням. Матросы на борту тотчас же убрали трап и принялись поднимать якорь. Послышался звон цепи, и палуба под ногами у Блу резко качнулась. А матросы уже проворно карабкались на мачты и распускали паруса. Вскоре огромные полотнища затрепетали, наполняясь ветром. Подгоняемый отливом, «Уильям Портер» неспешно покидал гавань.
Блу подбежала к борту и в отчаянии замахала рукой, только сейчас она заметила, что волосы и борода Бо Билли были тщательно подстрижены, а на ногах красовались его лучшие сапоги. Все это вместе с черной повязкой на глазу отца окончательно ее сразило. Рыдая, она поднесла ладони ко рту и крикнула:
– Я вернусь!
В этот момент к ней подошел Моутон, и девушка, всхлипнув, крепко прижалась к его груди. А минуту спустя она услышала ненавистный голос:
– Мисс Морган, мистер Пастор с удовольствием покажет вам вашу каюту.
Блу утерла глаза и нос тыльной стороной ладони и, посмотрев на Герцога, проворчала:
– Убирайся к дьяволу.
Томас улыбнулся и отвесил девушке изящный поклон:
– Вы, как всегда, очаровательны, мисс Морган.
– Чтоб ты подцепил французскую заразу от собственной сестры и подох в страшных мучениях! – выпалила Блу. – Посторонись! Дай дорогу леди! – Оттолкнув Герцога, Блу направилась искать себе подходящую каюту.
Моутон проводил ее бесстрастным взглядом. Затем, повернувшись к Герцогу, жестами показал, что путешествие будет долгим.
– Это верно, – согласился Томас. – Похоже, оно покажется нам бесконечным, – добавил он с улыбкой.
Моутон последовал за девушкой на нижнюю палубу, а Герцог закурил одну из своих любимых карибских сигар. Вспомнив, как Блу потребовала, чтобы он посторонился и «дал дорогу леди», Томас невольно усмехнулся. Легче было бы приготовить рождественский пудинг из обломка шпаги, чем превратить Блузетт Морган в леди.
Глава 5
Когда первая неделя плавания подошла к концу, Блу пришлось признать, что поведение ее «свиты» оставляет желать лучшего. Скучая от вынужденного безделья, Изабелла, никогда не упускавшая возможности поживиться, решила открыть свое «дело» здесь, на корабле, и приспособила для этого соседнюю с Блу каюту. Днем и ночью дверь этой каюты непрестанно скрипела, распахиваясь навстречу очередному клиенту, или с шумом захлопывалась за ним. Сдав свою вахту, матросы бросались к заветной двери и выстраивались в очередь, а Изабелла ежедневно подсчитывала барыши. Получалось, что в Лондоне она сойдет на берег состоятельной дамой. Блу относилась к занятиям своей подруги с пониманием и не усматривала в них ничего для себя оскорбительного или опасного, но ненавистный Герцог считал иначе. Моутон постоянно находился за дверью каюты Блу и ночевал там же. Он тщательно следил за очередью и был готов осадить любого, кто попытался бы постучать не в ту дверь. Когда же чересчур пылкий боцман проявил излишнюю настойчивость, пытаясь проникнуть к Блу, Моутон основательно намял ему бока и выбросил беднягу за борт. Это небольшое происшествие стоило трех часов времени, которые пришлось потратить на то, чтобы бросить якорь, снарядить спасательную шлюпку и подобрать незадачливого боцмана. Герцог был от всего этого не в восторге.
Месье, как и следовало ожидать, заперся у себя в каюте, страдая от приступов морской болезни. Всем, кто был готов его выслушать, он жалобно сообщал, что умирает. Слишком слабый, чтобы держать в руке перо, он потребовал к себе корабельного писца и продиктовал длиннющее завещание, в котором все свое имущество отказал Блу. В конце этого любопытного документа в качестве последнего напутствия Месье настоятельно советовал всем ныне живущим одуматься и всячески избегать морских путешествий.
Что же касается Блу, то она всю неделю провела в состоянии крайне подавленном, сидя взаперти в своей каюте. Никогда прежде не было ей так тоскливо, но девушка сама обрекла себя на заточение. Блу металась по тесной каюте и мечтала об овеваемых ветром дюнах Морганз-Маунд. Она скучала по отцу, по Черному Днищу, по Испанцу, по старой Голуэй и всем остальным. Ей хватило всего нескольких часов страданий, чтобы понять: во всех ее несчастьях виновата ненавистная леди Кэтрин Паджет. Порции грога и дешевого пива помогали приглушить негодование и горечь, поэтому Блу предпочитала проводить время, накачиваясь спиртным, и не обращала внимания на стук в дверь или записки, просовываемые в щель.
В конце недели Месье, превозмогая слабость, встал с постели и постучался в дверь ее каюты, заявив, что им необходимо поговорить и что Блу должна выйти на палубу, а не сидеть в духоте. После недолгих препирательств Блу все-таки отворила дверь. Она была бледна, и у нее ужасно болела голова. Месье, разумеется, чувствовал себя не лучше. Девушка и ее наставник направились к лестнице и, пошатываясь, вышли на залитую солнцем палубу.
Блу ахнула, прикрыла глаза рукой и ухватилась за переборку. Она едва держалась на ногах. Плеск волн, хлопанье парусов, крики матросов – все смешалось в один чудовищный гул, как будто в голове у Блу палили пушки. Жгучие лучи солнца слепили глаза, живот сводило, и к горлу подступала тошнота. Блу попыталась вспомнить, когда она ела в последний раз что-нибудь существенное, но так и не вспомнила.
– О, мисс Морган! Как мило, что вы наконец почтили нас своим присутствием.
– Чтоб ты сгнил от какой-нибудь заразы. – Глаза Блу были закрыты, но она прекрасно представляла себе Герцога с издевательской улыбкой на губах.
