– Этот случай в метро на станции «Центральное кладбище» весьма необычный. Арестованная сегодня в полвосьмого утра на перроне действительно подозревается в том, что возглавляла шайку расхитителей посылок. То, что полицейский испугался, когда брал ее, было, конечно, промашкой. У полиции нынче действительно трудное положение, и чем дальше, тем оно станет труднее. Ситуация из рук вон скверная, и неизвестно, что будет… – Она посмотрела на господина Смирша за машинкой. – Господин Смирш не любит слушать об этих вещах. Но тут нечто другое… – Госпожа Кнорринг посмотрела перед собой на госпожу Моосгабр на скамье. – Мне кажется, госпожа Моосгабр, что та женщина, которую сегодня утром арестовали в метро, очень похожа на вас.
– Господи, – удивленно тряхнула головой госпожа Моосгабр, – но ведь это не я, госпожа Кнорринг. Я ведь никогда не возглавляла шайку расхитителей посылок. А сегодня утром я даже не была на станции «Кладбище». В самом деле, это не я, – сказала она снова, но теперь уже довольно шутливо.
– Конечно, это не вы, – засмеялась госпожа Кнорринг, – да и как бы это могло быть, если эта женщина арестована, а вы сидите здесь. Я просто говорю, что она похожа на вас. Но у нас впереди другие важные дела. Вот… – госпожа Кнорринг указала на ноты перед собой и перевела взгляд на господина Смирша за машинкой и на господина Ландла у оконных решеток, – это очень трудная партия. Валторны здесь звучат под пение хора, а хор поет под звучание валторн. Это исключительно трудно и удается лишь при максимальном усилии. Апропо, госпожа Айхенкранц.
Госпожа Айхенкранц все еще стояла и была смертельно бледна, беспокойна, почти как в ту минуту, когда только вошла сюда. Одной рукой она держала мальчика за локоть и смотрела на госпожу Кнорринг, как на привидение.
– Госпожа Кнорринг, – сказала она взволнованно, – я несчастна. Я несчастна, и госпожа Моосгабр несомненно, подтвердит это. Госпожа Моосгабр вчера вечером привела мальчика из парка домой.
– Госпожа Айхенкранц в самом деле несчастна, – кивнула госпожа Моосгабр.
– Так сядьте же, мадам, – кивнула госпожа Кнорринг, – о мальчике мы все уже знаем. Госпожа Моосгабр подала рапорт, и я сейчас сделаю вывод. – И госпожа Кнорринг вскинула голову, подняла глаза к потолку, словно желая – при всей невозможности – лицезреть над собой портреты Альбина Раппельшлунда и вдовствующей княгини правительницы Августы, и сказала: – Мы еще раз попробуем. Пока мы его оставим дома, раз он вам помогает зарабатывать на жизнь. Вот так, – она посмотрела на мальчика, все время стоявшего возле матери, – попробуем еще раз, но это в последний. Если будешь по-прежнему озорничать, прогуливать школу и бродяжничать, если будешь брать чужие вещи и стрелять птиц, отправишься в спецшколу – пощады не жди. Госпожа Моосгабр ходит на кладбище и будет проверять. Апропо, госпожа Моосгабр, скажите по этому поводу свое слово.
– Если будешь озорничать, – повернувшись к мальчику, госпожа Моосгабр кивнула, – отправишься в спецшколу, в исправительный дом и станешь чернорабочим, поденщиком. И уж совсем вгонишь мать в гроб, слышишь, она же говорит, что она несчастна. У нее такая распрекрасная лавка, другой бы на твоем месте был счастлив, а ты изведешь ее. Он и впрямь изведет вас, госпожа…
– Изведет, – быстро кивнула госпожа Айхенкранц, снова стала спокойнее, и ее пухлые щеки казались уже не такими бледными, однако и теперь, хотя все кончилось удачно, она была, как ни странно, еще бледна и беспокойна… – изведет. Не смей больше ни шляться, ни воровать, – сказала она мальчику, – в кого тебе быть таким, я же порядочная вдова, ты должен был бы в меня пойти. И того духового ружья, что у тебя отобрали, ты тоже больше не коснешься. Госпожа Моосгабр будет проверять, а ты знаешь, что это значит. Госпожа Моосгабр строгая и спуску тебе не даст. Чтобы только ты не попал в спецшколу и меня не замучил. Госпожа Кнорринг, большое вам спасибо за ваше мудрое решение. Я премного, премного благодарна и госпоже Моосгабр, что она так горячо взялась за это дело, я знала, что она большая специалистка и все на свете знает. И лечит. И ты теперь тоже, – сказала она мальчику, – поблагодари как следует этих дам. Сперва госпожу Кнорринг. Встань на колени и скажи: «Милостивая госпожа, я очень благодарен вам, что вы еще раз со мной попробуете. Что я могу остаться дома и помогать в лавке».
Мальчик, улыбаясь, медлил, но потом опустился на колени перед письменным столом и повторил то, что велела мать. Отбарабанив, он быстро вскочил на ноги.
– Так, а теперь поблагодари госпожу Моосгабр, – кивнула госпожа Айхенкранц. – Скажи: «Госпожа Моосгабр, спасибо вам, что вы за меня похлопотали, а также за то, что вчера вечером привели меня из парка домой». Так. – И госпожа Айхенкранц вдруг сделалась почти совсем спокойной, и ее пухлые щеки стали чуть покрываться румянцем. Но тут случилось невообразимое: мальчик на колени не опустился.
Он неожиданно выпятил грудь с белым сухим цветком, улыбнулся и покачал головой.
– Эта госпожа, – улыбнулся он и покачал головой, – домой меня не приводила. Та госпожа была совсем другая.
Госпожа Айхенкранц, смертельно побледнев, стала падать со стула. Госпожа Кнорринг и господа Смирш и Ландл, остолбенев, смотрели на госпожу Айхенкранц во все глаза. А госпожа Моосгабр посмотрела на маленького Айхенкранца, и на лице ее, как ни странно, не дрогнул ни один мускул. Наконец госпожа Кнорринг взяла слово:
– Как это не та госпожа, которая вчера вечером привела тебя из парка домой? Это именно она и есть.
Но мальчик улыбался и качал головой.
– О небо, – очнулась теперь и госпожа Айхенкранц, – это же именно та госпожа, Боже милостивый, это же госпожа Моосгабр, которая нашла тебя в парке и привела к дому.
Но мальчик опять улыбнулся и покачал головой.
– Ах Боже, – воскликнула госпожа Айхенкранц уже смертельно бледная и заломила руки над своим черным чепцом, – я предчувствовала это несчастье. Я предчувствовала. Он, бедняга, болен… – запричитала она, – вчера вечером, когда госпожа Моосгабр вела его домой, он простудился и ночью потерял дар речи…
– Но он же говорит, – вмешался господин Смирш.
– Но у него жар! – воскликнула госпожа Айхенкранц и, посмотрев на госпожу Моосгабр на скамье, сомкнула руки и выпалила: – Госпожа Моосгабр, прошу вас, вы же такая специалистка, спасите меня, несчастную, еще раз. Скажите, что это вы привели его домой. Ведь это были вы. Скажите это здесь госпоже Кнорринг и господам советникам, он ведь не знает, что говорит, у него жар. Я же тебе все утро втолковывала… – госпожа Айхенкранц взволнованно обратилась к сыну: – Все утро, и вчера вечером втолковывала, что тебе говорить здесь, в Охране, а ты возьми да…
– Это была я, – сказала госпожа Моосгабр.
– Ну вот видишь, видишь, – прикрикнула госпожа Айхенкранц на сыночка, – видишь, что это именно та госпожа, а ты несешь всякую чушь, потому что в жару. Ты простудился и потерял дар речи.
– Не потерял, – мальчик неожиданно снова покачал головой, – и не простудился. Это была другая женщина.
– Постойте, – вдруг сказала госпожа Кнорринг за письменным столом, с головой высоко поднятой и лицом очень надменным. – Постойте. Спокойно, сейчас мы проверим. Послушай, – она повернулась к мальчику, – когда эта госпожа вела тебя вчера вечером через парк домой, она читала тебе какой-нибудь стишок? – И мальчик, выпятив грудь, улыбнулся и кивнул. – Госпожа Моосгабр, – сказала госпожа Кнорринг, – прочтите стишок о старушке слепой. Вы прочтите его, а ты послушай.
И госпожа Моосгабр, кивнув, чуть повернулась к мальчику и прочла стишок о старушке слепой:
– «Старушка слепая из церкви бредет, клюкою дорожку никак не найдет. Клюкою дорожку торить нелегко, упала старушка – не подымет никто».
– Прекрасное стихотворение! – воскликнула госпожа Айхенкранц.
– Прекрасное, – сказала госпожа Кнорринг, – так. Говорила тебе дама, что вела тебя домой, этот стишок?..
И мальчик кивнул.
– Так, – кивнула госпожа Кнорринг, – этим доказано все. Все доказано, и поставим на этом точку. И чтобы нам закрыть дело, как я уже сказала, попробуем еще раз. Но если ты не будешь слушаться, отправишься в исправительный дом.
И госпожа Клотильда Айхенкранц вскочила со стула, ее смертельно бледные пухлые щеки сразу же и надолго зарумянились, глаза засияли, в черном платье и чепце она вдруг стала похожа на веселую вдову.
– Как мне только отблагодарить вас, госпожа Кнорринг! – выпалила она весело.
– Не надо нас благодарить, – сказала госпожа Кнорринг за столом, – по крайней мере, видите, что наша Охрана – человечна, никого не обижает и не терроризирует, как подчас люди думают. Мы здесь никого не осуждаем просто так, как, пожалуй, делают в других местах. Мы сначала все выясняем, взвешиваем, у нас всегда побеждает правда. Не знаю, – она поглядела на господ Смирша и Ландла, а потом в ноты, – не знаю, успеем ли мы в срок выучить такую сложную партию. Валторн будет тридцать, а хор – человек сто. Это будет самый великий «Реквием», который когда-либо у нас исполнялся. Не знаю пока, когда будет премьера. Так, госпожа Айхенкранц, вы теперь можете идти, а ты постарайся быть примерным мальчиком.
