Полицейские сели на стулья у стола и стали разглядывать кухню. Стали и на нее, на госпожу Моосгабр, смотреть. На ее ночную рубаху и на старые седые расчесанные волосы, подвязанные бечевками, и заулыбались.
– Мы пришли не из-за мальчика Фабера, – сказал один полицейский.
– Так, верно, вы пришли, – сказала госпожа Моосгабр, – из-за этого маленького Айхена, заподозренного в том, что он крадет на кладбище вещи и стреляет в ворон. Я ведь как раз сейчас отвела его из парка домой. А ну как кто-нибудь вечером убил бы его по дороге и сунул в кустарник.
– Мы пришли вовсе не из-за какого-то Айхена, – сказали полицейские, продолжая оглядываться вокруг и улыбаться.
– Значит, вы пришли из-за Везра, – вздохнула госпожа Моосгабр и пошла к дивану, – я так и думала.
– Это ваш сын… – сказал один полицейский.
– Это мой сын, – кивнула госпожа Моосгабр, – три месяца был в тюрьме, теперь воротился. Но к счастью, не живет здесь. Я и не знаю, где он живет, сюда только иной раз заглядывает. Впрочем, и Набуле долго тут не задерживается, сейчас она вышла замуж.
– А за что ваш сын попал в тюрьму? – спросил один полицейский, и оба на минуту перестали улыбаться и разглядывать кухню.
– За что, я даже не знаю, – покачала головой госпожа Моосгабр и села на диван, – наверняка за что-то плохое. Должно быть, кого-то обидел, ведь сызмала дрался. Был в спецшколе, потом в исправительном доме, – тряхнула она головой, сидя на диване, – и получился из него поденщик, чернорабочий.
– А что он хотел от вас, когда пришел, госпожа Моосгабр? – спросил полицейский.
– Просто так пришел, – сказала госпожа Моосгабр и схватилась за ногу, – пришла с ним и Набуле и еще какой-то чужой человек, должно быть, один из свидетелей на свадьбе. Каменотес.
– Госпожа Моосгабр, – сказал полицейский, – ваш сын, он что-нибудь принес к вам?
Госпожа Моосгабр неуверенно огляделась и коснулась рукой своих старых седых волос.
– Принес, – сказала она, чуть помедлив, и снова осмотрелась, – принес зонтик и зайцев. Они висели за ноги вон на том окне… – Она указала на матовое окно.
– А принес еще что-нибудь? – спросил полицейский.
– Еще гроши, – кивнула госпожа Моосгабр, чуть помедлив.
Полицейские посмотрели на буфет, на печь, на часы и кивнули. Потом один сказал:
– Он хотел вам дать что-то из этих вещей? – И госпожа Моосгабр утвердительно кивнула.
– Хотел, – кивнула она, – этих зайцев и денег. Сказал, что на такие деньги можно и киоск купить, я же всегда хотела иметь киоск и торговать в нем и еще хотела быть экономкой. А тот чужой, тот каменотес, сказал, что на эти гроши я могла бы даже слетать на Луну и купаться там в лаве, и еще осталось бы у меня на мороженое.
– А вы, госпожа Моосгабр, точно знаете, что ваш сын вернулся из тюрьмы? – спросил полицейский.
– Из тюрьмы, – ответила госпожа Моосгабр, – точно знаю. Был там три месяца, уже в третий раз там. Ему двадцать пять, я поздно детей родила.
– Но мы пришли не из-за вашего сына, – сказали тут полицейские и стали улыбаться, разглядывать кухню и, конечно, смотреть на нее, на госпожу Моосгабр, сидевшую на диване, – мы пришли совсем по другому поводу. Мы пришли, сказать вам откровенно, только посмотреть, как вы живете.
– Как я живу? – удивилась госпожа Моосгабр. – Как живу? Как я живу?!
И полицейские кивнули и сказали:
– Да, как вы живете.
– Ну, значит, живу я здесь, – удивленно обвела рукой вокруг себя госпожа Моосгабр, – вон то матовое окно выходит на лестничную клетку, впереди передняя и кладовка. В передней шкаф, там у меня два черных флага, а в углу шест. А вон там комната, пойдемте посмотрим.
Госпожа Моосгабр встала с дивана, встали и полицейские.
– Значит, это комната, – указала госпожа Моосгабр в дверях, – взгляните… Вот видите, у меня тут столик, большое зеркало, две кровати. Окно выходит во двор, где теперь леса. Дети спали здесь, Везр и Набуле, но теперь, как я сказала, спят здесь редко. Везр вообще никогда. Набуле хотя и живет здесь, но не спит, ее муж Лайбах живет на частной квартире у барышни Клаудингер, копит на квартиру в Алжбетове. Когда они были маленькие, я пела им колыбельную.
Полицейские кивнули, вернулись в кухню к столу и сказали:
– Госпожа Моосгабр, судя по тому, как вы здесь живете – дверь прямо из проезда, а окно комнаты выходит во двор, – у вас водятся мыши, не правда ли…
– Вот именно, мыши, – кивнула госпожа Моосгабр и оперлась о буфет, – они шастают сюда прямиком. Госпожа привратница говорит, что хорошо бы пригласить крысолова, кошке тут не управиться. Но я думаю, что такой конторы нет в городе.
– Думаю, есть, – кивнул один полицейский неуверенно, – думаю, крысолов есть в конторе по очистке улиц.
– А я думаю, нет, – возразил другой, – госпожа Моосгабр права. У вас есть кошка? – спросил он.
– Кошки у меня нет, – сказала госпожа Моосгабр, – но вообще в доме есть. Я заряжаю мышеловки. Вот… – госпожа Моосгабр открыла буфет и вынула три пустые мышеловки, – вот… Остальные под буфетом, под диваном и вон там за печкой. И в комнате, и в передней. В кладовке у меня на тарелке сало, я посыпаю его ядом, белым порошком «Марокан». Он у меня тоже там.
Полицейские осматривали мышеловки, пробовали открыть и закрыть дверцы, потрогали пальцем даже дощечки за решеточками, потом кивнули.
– Хорошие мышеловки, – кивнули они, – мышь попадает в ловушку и умирает от яда. И вы потом выбрасываете ее…
– Потом выбрасываю ее… – кивнула госпожа Моосгабр и коснулась ноги, – в урну с золой. Она за тем матовым окном…
Полицейские кивнули и снова посмотрели на госпожу Моосгабр. Оглядели ее с ног до головы, ее ночную рубаху, старые расчесанные седые волосы, подвязанные бечевками, и заулыбались уже совсем в открытую.
– Ну так, значит, – сказали они и встали со стульев, – значит, все в порядке. Что ж, мадам, не сердитесь, что мы пришли так поздно, вы уже хотели лечь спать. Доброй ночи.
Госпожа Моосгабр проводила полицейских до двери в проезд, там полицейские мельком взглянули на кирпичи, тачку и бочку с известкой и ушли.
Госпожа Моосгабр снова закрыла дверь, осмотрела в кухне заряженные мышеловки, в них не было ни одной мыши, и снова поставила их на прежнее место, а потом приготовила себе ножную ванну. Воду из кастрюли вылила в ведро, добавила уксуса и окунула туда ногу. «Довольно странно, – сказала она себе, держа ногу в уксусной ванне, – пришли посмотреть, как я живу, и что, собственно, дальше? Собственно, ничего, повертелись здесь и поминай как звали. Какой был в этом толк?» Она вынула ногу из ведра, обернула ее тряпкой, погасила свет и легла на диван. С минуту смотрела на темный потолок, и в ее голове проносились разные мысли и образы, потом закрыла глаза.
VIII
Двумя днями позже двое в штатском привели госпожу Моосгабр на второй этаж одного серого дома с зарешеченными окнами и посадили ее в надлежащей канцелярии на скамье перед письменным столом. На письменном столе стоял телефон, а над столом висели портреты председателя Альбина Раппельшлунда и вдовствующей княгини правительницы Августы. Справа от письменного стола был столик с пишущей машинкой, слева – серое зарешеченное окно. За спиной госпожи Моосгабр была дверь в зал ожидания, а перед ней, позади письменного стола, – другая дверь. Эта передняя дверь была открыта и вела в следующую канцелярию.
– Мы все знаем, – говорил кто-то за открытой дверью в той канцелярии, – преступник найден. Но вы до сих пор не знаете, дорогой глупый Кефр, одного. Что это – женщина.
– Знаю, – сказал довольно раздраженно другой голос, вероятно этот самый Кефр, – знаю даже, что полиция арестовала ее сегодня утром в полвосьмого в метро на станции «Центральное кладбище». Это преступница.
– Для вас всегда все проще простого, дорогой глупый Кефр, – сказал первый голос, – преступница ли она, пока трудно об этом судить, еще ведь ничего не доказано. Лишь по чистой случайности в данном деле это правда, но в иных – это может быть и ошибкой. Сперва все должно быть детально расследовано и взвешено. Нельзя делать поспешные заключения, возможно, просто из ненависти. Люди бывают невероятно злы.
Госпожа Моосгабр на скамье перед столом улавливала голоса и напряженно вслушивалась. Но как бы напряженно она ни вслушивалась, она все же заметила, что в дверь за ее спиной вошли в канцелярию двое в штатском.
– Так вы, значит, Наталия Моосгабр, – сказал один из них, и госпоже Моосгабр показалось, что этот вопрос он задал слишком громко. Прежде чем она успела опомниться, один из штатских сел за пишущую машинку справа, вложил в нее лист бумаги и строго сказал:
– Сколько вам лет и где вы проживаете?
Госпожа Моосгабр уже немного опамятовалась и отрубила:
– Достаточно. А живу в одной развалюхе.
– В старой части Блауэнталя? – спросил второй штатский, который тем временем отошел влево к зарешеченному окну.
