Когда уже под вечер обход дома закончился, Эржебет простилась с новой знакомой, поднялась к себе в комнату и, упав на кровать, постаралась забыться в теплых объятиях сна. Она чувствовала себя измученной, раздумья и переживания ее совершенно вымотали. Эржебет просто хотелось лежать неподвижно, ей стоило отдохнуть — слишком много событий произошло в последнее время…
Не зря говорят, что сон — лучшее лекарство. Утром Эржебет встала с кровати бодрой и посвежевшей. Мысли пришли в порядок.
«Долой сомнения и раздумья. Будь что будет!» — сказала она самой себе, настежь распахивая окно и впуская в комнату прохладный воздух.
Умывшись и переодевшись, Эржебет улыбнулась своему отражению в зеркале и спустилась на кухню. Но тут ее ждала весьма печальная картина: Аличе сидела на табурете возле очага и утирала ладошкой катившиеся по пухлым щекам слезы.
— Что случилось? — мгновенно заволновалась Эржебет.
Девочка рыдала так горько, что Эржебет ожидала услышать что-то поистине ужасное.
— Хворост… — икнула Аличе. — Мне… велели… сходить за хворостом.
— Ох, тоже мне проблема. — Эржебет облегчено вздохнула. — Это всего лишь хворост. Было бы из-за чего слезы лить. Просто сходи за ним и все.
— Но хворост в лесу! Там темно и страшно! И там водятся чудовища, я знаю! — взвыла Аличе. — Я сказала сеньору Родериху, что боюсь туда идти. А он сказал, что я… что я… совсем бесполезная. И глупа-а-ая-я-я!
«Да уж, похоже, она мастерица разводить нюни». — Эржебет мысленно закатила глаза.
Но затем она вспомнила непроницаемое лицо Родериха и подумала, что он наверняка отчитывал Аличе весьма сурово. Так что не удивительно, что та расплакалась — такой тип кого хочешь до слез доведет.
— Ну, ну. — Эржебет неловко пригладила рыжие волосы девочки. — Не переживай. Я схожу в страшный лес вместо тебя.
Глаза Аличе тут же наполнились страхом.
— Нет, нет, не ходи туда, сестренка Лиза! Там опасно! Вдруг чудовище тебя съест?
— Не волнуйся, я когда-то была сильным воином и смогу победить любое чудовище! — Эржебет ободряюще улыбнулась ей, согнув руку в локте и браво продемонстрировав мускулы.
На самом деле она была только рада отправиться в лес. Запрет покидать пределы имения тяготил ее, а там хотя бы можно было почувствовать иллюзию свободы. К тому же наедине с природой она всегда ощущала прилив сил, сейчас как раз это ей и было нужно. Пройтись по густой, еще влажной от росы траве, послушать пение птиц, прижаться всем телом к могучему стволу дерева — занять у леса частичку его могущества.
— Ты не заблудишься, сестренка Лиза? — все еще беспокоилась Аличе.
— Да я полжизни провела на охоте! — Эржебет беззаботно отмахнулась от ее страхов. — Не вырос еще такой лес, в котором я бы не нашла дорогу!
Еще раз уверив Аличе, что все будет в порядке, Эржебет прихватила веревку и отправилась в свою первую прогулку по окружающим усадьбу землям, которые теперь должны были стать для нее всем миром.
***
Вороной конь стремглав несся по проселочной дороге, комья земли летели из-под копыт, точно искры выбитые молотом из наковальни. Шкура жеребца лоснилась от пота, бока судорожно вздымались, было видно, что он уже на пределе своих сил. Но всадник все равно продолжал нетерпеливо подстегивать его хлыстом.
Быстрее, быстрее, быстрее!
Гилберт был готов загнать своего любимого скакуна до смерти, лишь бы как можно скорее добраться до австрийского особняка. Его сердце неистово колотилось в грудной клетке, рвалось вперед, обгоняя коня, стремилось к той, что занимала все мысли Гилберта.
Едва получив от своего посла в Вене известие о том, что Родерих отвоевал у Садыка земли Эржебет, он тут же помчался во владения Габсбургов. Гилберта обуревали смешанные чувства, и бешено хлеставший в лицо ветер как нельзя лучше отображал смятение в его душе. Гилберт был несказанно счастлив, что мерзкие лапы сарацина больше не коснутся Эржебет. Теперь она снова стала частью Европы и видеться с ней будет гораздо проще: попасть на территорию Австрии это тебе не пробираться в Стамбул. Но с другой стороны Гилберта душила злость: Эржебет не свободна, она снова в услужении у кого-то… У мужчины! У манерного, чванливого Родериха, которого Гилберт презирал и ни во что не ставил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«И вот теперь этот изнеженный аристократишка вдруг взял да и победил Аднана! И забрал себе Лизхен! Чертов очкарик!»
А ведь сам Гилберт так долго готовился к походу против Садыка. Он копил силы, научился плести интриги, играть в столь ненавистные ему дипломатические игры. Наступив на горло своей гордости и заключив союз с хмурым Бервальдом, он все-таки вырвался из-под власти Феликса, отвесив тому напоследок хорошего пинка. Но, получив свободу, Гилберт не бросился сломя голову спасть Эржебет. Нет, он стал умнее, расчетливее. Он понимал, что от его красивой, как в балладах, смерти у нее на руках ей пользы никакой не будет. Поэтому Гилберт принялся укреплять свое государство, расширять армию, собирать ресурсы.
Хотя, конечно же, он заботился и о благе своего народа, он должен был стать сильным, чтобы его люди опять не стали рабами какой-нибудь могущественной державы. Его личные желания пока не шли в разрез с тем, что было нужно его стране.
«Дождись меня, Лизхен, я обязательно тебя спасу! Ты только дождись», — как молитву повторял он каждый день.
А сейчас все его старания вдруг оказались не нужны. Эржебет спас другой. Тот, от кого Гилберт этого никак не ожидал. Нет, он, конечно, знал, что Родерих давно зарится на земли подвластных Садыку стран, что он даже захватил часть территорий Эржебет («Так нагло воспользовался ее слабостью после поражения от Аднана, трусливый выродок! Что, сойтись с ней в бою честно, лицом к лицу, кишка тонка?!»). Но Гилберт был уверен, что Родериха сейчас больше занимают войны с Франциском, и он побоится двинуть все войска на Садыка и оставить тыл беззащитным — ведь тогда похотливый француз не преминет облапать аристократический зад. Но здесь Гилберт просчитался…
— Черт, черт, черт! — бормотал он, подгоняя коня.
Вот на горизонте показалась выложенная синей черепицей крыша загородной резиденции Родериха. Она гордо поднималась над темно-зеленым морем окружавшего ее леса и словно парила в воздухе. Мысленно Гилберт вознес хвалу мирозданию за то, что оно добавило к раздражающим чертам Родериха любовь к уединению. Подобраться к построенной в тихой, глухой местности усадьбе было не в пример проще, чем к какому-нибудь шикарному дворцу в Вене. Тут наверняка даже стражи не было, кроме нескольких караульных у ворот.
Дорога вскоре привела Гилберта под прохладную сень деревьев. Здесь было тихо, лишь едва слышно стрекотали насекомые да пересвистывались птицы, и стук копыт его коня прозвучал резко и грубо в этом мире благодати. Гилберт невольно попридержал взмыленного жеребца, боясь нарушить священный покой леса.
Дорогу со всех сторон обступали величавые ели, в воздухе разливался приятный аромат хвои. Под зеленым пологом царил таинственный полумрак, меж подобных колоннам волшебного замка стволов деревьев тонкой вуалью висел легкий молочно-белый туман… Все это живо напомнило Гилберту леса Бурценланда, в которые они с Эржебет так любили сбегать от суеты и повседневных забот. Перед мысленным взором встала картина: вот они сидят рядом на мягкой подстилке изо мха, Эржебет кормит с рук белок и заливисто смеется, когда эти проказницы забрасывают шишками чем-то не угодившего им Гилберта…
Усталый конь, ощутив, что удила ослабли, перешел с галопа на рысь, а затем и на медленный шаг. Но Гилберт этого даже не заметил, околдованный магией леса, он целиком погрузился в воспоминания.
От грез его оторвал хруст ломающейся ветки, показавшийся особенно громким в царящей вокруг тишине. Затем послышался шорох, легкие шаги и на дорогу вышла Эржебет.
Гилберт застыл, изумленно распахнув глаза. Ему показалось, что она появилась буквально из ниоткуда, соткалась из дымки, точно лесная нимфа. Он смотрел на нее, не в силах поверить, что это не сон. В конце концов, он ведь только что думал о ней, и почему бы в этом пропитанном ароматом колдовства месте его фантазии не могли воплотиться в жизнь, породив прекрасный мираж. И ведь она действительно была прекрасна. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, которым лес будто отдал всю свою зелень. Свежую, полную жизни зелень. Ее русые волосы за те годы, что они не виделись, отросли почти до талии и теперь мягкими волнами струились по хрупким плечам. И вся она казалось какой-то хрупкой и невесомой в простом коричневом платьице и белом переднике. Такая непривычная и в то же время родная и знакомая. Просто явившая ему другую свою сторону. Действительно, настоящая лесная нимфа, неземное существо.
