Посередине — круглый стол. Шеф сидел и хлебал водку. Ничего иного он на завтрак не признавал. Одет был небрежно, но подчеркнуто. Алёнушка присела чуть вдалеке.
— Как спалось? — спросил Трофим Борисыч. — Рисовала что-нибудь в уме?
Это «ты» вызвало у Алёны жуткое ощущение. Ей показалось, что этим Трофим слишком приближает ее к себе. И близкое дыхание чудовищности объяло ее, проникло до дрожи в кровь. Она почувствовала, что прояви Лохматов в этот миг желание, она бы уступила, не смогла противостоять. Но Лохматов был невозмутим. Его тупо-всеохватывающий взгляд выражал иной поиск. «Что ему нужно? — вздрогнула Алёна. — Чего он ищет?» Грозное тело Лохматова зашевелилось.
— Просьбы есть?
Алёна зацепилась.
— Трофим Борисович, мне бы хоть родителям сообщить, что я, к примеру, уехала в Петербург к подруге.
Трофим хохотнул.
— На сколько дней?
— Как скажете.
— Ладно, скажем им дня на три-четыре. Мобильник твой верну на минутку. Поговоришь и отдашь.
Он нажал кнопку. Вошел человек совсем старый, еле ходил, чуть не падал. «Это стиль у него такой», — пояснил Лохматов. Старик вручил мобильник. Алёна облегченно вздохнула. Что-то разумное наконец. Дрожащими пальцами она набрала номер и, совладав духом, сказала, как надо, чтоб не волновались. Родители жили на другом конце Москвы. Попросила их позвонить Вадиму — у нее кончается мобильная связь.
— Ты во всем права, дочка, — произнес Лохматов, пряча ее мобильник себе в карман. — Пусть не волнуются. Это мне надо волноваться, глядя на себя в твоей картине.
— Так вы меня надолго не задержите? — робко спросила Алёна, боясь какого-нибудь страшного ответа.
— На все Божья воля. Мы разрешим вопрос, и я тебя отпущу, — хмуро ответил Лохматов.
— Какой вопрос?
— Знать не следует, но узнаешь.
Алёна похолодела, но больше от нечеловечьего тона, каким это было сказано.
— Не бойся, — мрачный взгляд Лохматова скользил по Алёне. — Ты еще покажешь себя… А теперь мне на работу, — совершенно отсутствующе сказал он. — На свою. Вечером попируем. А пока тебя проводят в комнату отдыха. Там и книжек полно. Вы же без этого не можете, интеллигенция… — фыркнул Лохматов и ушел.
Через десять минут Алёна действительно оказалась в комнате отдыха. Провожал ее старичок, тот самый, который почти падал.
«Не смейтесь только надо мной, — шептал он, пока провожал ее. — А то плохо будет». Перед входом в зону отдыха он все-таки упал, и его унесли.
В недоумении, страхе и радости, что жизнь превратилась в картины Дали, Магритта и Босха вместе взятые, Алёна вошла в комнату и успокоилась. Беглый взгляд на книжные полки не обнаружил ничего жуткого. Не лежали там книги по черной магии или любви демонов к нам, к людям. Ничего такого не таилось… Зато забежала Наденька и все-таки шепнула: «Укушу». Уходя, пнула ногой кота.
К вечеру Алёну пригласили на деловой ужин. Так сказали, по крайней мере.
Когда она вошла в уютную комнату с горящим камином, то ахнула.
За столом, накрытым для ужина, сидели персонажи, от которых несло сумасшедшим домом из ада, а не нашим вовсе! Ведь сумасшедшие дома должны быть везде, ибо и ум есть везде, тем более в аду. Впрочем, все было в некотором смысле пристойно, просто у Алёны сработало ощущение внутреннего мира персонажей.
Лохматое взмахом руки приветствовал Алёну. «Тебя здесь уже все знают, — открыл он ей. — Не смущай душу».
Алёна села. Ей представились.
Первым — худощавый, скорее длинный, чем высокий, господин в черном костюме и с оскалисто-безмятежным, но интеллигентным лицом.
— Казимир Маркович Замолин, — объявил он. — Астролог.
Лохматов дообъяснил:
— Работает, Алёна, на мафиозные, а порой на бандитские, но серьезные структуры. На братков. Крупный грабеж, к примеру, без консультаций Казимира Марковича у них редко обходится. Братки эти совершенно напуганы. Им нужны точность и небесная крыша. Казимир Маркович пунктуален, как бес, и свое дело знает.
Казимир Маркович чуть покраснел:
— Сравнение с бесом неуместно, Трофим Борисович. При всем уважении к вам и зная, как вежливы к вам звезды, все-таки вынужден вам по этому единственному пункту возразить. А в остальном — не жалуюсь, платят хорошо, а мы только крупными делами занимаемся.
— Братки в нем души не чают, — раздался свиреповатый голос с другого конца стола, — но если раз ошибется кардинально — прирежут.
— Мысли не допускаю, — вежливо ответил астролог и сел.
Алёна между тем села на свободное место за столом около совершенно полудикого человека. Впрочем, ощущение сумасшедшего дома почему-то исчезло. Взгляд Лохматова, направленный то на одного гостя, то на другого, был до неописуемости мрачен, что означало высшую точку веселья.
Он ткнул пальцем в сторону довольно смешливого человека, стройного, молодого, но одетого почему-то в почти шутовской наряд. На голове у него красовался колпак.
— Представься, Удод, — вкрадчиво произнес Лохматов. Гость замешкался.
— Удодов я, — выдавил он из себя.
— Не скромничай, Гарик, — поправил его Лохматов. — Встань. Вот так. Он, Алёнушка, — просто киллер, профессионал высшего класса. А в миру работает клоуном в цирке. Любит он это дело.
Алёна охнула, стараясь не подать виду.
— Не думай, Алёна, что он мрачен, — продолжал Лохматов, пока Удодов кланялся Алёнушке, — наоборот. Он очень смешлив. И вообще считает, что смерть — это всего лишь шутка, а не какое-то большое событие в нашей личной жизни.
Удодов прямо-таки расплылся в блаженной улыбке.
— Если б я считал, что смерть большое событие, то я бы никого не мочил, даже за крупные деньги. Как можно!? — возмущенно прикрикнул он на себя, вознося руки к потолочным небесам. — А шутка — другое дело. Пошутить всегда полезно. Не на ученом совете живем.
— Садись. Молодец, — оборвал Лохматов, и взгляд его слегка повеселел. — Теперь у нас Ларион.
Встал мужчина средних лет, но очень нежного телосложения, с голубыми, но совершенно безразличными глазами и чуть ли не девичьим румянцем на щечках.
— Хаденов, — представился Ларион, и, не давая Лохматову возможности объяснить кто он такой, сам затараторил: — Работаю на серьезных людей. Разные замысловатые поручения, требующие порой душевной тонкости. И всегда на стороне угнетенных. Приведу пример. Недавно в одном приличном дачном поселке под Москвой, — не буду оглашать название, хотя все здесь свои, но я осторожен, до предела осторожен, — и Хаденов даже изогнул свою спинку. — Так вот в этом дачном поселке, Алёна, крупные боссы, буржуи, одним словом, решили расшириться за счет участков обездоленных и опущенных людей. Конечно, долларов сто-триста за участочек предлагали, а что? Я считаю, для них справедливо — для них и сто долларов невесть какие огромные деньги. Но в противном случае, если не соглашались, обещали сжечь. Иные от страха соглашались. Я в этой работе участвовал по линии уговоров. Да нашлась старушка, упертая, хоть и одинокая. Шеф разозлился, он был на тело жирный, но вспыльчивый, и велел сжечь. И старушка меня умоляла — сжигать будете, предупредите меня, я тогда из домика выскочу. И пошел ей навстречу. Дом сожгли, старушка жива, да еще сто долларов получила. Шеф расширился… Лохматое веселел, Хаденов испугался и сел.
— Я теперь к этой старушке чай пить хожу. Очень занятная, — хихикнул он. — Поселили в коммуналке, правда, сам черт не разберет где. Я устроил. Шеф такими вещами не занимается, — и Хаденов умилился.
Трофим посмотрел на Заблудову.
— Ну, с Наденькой ты, Алёна, надеюсь, познакомилась, — пробурчал он. — Ты и сидишь рядом с ней. А вот другой твой сосед слева — человек особый. Пользуется моей личной протекцией.
Алёна оглянулась на этого человека, показавшегося ей сначала полудиким. Внешне он действительно выглядел странно: простецкий пиджак, роскошная рубашка, галстук, а штаны вообще какие-то ненадежные. Волосы всклокочены, но когда Алёна заглянула ему в глаза, то отшатнулась: до того они были умны. Человек был в летах, но не очень, лет около пятидесяти, даже меньше на вид.
— Известен я в этих кругах, — и он окинул взглядом присутствующих, — под именем Доктор. Так и называйте меня, Алёна. К слову, в других кругах я известен как доктор психологии, ученый, написавший ряд глубокомысленных книг. Эти книги — живые существа. Но сейчас — я в подполье и нахожусь под крышей уважаемого всеми Трофима Борисовича Лохматова. Эта крыша позволяет мне изучать неведомый мир российского криминала.
— Если б не эта крыша, был бы ты, парень, давно с перерезанной глоткой, — прозвучал голос человека, весьма цивилизованного и ледяного на вид. Он сидел около Лохматова и ничего не ел.
Ученый вздрогнул, но преодолел дрожь.
— Мои изыскания, — скромно добавил он, — касаются только психологии и высших запросов, которые возникают в среде нашего криминалитета. Криминалитета, конечно, в широком смысле слова. Меня, Алёна, тянуло и тянет в любую яму. Не могу я жить, чтобы не измараться психологически. Горе мне, горе.
