— Мои изыскания, — скромно добавил он, — касаются только психологии и высших запросов, которые возникают в среде нашего криминалитета. Криминалитета, конечно, в широком смысле слова. Меня, Алёна, тянуло и тянет в любую яму. Не могу я жить, чтобы не измараться психологически. Горе мне, горе.
И Доктор присел, чуть-чуть сник, но оживился, когда Алёна с благодушием посмотрела на него. Наденька захохотала. За столом пили и ели умеренно, как будто были на ужине в королевском дворце. Порой мелькали вышколенные девицы с подносами.
Следующий встал сам.
— Каричев Константин, — просто сказал он. Ничем особым не отличаюсь. Пью, играю на гитаре. Коллекционирую фотографии слонов. На кого работаю и кем — не имею права разглашать. Интеллигенцию ненавижу. Пожалуй, все.
Алёна спонтанно пожала плечами.
Оставался последний. Тот, кто сидел рядом с Лохматовым. Холодный его взгляд ничего не выражал, кроме холода. Он и не думал представляться.
Лохматов сделал это за него.
— Назовем последнего по счету гостя — господин Евлин, — грузно провозгласил Трофим. — И не будем обсуждать его. Этот человек — крепость. Он делает деньги и ничего кроме этого не хочет знать. Господин Евлин, собственно говоря, и состоит из денег. Они ему заменяют все органы тела.
Лицо Евлина по-прежнему ничего не выражало.
Каричев из своего угла вдруг зааплодировал. Другие хранили торжественное молчание.
Так или иначе, общее знакомство состоялось.
С ужасом Алёна заметила на стене свою картину.
И вдруг Удодов, киллер по призванию, вскочил. Гости поняли его намерение. Удодов вышел на середину зала, и все внимание приковалось к нему. Только нежно-змеиные глаза Наденьки смотрели вкось на Алёну.
И Удодов стал танцевать. Гадючно-спортивное тело его вытянулось, задвигалось, руки он вскидывал вверх, но лицо его оставалось каменным, с чуть нездешним оттенком.
Это был не танец, а скорее пляс, обращенный в никуда. Тело извивалось с необыкновенной быстротой, но взгляд застыл. Норовил он также приблизиться к картине, дрыгая ногами, словно обещал задеть ее ногой.
Лохматов при этом приближении веселел, и тогда хлестал плеткой подвернувшуюся девицу.
Алёна пыталась уловить смысл глаз Удодова. Они выглядели ледяными, но нежданно пробуждалась сквозь них шутливость. Внезапно в руках Удода оказались острые стальные ножи, похожие скорее на убойные кинжалы. Такими можно было убивать и слонов. Их было не то два, не то три, и Удод ловко жонглировал ими, подбрасывал их, управлял ими как хотел.
— Хороший убивец, — прошипел около Алёны Доктор.
Гости опять зааплодировали. Особенно старался Каричев. (В детстве его дразнили Ка-Ка, то есть два «К» в его общем имени. Но Каричев плевал на свое детство.)
У Алёны сжималось сердце: так хотелось жить. Вдруг темп «пляски» замедлился. Это уже походило на судороги полуповешенного человека, но довольного собой. Довольство это так и выпирало. Особенно неистов был член, точно верблюжий горб томился под штанами.
В этот момент на сцену выскочил Каричев. Простой и необъяснимый, он тоже стал танцевать. Но в стороне от Удодова, хотя ножи в руках последнего исчезли.
По видимости Каричев танцевал сам с собой, но гости внутренне ощущали: танцует он с призраком, который невидим.
— Такова стала его судьба, — вздохнул Доктор о Каричеве.
И в тот миг, когда Удодов захотел еще более глобально пошутить с ножами, Лохматов резко выкрикнул:
— Остановить!
Глаза Наденьки потухли. Она так надеялась. И со злости ущипнула незаметно ножку стола. «Стол — он тоже вроде слона», — подумала она, хохоча в саму себя, тихо, незаметно.
Лохматов не выносил неоправданного садомазохизма. Пришлось повиноваться. Удодов снял с головы колпак. Лицо приняло обыденное выражение. Дескать, скучаю.
Алёна, погруженная в свое самосохранение, стала плохо понимать, что происходит вокруг. Она очнулась от резкого звука — около нее голосил Доктор:
— На моей груди плакали убийцы!! Зло должно быть доведено до конца! Но я знаю, как вдруг расцветают подобно розам, глаза убийц. Они расцветают перед их смертью!! Вы должны любить меня, братья!!
Алёна дернула Доктора за рукав:
— Не безумствуйте.
Но Доктор не слушал ее.
— Но вот образец совершенно другой, я бы сказал даже обратной ментальности нашего дорогого криминала.
Гости затихли. Доктор продолжал:
— Спрашиваю я тут как-то на кладбище одного авторитета, точнее, «нового русского»: почему тут у вас на могилах фотографии мерседесов, а лица самих покойников почти не видны? А он отвечает: потому, что мерседес важнее. Я спрашиваю: кого важнее? Отвечает: человека. Если, к примеру, по мне стукнуть топором — от меня ничего не останется, мне конец. А по мерседесу топором стукнуть — и ему ничего. Мерс важнее. Я покраснел, но спросил: тогда и холодильник важнее? Он кивнул головой и сказал «конечно, важнее» и пошел к могиле своего убиенного брата.
Такая речь понравилась Лохматову.
— Замечательного авторитета ты встретил, доктор, — сказал он громогласно. — Это ж надо, как он завернул. Круто. Далеко не всякий так далеко зайдет. Честь ему и хвала!
Как-то мерзко хохотнула Надя. Другие гости не вникали. Алёна надеялась, что вот-вот все кончится. Но Лохматов вдруг встал и провозгласил:
— Вы видите эту картину? Видите крупное лицо в правом углу?
Гости встрепенулись. Кстати, они не так уж были пьяны, соблюдали себя.
— Пусть каждый по порядку подойдет к этому лицу и скажет громко и явственно, что он видит в этом лице? Лучше коротко и явно… Алёна, ты королева, ты в стороне!
Опешили, не понимая, что все это значит и чье это лицо, в конце концов. Никому не приходило в голову тайное сходство.
Первым, пошатываясь, словно он нес на спине призрака, подошел Каричев. Исполнять волю Лохматова надо было всерьез.
Каричев тупо посмотрел в лицо.
— Идиот, — громко произнес он.
Лохматов захохотал.
— Молодец, Костя, — и плеткой указал ему путь назад.
Вторым подошел Хаденов. Долго смотрел, изгибался, приближаясь к лицу. Взглянул на Лохматова, бормотнул:
— Не понял.
И Лохматов добродушно отпустил его восвояси, домой, к жене.
— Наденька, ползи, — приказал Лохматов.
Наденька подскочила и тут же оказалась около Лица. Круглые глаза монстра втягивали ее в себя.
— Если б встретилась — слилась бы с ним, любила бы, как свою задницу и сердечко, — хихикнула Наденька, замерев, а потом взвизгнув.
— Ты верь себе, — заключил Лохматов.
Он был пьян, как бык перед полетом к Зевсу. Налитые кровью глаза его мрачнели и мрачнели.
Алёна, путаясь в предположениях, боялась, что не выдержит, выкинет что-нибудь Лохматовское.
Удодов шел к цели, пританцовывая. И с ходу залепил:
— Психопат, извращенец, поедает лягушек, мочится в постель, мечтает писать стихи. Таких я не убиваю, с такими я танцую. Высший класс, а не парень.
И Удодов отшатнулся. Лохматов одобрил его и отозвал в сторону.
Оставались Казимир Маркович и Доктор.
Астролог подошел не спеша. Остановился, как вкопанный, и долго думал. Потом вдруг подпрыгнул и почти завизжал, что ему было совсем не к лицу.
— У него нет звезд. Звезды от него разбежались в стороны. Ничего не могу прикинуть! Его судьбу не по звездам надо считать, а по черным дырам. Они окружают его вместо звезд. Звезды мои великие!
И астролог в духовном изнеможении отскочил.
— Интересно, — заключил Лохматов и тоже отозвал астролога в сторону.
Простецки, вразвалочку подошел Доктор. Стоял вдумчиво, но не пугался, не отскакивал.
— В монстре этом великая тайна есть, — сказал. — В нем не один, а несколько монстров, один другого хлеще. Но все они притихли там внутри и ждут своего часа. Не ровен час — двинутся!
Лохматов отозвал Доктора в сторону. Поманил Алёну, и все они, Лохматов и оставшиеся, сбились в кружок.
— Друзья, надо выпить в конце времен. Отличные высказывания! — он хлопнул в ладоши, и красивая девушка принесла бокалы и коньяк. Лохматов и ей предложил выпить.
— Пьем за картину, за Алёну — ее творца, — предложил он.
Доктор посмотрел на смущенную Алёну.
— Криминальный мир приветствует вас, — произнес он.
— Вне всякой логики, но несомненно! — поддержал его астролог.
— Да, да, Алена, — вдохновился Доктор. — Этой картине принадлежит будущее… Я не хочу сказать, что тогда она будет стоить миллионы долларов, этот омерзительный торгашеский подход не применим здесь. Разве мыслимо сравнивать деньги и искусство! Ваша картина будет жить в замках королей будущего…
Удодов присмирел.
Еще раз выпили, и Лохматов закричал:
— Все.
Разъехались, разошлись. Удодов на своем мерседесе подбросил астролога.
