Самым интересным было то, что Саша был все тот же красивый, приветливый молодой человек, в чьи объятия я бросилась, очертя голову. Но как же он талантлив! О, вот он кто – самый настоящий соблазнитель!
Я тихо засмеялась, прижав ладони к щекам. Честно сказать, я не большой знаток вокала, но он пел чудесно. Профессионально. Пальцы Саши легко порхали по клавишам, в свете прожектора вспыхивали иногда серебристым огнем его запонки... И глупые мысли о мезальянсе сразу же выветрились у меня из головы.
– «...Где вы теперь, кто вам целует пальцы, куда ушел ваш китайчонок Ли?.. Вы, кажется, потом любили португальца, а, может быть, с малайцем вы ушли!..» – пел Саша. И тут вдруг, склонившись в мою сторону, он подмигнул мне. А потом продолжил: – «Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль. Ничего теперь не надо вам, никого теперь не жаль...»
Он пел, почти не делая перерыва. А я удивлялась тому, что он делает в этом клубе. С таким голосом, с таким тонким артистизмом он вполне мог бы выступать на сцене какой-нибудь филармонии. И публика в вечерних платьях и смокингах приходила бы только для того, чтобы послушать его, забыв про еду и питие...
Похолодев, с застывшими в глазах слезами, я слушала его. Песни Вертинского, которые долгие годы при советской власти считались вульгарными и напыщенными, были в исполнении Саши своего рода скрытой от посторонних глаз игрой – и печаль, и восторг, все в них казалось немного ненастоящим и театральным, и в то же время... О настоящей любви и нельзя говорить серьезно, прямолинейность губит чувства.
Я совершенно не замечала окружающей обстановки, забыла обо всем и слушала Сашу, держа в руках бокал с недопитым шампанским.
Передо мной опять выплыл Альберт.
– Вижу по вашему лицу, Лизочка, что вам здесь очень нравится, – прошептал он.
– Чудесно, чудесно, я не ожидала, что Саша так поет...
– Вы вполне можете заказать ему какую-нибудь песню. Разумеется, только из классического репертуара – других он принципиально не исполняет... Романсы, например.
– Романсы? О, я бы очень хотела... У меня есть любимый романс – про колокольчик, где снег серебрится... Вы знаете?
Альберт зажмурился и затряс головой.
– Знаю ли я? О, Лизочка, это его коронный номер! Вы самым удивительным образом угадали нашу любимую песню...
Несмотря на грузную комплекцию, Альберт шустро засеменил к сцене и что-то быстро шепнул Саше.
Тот кивнул головой и достал из-за рояля гитару.
Я оглянулась и заметила, что публика с интересом смотрит на сцену. Даже более того – какая-то пожилая дама держала наготове охапку цветов – это могло означать только то, что здесь собираются настоящие поклонники Сашиного таланта.
Он чуть тронул струны – в воздухе затрепетали завораживающие, негромкие звуки. Потом медленно, словно нехотя, Саша запел:
– «В лунном сиянье снег серебрится... Вдоль по дороге троечка мчится...»
Каждое слово он отделял паузой, потом его голос окреп, заполнил все пространство.
– «Динь-динь-динь, динь-динь-динь... – как будто у него у самого в горле были эти серебряные колокольчики, – ...колокольчик звенит! Этот звон, этот звук много мне говорит. В лунном сиянии ранней весною – помнишь ли встречи, друг мой, с тобою?..»
У него был совершенно необыкновенный голос – не пронзительный, без чрезмерного форсирования, как нынче модно, и в то же время не слащавый, не приторный. Как человек, привыкший свободно манипулировать словами, я бы определила его так – голос, которым должен обладать мужчина, объясняющийся в любви. Наверное, большинство женщин, воображая идеального принца перед собой на коленях, слышали именно такой голос...
– «...колокольчиком твой голос юный звенел динь-динь-динь, динь-динь-динь – о любви сладко пел...»
Когда он допел романс до конца и перестала звенеть последняя струна, зал мгновенно разразился аплодисментами. Та пожилая дама, прижимая к груди свои цветы, побежала к сцене.
Я тоже хлопала. И смеялась, сама не замечая того, что по лицу у меня текут слезы...
Раскланявшись, Саша ушел за кулисы, а сцена закрутилась вокруг своей оси, отчего рояль оказался на заднем плане. Под луч прожектора выскочили два клоуна в пестрых трико и принялись откалывать всякие штуки. Их номер выглядел довольно уморительно, но после Сашиного пения мои глаза на них не хотели смотреть.
Он вдруг появился со стороны зала, уже в обычном костюме, страшно взволнованный и улыбающийся.
– Ну, что? – нетерпеливо спросил он. – Тебе понравилось?
– Ах, Саша – более чем!
– А это что? – с удивлением произнес он и провел ладонью у меня по щеке. – Слезы?!
– Ты замечательно поешь. И вообще...
Саша выглядел очень довольным. Сел напротив, покачал головой.
– Но ты не ешь совсем! – с осуждением произнес он. – Ай-ай-ай, что скажет Мишель... Мишель – это наш повар, из самого города Парижа... Я заказал ему для тебя самые лучшие блюда, он так старался...
– Я сейчас все съем. – Я торопливо придвинула к себе блюдо. – Нет, правда, пока ты был на сцене, мне просто кусок в горло не лез, а вот теперь я чувствую себя голодной.
Саша принялся мне объяснять, что именно я пробую, но мне было все равно – я все еще была под впечатлением его голоса.
– А это кто? – кивнула я на сцену.
– Это Бим и Бом. Кстати, они муж и жена. Коля и Оля Арутюновы.
– Вот бы не подумала, что один из клоунов женщина...
– А ты присмотрись...
– Да, вон тот, в рыжем парике, – какой-то особенно пластичный, гибкий... Это Оля?
Саша засмеялся, ничего не ответил.
– Да, вот еще что... – строго нахмурилась я. – Что ты такое наболтал тут обо мне, что на меня все таращатся?
– Я? Да ничего особенного, просто сказал, что моя девушка придет...
Мы говорили о всяких пустяках. Потом я спохватилась:
– Саша, я же не сказала тебе самого главного! У меня эта мысль сидела в голове с самого начала сегодняшнего вечера...
– Что такое? – перебив меня, взволнованно спросил он.
– А чего ты так испугался? – улыбнулась я.
– Н-ну... – немного смущенно пробормотал он. А потом поднял глаза и очень серьезно произнес: – Ладно, скажу честно – испугался, что сейчас ты мне скажешь, что мы не сможем больше встречаться. Что-нибудь вроде того, что я тебе надоел и что мы с тобой не пара...
– Господи, Саша! Ты настоящий талант, ты артист, как ты можешь так... Но ты почти угадал – я хотела сказать, что ты достоин большего.
– В каком смысле?
– Я имела в виду, что клуб этот, конечно, замечательный, и сразу видно, все тебя тут любят, и даже поклонники тут у тебя есть, но... Тебе надо на большую сцену. Большой зал, сопровождение оркестра, гастроли...
Саша пожал плечами:
– Не знаю, чем зал какой-нибудь лучше моего клуба. И вообще, я с детства ненавижу те помпезные заведения, которые ты так превозносишь, – все сидят в креслах и старательно слушают. Некоторые даже засыпают от чрезмерной старательности... Я не люблю, когда тужатся. Все должно быть легко и просто, и даже немного несерьезно.
