— У тебя есть все эти замечательные истории, которыми ты можешь поделиться со мной, а у меня нет ни одной, которой я могла бы поделиться с тобой.
— Да ладно, у тебя должны быть какие—то хорошие воспоминания с твоим братом.
— Честно говоря, — начинаю я, а затем делаю паузу, чтобы крепче сжать руку, чтобы сдержать угрожающие слезы. — Об этом слишком больно думать.
— Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как ты потеряла его. Дай ему время.
Я думаю о словах, которые он выбрал: потеряла его. Как будто Пик был связкой ключей, которые я потеряла. У меня все внутри сжимается, когда я думаю об уродливой реальности.
Я не теряла его.
Я убила его.
Я сомневаюсь, что какое—то количество времени уменьшит агонию, которая мучает меня из—за того, что я сделала.
— Эй, — тихо говорит он. — Вот почему ты должна выбраться из дома. Тебе нужно отдохнуть от всего. Свежий воздух и небольшое отвлечение пойдут тебе на пользу.
— Ты собираешься отпустить меня одну?
— Нет.
— Я так и думала. — Я издала слабый смешок. — Я позвоню Лаклану.
— Почему бы тебе не позвонить Давине?
Я кладу карандаш и блокнот на кофейный столик и тяжело выдыхаю.
— Могу я просто позвонить Лаклану?
— Почему ты так боишься заводить друзей?
— Во-первых, я не боюсь. А во-вторых, зачем мне друзья, когда у меня есть ты? Я не из тех девушек, у которых есть эта постоянная потребность сплетничать и болтать о вещах, в которых я не нахожу никакого значения, — объясняю я с долей раздражения.
— Женщины порочны и ехидны, это всем известно.
— Если бы это было правдой, что это говорит о тебе?
Я прищуриваюсь на него, но он только ухмыляется.
— Я злобная, но я не ехидная.
Он качает головой, глядя на меня.
— Сделай мне одолжение. Ублажи меня.
— Почему я должна?
— Потому что она практически единственная семья, которая у меня есть, — говорит он мне. — Она хороший человек. Немного игривая, но у нее добрые намерения, и ей можно доверять. Я также думаю, что тебе было бы полезно начать выходить на улицу — завести друга.
— У меня никогда не было друзей.
— А как насчет того, когда ты была ребенком и училась в школе?
— Все девушки были слишком заняты, высмеивая меня. Меня дразнили каждый день. — Я пожимаю плечами, вспоминая стыд и смущение. — Я даже не знаю, как быть кому—то другом.
Он берет мои руки в свои и говорит:
— Просто будь собой.
— Ну, есть идея. — Мой голос граничит с болезненностью. — Жаль, что я понятия не имею, кто я такая.
— Ты можешь этого не видеть, но я могу. Я вижу в тебе совершенно новые черты, совсем не похожие на ту девушку, которую я встретил в Чикаго. Твой смех, юная игривость, которая появляется время от времени, принадлежат тебе Элизабет, — он уверен в своих словах.
— Нина никогда бы не бегала по этой квартире, смеясь и заставляя меня гоняться за ней, как ты сделала прошлой ночью. По мере того, как проходит больше времени, все больше раскрывается, кто ты есть на самом деле. Но если тебе нужно знать, кто ты есть, и ты не можешь найти это внутри себя, тогда приди ко мне, и я скажу тебе.
Я киваю, не в силах говорить из—за переполняющих меня эмоций. Глядя в его глаза, я сбита с толку любовью, которую он испытывает ко мне. Его терпение и уверенность начали формировать для меня прочную основу. Я доверяю ему, но я все еще подавляю так много неуверенности, которой мне еще предстоит поделиться с ним. Однако его намерения благие, он только хочет, чтобы я процветала и была счастлива. Он никогда намеренно не ставил меня в неловкую или небезопасную ситуацию.
— Так ты ей позвонишь?
Ради него я попробую поступить, как хочет он.
Он дает мне ее номер, и когда я звоню, она в восторге от упоминания о покупках и соглашается заехать за мной.
После того, как я вешаю трубку, я захожу в офис, где находится Деклан.
— Я хотела поговорить с тобой кое о чем.
— Ты с ней связалась?
— Да. Она уже едет за мной.
— О чем ты хочешь поговорить? — спрашивает он, вставая из-за стола и жестом приглашая меня присоединиться к нему на кожаном диване, который стоит в углу комнаты рядом с большими окнами.
— Пентхаус в Чикаго. Я хочу его продать, — говорю я ему. — Я никогда больше не буду там жить. Я хотела бы стереть все его воспоминания, но я не могу, так что давай просто избавимся от него.
— Я позабочусь об этом. — Уверяет он без всяких вопросов.
— Но мне нужно вернуться. Есть несколько вещей, которые мне нужны, которые были подарены Пиком.
— Ладно. Я позвоню в Сотби, чтобы узнать, что нужно сделать, чтобы выставить его на продажу, — говорит он, снимая с меня все давление, связанное с необходимостью иметь дело с этим. — Мы можем отправиться прямо туда, когда приземлимся, чтобы покончить с этим, чтобы это не давило на тебя.
— Ты уверен? Я имею в виду, тебе не обязательно идти со мной.
— Это место также наполнено ужасными воспоминаниями для меня. Воспоминания, которые я тоже хотел бы стереть, но я не позволю тебе идти туда одной, чтобы столкнуться со всем этим в одиночку.
Я обнимаю его, такая благодарная, потому что он прав, я знаю, как больно будет снова войти в эти двери. Это оскверненное убежище призраков последних нескольких лет. Это Беннет, это пурпурные розы, это все отвратительные моменты, когда я отдала этому куску дерьма свое тело, это то, где я впервые увидела монстра в глазах моего брата, это то, где умер мой ребенок, и это то, где дух Деклана навсегда изменился, когда он убил Беннета в хладнокровной ярости. Это гроб, в котором так много скелетов. Я бы сожгла его дотла, если бы могла.
— Это одна глава нашего прошлого, которую мы можем закрыть. Просто взгляни на это с другой стороны. — Еще раз, он делает все возможное, чтобы устранить боль, которую мы оба испытываем из—за этого места, места, куда он боялся отправить меня обратно после того, как мы были вместе, думая, что Беннет жестоко избивал меня.
Так много лжи.
Столько кровопролития.
Но без этого я никогда бы не нашла Деклана. Так что я вынесу эту пытку, которая опаляет мое сердце.
День достаточно теплый, чтобы ходить без пальто. Я откидываю голову назад, глядя в сверкающее голубое небо. Солнечные лучи согревают мое лицо, пока я вдыхаю свежий воздух глубоко в легкие, и, клянусь, я чувствую, как его частицы очищают меня.
— Прекрасный день, не правда ли? — спрашивает Давина, когда мы стоим посреди площади Пикадилли.
Деклан был прав, мне нужно было выбраться за пределы Уан Хайд-Плейс. Мне нужен был солнечный свет и свежий воздух. Мне нужно было почувствовать этот ветерок, развевающий мои волосы, чтобы увидеть, что на самом деле жизнь никогда не останавливается, хотя иногда кажется иначе.
Улицы представляют собой каскад людей, идущих во всех направлениях. Давина отвечает на телефонный звонок, а я поднимаюсь по ступенькам фонтана Шафтсбери. Волна свободы захлестывает меня, когда я достигаю верхней ступеньки. Я видела великие достопримечательности в Штатах, но только с Беннеттом или благодаря ему. Хотя он дал мне всю свободу, которую я хотела, я не была по—настоящему свободна. Я жила в его жизни как его жена.
Но вот я стою здесь.
Больше не нужно притворяться.
Я больше не пленник своей собственной игры.
И хотя Деклан надежно держит меня под каблуком, я никогда не чувствовала себя более безграничной. Настолько, что, если бы я прямо сейчас подняла руки, держу пари, я могла бы взлететь.
— С этого момента все будет только лучше.
Я оглядываю толпу людей в поисках, а затем замечаю его.
Я задыхаюсь.
Ему нет тридцати двух лет. Он двенадцатилетний мальчик из нашего детства. Он стоит под разноцветными огнями рекламных щитов и смотрит на меня. Остро ощущая присутствие Давины у подножия фонтана, я надеваю солнцезащитные очки, чтобы скрыть боль в сердце, которая застилает мне глаза. Давина сейчас уткнулась в свой телефон. Я хочу побежать к нему, но все подумают, что я сошла с ума.
