— У тебя сегодня праздник? День рождения у подружки, друга?
— Нет. Почему вы спрашиваете?
— И никуда не идешь сегодня? — игнорирую ее вопрос.
— Иду. Домой. У вас все нормально?
— У меня да, а у тебя? Как нога? Почему трубку не брала, кстати?
— А у меня телефон сломался, с ногой все отлично.
— Так, что ты решила надеть туфли и снова на*бнуться? Ой, прости, навернуться.
— Это маленький и удобный каблук, а навернулась я в кроссовках. Ваш знакомый врач сказал, что мне нужно носить маленький каблук, а не плоскую подошву. Но спасибо за заботу.
— Пожалуйста. Пойдем, введу тебя в курс дела.
Пропускаю Марину вперед, а сам оцениваю ее походку. Не хромает и вполне уверенно идет на каблуках. Все могу понять, но по чью душу накрасилась и переодела джинсы?
***
Что-то в очередной раз пошло не так. Марина отсутствовала чуть более двух дней, но что-то в ней изменилось. Девки порхают и внешне преображаются только в двух случаях-насолить подружке и, если… влюбились. Подружек рядом нет, я бы предпочел второй вариант, вот только на меня она не смотрит. Для кого ж ты разоделась? Вместо того, чтобы думать о работе, я думаю о том, что на ней надето. Чулки или колготки? Блин, не о том я думаю…
— Давайте все же увеличим Орлову вечернюю дозировку?
— Давай. Ставь ему сорокет.
— Вы что, это же много.
— Не боись, в кому не введем. Зато к утру прочувствует все радости гипогликемии. И на обходе будет молчать, урод.
— Может не надо? Он же на уши сестер поднимет и еще больше будет жаловаться.
— Я же по глазам вижу, что ты тоже хочешь это сделать. Ладно, давай тридцатку. Подай, пожалуйста, чистый лист, — Марина наклоняется к принтеру, а я делаю то, что можно расценивать не иначе как болезнь- приподнимаю края халата вместе с юбкой. Ну слава яйцам-колготки.
— Что вы делаете?
— Мне показалось, что у тебя стрелка на колготках.
— И что?! Вы мне решили ее заштопать или просто полапать меня? — возмущенно произносит Марина.
— Нет, там все цело, штопать не надо, скорее второе.
— Знаете что?! — со злостью произносит Марина.
— Знаю. Собирайся, мы идем на консультацию.
— Но уже шесть вечера.
— И что? Ты два дня сачковала, дуй переодеваться, консультация в другом комплексе. Жду тебя минуту.
Допиваю остывший кофе и иду к выходу, где сталкиваюсь с Леной.
— Ой, извини. — Мама дорогая, изыди.
— Ничего страшного. Марина, пойдем.
***
Смотрю на его выражение лица и в который раз не могу понять, почему он не скрывает своих намерений? Мне лезет под юбку, а новому врачу кривит лицо. Не пойму, мне нравится это или нет? Нет, то, что он открыто пялится весь день на мои ноги, мне льстит. Но лезть под юбку-перебор. Берегов не видит от слова совсем. Хотя это тоже привлекает. Да что у меня в голове? Сказала же не думать о нем и на тебе. Ничего, скоро придет какая-нибудь супер-секси ординатор и внимание этого бабника к моей скромной персоне улетучится едва начавшись. Хотя и новая терапевт относится к такой категории, чего он морду-то кривит?
— Ой, — идиотка, под ноги надо смотреть!
— О чем задумалась, Мариша-слепыша, — подхватывает меня под руку юбочник.
— О вас.
— Ну наконец-то. Значит сегодня ко мне или сначала где-нибудь поедим?
— Поедим. Вы у себя, я у себя, — Марк открывает дверь, и мы заходим в другое здание.
— Какая ты все-таки вредная, Марина, — нажимает на кнопку лифта.
— Лучше быть вредной, чем такой как вы.
— А какой я? — створки лифта открываются, и Марк пропускает меня вперед, нажимает на пятый этаж.
— Вы юбочник.
— Кто?
— Кобель, вот кто.
— Ну да, потаскун. Трахатус усе, что движитус, а все что не движитус, подвинутус и все равно трахатус.
— Это что сейчас было?!
— Латинская трахательная поговорка.
— Что вы несете?
— Бред. Давай на выход, — подталкивает меня за талию и сам выходит из лифта.
Открывает дверь и пропускает меня вперед. Только краем глаза замечаю название отделения «Хирургия». Фу, терпеть не могу. Кошмар моей жизни. Если я считала, что неприятно пахнет на нашем отделении, то я ошибалась. Правильно говорят, все познается в сравнении. Оказывается, у нас не так уж и плохо. Правда есть один схожий момент-заваленный больными коридор. Если я когда-нибудь попаду в таком состоянии в больницу-убейте меня сразу, это первое что пришло на ум, глядя на раскрытое полуживое тело старушки, на котором и места живого нет. Черт, у нее же из дренажа все капает на пол. Спокойно, глубокий вдох. Ан нет, вдоха не получается, запах в коридоре просто невообразимо впечатляющий. Я не брезглива и не неженка, но все, о чем мечтаешь, глядя на все это-скорее уйти или хотя бы открыть окна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Марин, чего стоишь как вкопанная. Держи, — вручает мне в руку историю болезни. — Бабуся в коридоре, — я даже не заметила, как юбочник, он же потаскун с его же слов, куда-то уходил и вернулся уже с историей болезни. Мы подходим к старушке лет восьмидесяти, расположившуюся даже не на кровати, а по всей видимости на скамейке, предназначенной для родственников больных. Глядя на то, как Марк тормошит и приподнимает бабулю, можно сразу понять-она не очень хороший собеседник. Точнее никакой. Мой чрезмерно самоуверенный куратор надевает перчатки и начинает снимать с женщины одежду. Заглядываю в историю болезни в поисках имени больной и начинаю ее расспрашивать.
— Екатерина Николаевна, на что сейчас жалуетесь? — та никак не реагирует, только дает стянуть с себя кофту. Повторяю вопрос, но реакции ноль.
— На старость, глупости не спрашивай. У нее тугоухость, я тебе для чего историю дал? — хороший вопрос. Несмотря на то, что сейчас он со мной не церемонится, почему-то мне нравится видеть его таким. — Диабет давно?! — мать моя женщина, это ж надо так орать. Вот уж не подумала бы, что он на такое способен.
— Дауно. Годкоу десять ужо, — пролепетала бабушка с характерным акцентом.
— Инсулин колем? — продолжает орать на ухо бабуле очень серьезный Марк Михайлович.
Забавно, еще четыре дня назад я не могла в мыслях называть его ни по отчеству, ни собственно Марком, а сейчас, смотря на него вот такого- язык не поворачивается обозвать его потаскуном или юбочником, он именно Марк Михайлович. Почему вместо того, чтобы думать о бабульке, я думаю о нем?! Черт, еще и пропустила ее ответ. Поднимаю взгляд на моего не совсем доброго в данный момент куратора и понимаю, что сейчас ему хочется от души матернуться. Он достает из кармана еще одну пару перчаток и протягивает мне. Надеваю их и помогаю стянуть с бабули третью по счету майку. Не бабушка, а капуста какая-то. Наконец, освободив женщину от верха, начинаем стандартный осмотр. Все было ничего, пока мы не начали избавлять ее от носков. Сняв один, мы вместе с носком отпрянули в сторону, ибо около нас упал ее мизинец. Сначала я подумала, что это не палец, может грязь какая, ну или мало ли что у нее было в носке, но судя по отсутствию части мизинца на ее стопе, это самый что ни на есть палец. Грозный Марк Михайлович и бровью не повел, подумаешь, палец отвалился. Подтолкнул его своим ботинком и тот скрылся с наших глаз под скамейку.
— Это сухая гангрена, он у нее в носке уже поди полгода лежит, она их просто не снимала, — вполне серьезно комментирует сие событие Марк Михайлович.
— Вам виднее, — а вот на втором носке что-то определенно пошло плохо. Так получилось, что потянули мы его оба. Ой, лучше бы не снимали, что я там говорила о неприятном запахе, витающем по отделению? Так вот, тут он сконцентрировался прямо перед нами.
— Твою мать, — шепчет мой куратор. Хотелось бы мне сказать, что шептать-то и не надо, как раз можно от души выругаться, бабуля-то не слышит. — А вот это, Марина, влажный пи*дец.
— Что? — Марк Михайлович ничего мне не отвечает, но я уже и так додумала, что это влажная гангрена и самый настоящий пипец.
— Чикать пальцы надо, вот что, — снимая перчатки выдает Марк. Накрывает сидящую бабушку одеялом и отходит в сторону, подзывая меня. Снимаю перчатки и выбрасываю их в ближайшую урну. Вижу по лицу-впервые за все время он по-настоящему зол. В какой-то момент мне даже стало немного страшно. Подходим к сестринскому посту, где он тут же просит медсестру позвать лечащего врача бабушки.
