Донован закрыл глаза. А сейчас нужно спать, подумал он. Выспись-ка получше. Сегодня тебе все равно ни до чего толкового не додуматься.
Сперва перед глазами была темнота, почти такая же, как в кампалле, такая же черная и глухая, но в то же время какая-то застоявшаяся, не ограниченная тростниковыми стенами, беспредельная, как Вселенная. В ней не было ни разноцветных наплывающих друг на друга кругов, ни мерцающих точек — мозг Донована настолько устал, что не проецировал на нее уже ничего. Но затем темноту все-таки заволокло серым туманом, и из него выступило лицо Кирша.
Кирш уже давно ждал его. Очень давно…
«Зачем ты меня ждешь? — спросил Донован. — Зачем ты вообще пришел?»
Кирш молчал. Глаза его смотрели пусто, с безграничной усталостью. Как тогда.
«Ни к чему было тебе приходить. Я не звал тебя».
Кирш вздохнул.
«Поговорим?»
«О чем? О чем мне с тобой говорить? О Войну-хе? Наговорились…»
«О Войнухе».
«Не хочу. С тобой не хочу».
Кирш снова вздохнул.
«Спасибо тебе, — сказал он. — За арлет. Сам бы я не смог».
Донован застонал.
«А я смог?! А я, тебя спрашиваю, смог?!. Уходи!»
Он замотал головой, открыл глаза, и Кирш пропал.
Донован вытер со лба холодный пот. Вспомнилось: «… и совесть меня не будет мучить». Он скрипнул зубами. Да, не будет!
Чтобы хоть как-то успокоиться, он начал про себя считать, сбился, еще раз начал считать и снова сбился. Нет, сказал он сам себе, это не поможет. Давай что-нибудь другое. Можно, конечно, стихи. Только чтобы они были отрывистые, резкие…
Донован заворочался в гамаке и тут, сквозь завывание ветра и шелест песка за стенами кампаллы, услышал тоненький мышиный писк. Он приподнялся на локтях и прислушался. Пищало в кампалле. Тогда он протянул руку над собой, погладил светляка, и тот загорелся оранжевым светом. Писк доносился из-под одежды, брошенной на один из пуфиков, словно какой-то зверек залез под нее, запутался и теперь не может выбраться.
Донован вылез из гамака и приподнял одежду. Никого. Тогда он осторожно тряхнул ее, и тотчас кто-то тяжелый прошелестел по складкам куртки, прыгнул на пуфик, мигнул зеленым светящимся глазом и скатился на пол. На полу лежал карманный передатчик, пищал и подмигивал сигнальной лампочкой.
Кто это? Кто это может быть? — ошеломленно подумал Донован.
Он нагнулся, взял в руки передатчик и машинально утопил клавишу приема. Передатчик еще раз мигнул, и тотчас пространство кампаллы заполнила рубка корабля.
Прямо напротив Донована сидел Нордвик, взъерошенный, злой, с черным от бессонницы лицом.
— Наконец-то, — он привычным жестом потрогал свое изуродованное ухо. — Здравствуй, Донован. Уменьши изображение — батареи передатчика еще понадобятся.
Донован послушно покрутил ручку регулятора. Ярко освещенная рубка пропала, снова появились стены кампаллы, и только посередине в своем кресле остался сидеть Нордвик, фосфоресцирующий, как привидение, — освещение в рубке было гораздо сильнее, чем в кампалле.
— Здравствуй, — протянул Донован. В голове назойливо вертелось: почему они не улетели? Почему? Что им еще надо?
— Почему вы не улетели? — не выдержал он. — А, забыли попрощаться! Врожденная вежливость и доброта… Попутного ветра в корму!
Нордвик недоуменно застыл, затем лицо его страшно передернулось, и он изо всей силы ударил кулаком по невидимому пульту.
— Мальчишка! — заорал он. — Ты что себе думаешь?! Один ты у нас такой — благородный и самоотверженный?! А остальные все — трусы и подонки?!
Донован потерял дар речи. Сперва он был просто оглушен акустическим ударом, но постепенно до него начал доходить смысл сказанного.
— Ты еще в куклы играл, — бросал ему в лицо Нордвик, — когда я в Сандалузе потерял всех — друзей, жену, детей!..
Он осекся, лицо у него вдруг стало старым и дряблым, и было видно, что память о той давней катастрофе так и не зарубцевалась у него в душе. Нордвик осторожно, словно в первый раз, потрогал свой шрам.
— Извини, — тихо проговорил он.
Донован почувствовал, как в груди у него начинает больно таять смерзшийся комок, глаза застилает пелена, все вокруг расплывается. На руки упало что-то теплое и маленькое, потом еще и еще и покатилось с рук на землю.
— Донован, — сказал Нордвик, — мы идем на посадку. К сожалению, у тебя там внизу песчаная буря, и мы ничего не можем различить. Будь добр, дай нам пеленг.
Донован кивнул и вытер пальцами глаза.
— И еще… — Нордвик замялся. — Мы здесь долго совещались, но так и не нашли решения, как можно прекратить Войнуху… У тебя большой опыт в работе с детьми. Может быть, у тебя есть какие-то предложения?
— Да, — хрипло сказал Донован. — Им нужно дать другую игру.
— Какую? — мгновенно схватился за эту мысль Нордвик.
Донован молчал.
— Какую? — повторил Нордвик.
Донован опустил голову. Действительно — какую? Какая игра будет для человечков интересней игры в войну? КАКАЯ?…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРАВО ПРИКАЗА
Если кто-нибудь думает, что работа на станции «Проект Сандалуз-П» — сплошная героика и подвиг, то он глубоко заблуждается. Конечно, когда прилетаешь на Землю в отпуск, приятно замечать, как взгляды девушек восхищенно замирают на шевроне твоего комбинезона, но в душе понимаешь, что познакомься они с работой станции поближе, то их мнение о твоем героизме круто бы изменилось. Несомненно, ореол героизма над нашими головами витает благодаря Сандалузской катастрофе, чуть было не превратившейся в трагедию для всей Земли, если бы не самопожертвование пилота грузопассажирского лайнера то ли «Земля — Пояс астероидов», то ли «Земля — спутники Юпитера», возвращавшегося на Землю. Комиссия потом в течение пяти лет разбиралась в причинах катастрофы, по крупицам собирая сведения об экспериментах, проводившихся в Научном центре Сандалуза (все материалы погибли — на месте городка зиял двухсоткилометровый в диаметре и трехкилометровый в глубину кратер с остекленевшими стенками), пока наконец не установила причины. В лабораториях Сандалуза проводились работы по получению сверхплотного вещества, или, как теперь говорят, супермассы. Это сейчас мы умные и знаем, что существует активная и пассивная формы супермассы. А они были первыми. Хотя, наверное, и предвидели возможность поглощения супермассой обыкновенного вещества, потому что держали зону эксперимента в силовом поле, но уж знать о существовании у активной супермассы диафрагмы никак не могли. И все же можно предположить, что у них была какая-то теория нейтрализации супермассы, потому что, когда диафрагма, преодолев сопротивление силового поля, стала сосать в супермассу окружающее вещество, они потребовали срочного удара по Сандалузу гравитационного поля максимальной мощности. Не знаю, что подействовало на пилота того самого грузопассажирского лайнера, ожидавшего в этом секторе над Землей разрешения на посадку, но пилот не раздумывал. Он бросил свой корабль прямо в центр смерча, на полную мощность включив гравитационные двигатели и уже по пути катапультировав вначале пассажирский отсек, а затем пилотскую кабину. Пилоту повезло — его кабину выбросило из зоны. А пассажирский отсек втянуло в смерч… Вначале было поползли слухи, что он катапультировал только себя, но, по счастью, проходивший мимо метеорологический спутник заснял момент атаки кораблем Сандалуза, и подозрения умерли в зародыше.
Когда комиссия досконально разобралась в происшедшем, было принято постановление о категорическом запрещении каких-либо исследований супермассы на Земле и лабораторию «Проект Сандалуз-П» создали над Поясом астероидов выше плоскости эклиптики. Пассажирских трасс здесь нет, но на всякий случай зону эксперимента окружили сигнальными бакен-маяками и весь район нанесли на навигационные карты как запретный,
Работаем мы, как говорится, на переднем крае науки, но героикой, вопреки мнению девушек, тут и не пахнет. Мы обстреливаем Глаз (так мы между собой окрестили супермассу) обломками астероидов, регистрируем около сотни параметров изменения геометрии пространства и снимаем лавину информации, дающей представление о процессах, происходящих в белых карликах и даже в черных дырах и квазарах.
Есть, правда, одна неприятная обязанность: посменное дежурство в рубке слежения за бакен-маяками, чтобы ни одно инородное тело не проникло в зону эксперимента и не помешало чистоте его проведения. Коллектив станции у нас небольшой, всего двадцать два человека, поэтому каждому приходится раз в неделю восемь часов нести вахту. Представьте, насколько это скучно, если за два года существования станции в зону только один раз влетел метеорит величиной с кулак, да и тот был аннигилирован бакен-маяком без всякого Участия вахтенного.
