рабовладельцам значительную часть земель на западе, превратив их таким образом в крупных землевладельцев, а рабов отправить обратно в Африку – из страха, что их сосуществование с бывшими хозяевами может оказаться весьма затруднительным. Но на деле из-за масштаба планируемой передачи земель этот вариант вряд ли можно было осуществить[84]. Прекрасно это понимая, южане, стремясь сохранить свой мир, в виде компромисса предложили уступить им часть территорий, как в дальнейшем поступили с частью белых колоний в Южной Африке и Алжире в XX веке. А когда северяне в разделе страны им отказали, в 1861 году вспыхнула война. Противостояние, повлекшее за собой гибель 600 000 человек (эта цифра сравнима с общим числом потерь страны во всех остальных конфликтах, включая две мировые войны, Корею, Вьетнам и Ирак), закончилось в мае 1865 года капитуляцией конфедератов. При этом северяне, отнюдь не считая выходцев из Африки потенциальными гражданами и тем более собственниками, позволили белым восстановить контроль над Югом, что дало возможность тем внедрить жесткую систему расовой сегрегации и сохранить власть еще на сто лет, до 1965 года. Тем временем Соединенные Штаты сумели стать первейшей военной державой мира и положить конец порочному кругу саморазрушительного, националистического геноцида в ходе освободительной борьбы колоний со своими европейскими хозяевами в 1914–1945 годах. Демократы – в историческом плане партия рабовладельцев – вознеслись до ранга партии новой экономической политики[85]. Под давлением коммунистического мира и на фоне активизации борьбы африканцев демократы вынужденно согласились предоставить последним гражданские права.
С учетом ущерба, нанесенного южанами в ходе Гражданской войны, выплата любых компенсаций рабовладельцам выглядела неуместной, поэтому соответствующие проекты даже не рассматривались. Вместе с тем в последние месяцы войны, точнее в январе 1865 года, северяне пообещали, что после победы каждый эмансипированный раб получит «мула и 40 акров земли» (около 16 гектаров). Идея заключалась в том, чтобы мобилизовать их на участие в боевых действиях, компенсировать десятилетия безвозмездного труда и позволить смотреть в будущее в качестве свободных тружеников. В случае одобрения программы она привела бы к масштабному перераспределению земель, главным образом в ущерб крупным рабовладельцам. Но когда противостояние закончилось, об обещании тут же забыли: никакие законы о возмещении рабам так никто и не принял, а 40 акров с мулом стали символом лицемерия и обмана со стороны северян (до такой степени, что режиссер Спайк Ли даже иронично назвал свою кинокомпанию «40 акров и мул»).
В то же время вопрос репараций до сих пор остается открытым. В 2021 году город Эванстон одобрил программу репараций афроамериканцам, предусматривающую выплаты до 25 000 долларов на человека на приобретение жилья. Это, может, и немного – особенно с учетом чрезвычайно высокой концентрации крупных состояний в США, масштаба имущественного неравенства и вреда, причиненного во времена невольничества и расовой сегрегации, – но здесь главное сделать первый шаг[86]. Дискуссии ведутся и на федеральном уровне, причем для сравнения зачастую используется закон 1988 года о компенсациях интернированным в США японцам, несколько десятилетий казавшийся совершенно немыслимым, но в конечном счете принятый и вступивший в силу. Стремление к справедливости и равенству – это сражение, не прекращающееся и сейчас.
Пострабовладельческий колониализм и вопрос принудительного труда
Помимо вопроса рабства и финансовых выплат собственникам мы также должны рассматривать тему колониального наследия в целом. Если собрать имеющиеся в наличии источники о распределении богатств, выясняется, что рабовладельческие и колониальные общества характеризовались самым высоким уровнем неравенства за всю историю человечества (см. График 12). Исторического пика оно достигло накануне Великой французской революции на рабовладельческих островах, таких как Санто-Доминго. Из отчетов о состоянии дел на плантациях и архивов, к которым у нас имеется доступ, следует, что рабовладельцам, колонистам, метисам и освобожденным представителям цветного населения (по совокупности составлявшим 10 % жителей) принадлежало около 80 % всей продукции, в то время как на питание и одежду рабов (90 % населения) тратилось не более 20 %[87]. В принципе, в будущем можно представить гипертехнологичные общества с еще более высоким уровнем неравенства, потому как материальное изобилие теоретически позволяет извлекать доходы гораздо масштабнее, при том, однако, условии, что правящий класс техно-миллиардеров в таком гипотетическом обществе сумеет создать соответствующие инструменты убеждения и подавления. Но поскольку на сегодняшний день ничего подобного не наблюдается, рабовладельческие острова 1780–1790-х годов продолжают удерживать пальму первенства на ниве неравенства за всю историю человечества[88].
Отметим, что уровень неравенства в колониальных странах, таких как французский Алжир в 1930 году и Южная Африка в 1950 году, хотя и был ниже, чем в рабовладельческих обществах, но характеризовался тем же порядком величин (доля десятины самых крупных доходов там достигала 60–70 % от их общего объема). Иными словами, на практике между этими режимами неравенства, различными по своей природе, в значительной мере наблюдается общее (см. График 13[89]).
График 12
Экстремальное неравенство доходов в исторической перспективе: пик во времена рабства и колониализма
Интерпретация. По совокупности стран, ставших предметом наших наблюдений, доля десятины самых крупных доходов в их общем объеме варьировалась от 23 % в Швеции в 1980 году до 81 % в Санто-Доминго (Гаити, 90 % жителей которого были рабами) в 1780 году. Колониальные страны, такие как Алжир в 1930 году или Южная Африка в 1950 году, характеризовались одним из самых высоких уровней неравенства за всю историю человечества – доля десятины самых крупных доходов, принадлежавших европейцам, там составляла порядка 70 % от их общего объема.
Источники и цепочки: см. piketty.pse.ens.fr/egalite
В колониальных пострабовладельческих обществах механизмы неравенства принимали другие формы, в первую очередь через правовую, социальную, фискальную и образовательную системы, по своей сути глубоко дискриминационные. Многие работы, в том числе труды Эммануэль Саады, посвященные французской колониальной империи, показывают, каким образом колониальные державы вплоть до середины XX века создавали в своих владениях специфичные юридические системы, позволявшие предоставлять права в зависимости от этнически-расовой принадлежности, самым точным образом ее определяя, при том что соответствующая категория после отмены рабства в метрополии была исключена из правового поля[90]. Дени Ломбар в своих работах выявляет пагубную роль, которую колониальный статус 1854 года сыграл в голландской Индонезии, проведя строгие различия между «аборигенами» и «иностранцами с Востока» (в категорию которых вошли китайские, индийские и арабские меньшинства[91]).
График 13
Распределение доходов в метрополии и колониях
Интерпретация. В 1780 году доля десятины самых крупных доходов в их общем объеме в Санто-Доминго на Гаити (население которого на 90 % состояло из рабов и на 10 % из белых колонистов) превышала 80 %. В Алжире в 1930 году (где проживало 90 % «алжирских мусульман» и 10 % европейских колонистов) этот показатель составлял около 65 %, а во французской метрополии в 1910 году 50 %.
Источники и цепочки: см. piketty.pse.ens.fr/egalite
Особой остротой дискриминация отличалась
