По версии чекистов, британская разведка не только собирала информацию о положении в Сибири, но также поддерживала остатки Белого движения и повстанцев. Резидентура оставленного в Сибири Сессиля-Даля, в которую входили англичане Мориссон и Фейбер, якобы имела широкие связи среди советских военных и административных чиновников. В июне 1921 г. чекисты арестовали Сессиля и склонили его к сотрудничеству. Тот назвал десятки завербованных агентов. При этом резидент категорически отказался «сдать» соотечественников и, более того, предупредил их о провале, что позволило английским разведчикам скрыться, в том числе и капитану Мориссону.
Павлуновский в докладе И.Н. Смирнову сообщил, что получены «невообразимые данные» о связи начальника отдела приказов и информации штаба 5-й армии И.А. Наконечного с англичанами. Под влиянием Даля (или больше чекистов?) во время очной ставки Наконечный дал сведения о своей шпионской деятельности. Чекисты утверждали, что Мориссон в своих отчётах сообщал о вербовке командующего 5-й армией М.С. Матиясевича и передаче ему 5.000 фунтов стерлингов. В протоколе допроса Сессиля есть краткое упоминание о его контактах с командующим 5-й армией Матиясевичем. Может быть, это было сделано англичанином с целью компрометации командующего? Кстати, и красная контрразведка тоже подкапывалась под командарма — в 1919 г. Матиясевич был снят с должности командующего 7-й армии, оборонявшей Петроград, «за потворство начальнику штаба В.Э. Люнденквисту, оказавшемуся агентом английской разведки». Вместо суда Матиясевич был направлен командовать 3-й, а затем и 5-й армиями, что ясно говорит о том, как невысоко была оценена чекистская информация.
Получалось, что потворщик одному «английскому агенту» командует победоносной Красной Армией, а потом неизвестно за что получает деньги от другого агента «Интеллидженс Сервис»… Скорее всего, Павлуновский, который, возможно, хотел отомстить ускользнувшему от него в 1919 г. Матиясевичу, очень сильно приукрасил разведывательную деятельность англичан в Сибири. Финал этой истории до сих пор остаётся чекистской тайной[123].
В 1921 г. Павлуновский лично курировал спецоперации против барона Р.Ф. Унгерна. Мятеж приближённых Унгерна, что привело к покушению на барона и развалу его отряда, был спровоцирован чекистскими агентами. Сотрудник полпредства ВЧК Б.Н. Алтайский под именем офицера фон Зоммера сумел войти в доверие к барону. В итоге Унгерн был схвачен своим бывшим союзником, князем Суйдун-Гуном, и передан партизанам П.Е. Щетинкина. Как в 1960-х гг. вспоминал Алтайский, он, по заданию Павлуновского, вместе с чекистом Н.В. Волоковым был внедрён в унгерновскую дивизию и затем организовал секретную «выемку» барона. Были агенты в окружении других опасных врагов советского режима: так, молодая жена белого генерал-лейтенанта А.С. Бакича передавала сведения о нём своему отцу, связанному с чекистами.
Другой серьёзной удачей сибирских чекистов стала вербовка бывшего управляющего Иркутской губернии П.Д. Яковлева, который, в свою очередь, привлёк к агентурной работе нескольких бывших служащих Иркутского губернского управления, находившихся в Маньчжурии и Приморье. Созданная при содействии Яковлева разведсеть обеспечила получение важных сведений о вооружении и планах войск генерала В.М. Молчанова, которые использовалась в боевых операциях НРА ДВР против белых в 1921–1922 гг.[124].
ВЧК-ОГПУ в системе власти
Отношения чекистов и представителей партийно-советских властных органов были весьма противоречивы. С одной стороны, чекисты являлись вооружённой опорой власти, обеспечивали её информацией, следили за шифрами и режимом секретности, проверяли благонадёжность работников учреждений (в т. ч. и партийных), являлись своеобразной дубинкой, с помощью которой можно было подгонять нерасторопные службы и пресекать случаи коррупции. Местные власти старались обеспечивать должное кадровое пополнение подразделений ЧК и защищать своих выдвиженцев от перебросок и замены на неизвестных им лиц, спускали на тормозах многочисленные дела о чекистских злоупотреблениях властью. Руководители чека входили в состав парткомов и президиумов исполкомов, постоянно отчитываясь о своей работе.
О политическом влиянии чекистов уже в первые месяцы после взятия власти говорит список кандидатов в Новониколаевский горсовет, опубликованный в апреле 1920 г., в котором значились руководители Томской губчека: председатель С.Л. Пупко, член коллегии С. Горнов, заместитель заведующего Секретно-оперативным отделом Я.С. Гранов, секретарь губчека Л.Г. Леонидов[125]
Однако при одновременном создании как партийно-советского и военного, так и карательного аппаратов между ними сразу же начались острые конфликты в связи с амбициозным выяснением сфер взаимной компетенции. Будучи чрезвычайным органом с очень широкими полномочиями, ЧК претендовала на полную автономию своей работы и постоянно домогалась новых прав. В условиях политической нестабильности и обилия «контрреволюции» органы ЧК требовали от местных властей штатов и пайков, произвольно арестовывали местных начальников и «спецов», нередко разрушая работу целых учреждений[126], интриговали, давали парткомам неполную, тенденциозную либо фальсифицированную (например, о «заговорах») информацию. Руководство губерний и уездов было возмущено стремлением многих чекистов участвовать в склоках, обособляться в своей конспиративной работе, прятать факты должностных преступлений и постоянно следить за коммунистами, в том числе руководящими.
А для чекистского начальства было неприемлемо постоянное вмешательство парткомов в оперативную работу, произвольные смещения и аресты сотрудников ЧК, частые ходатайства об освобождении тех или иных номенклатурных работников, их родственников и знакомых. Иногда дело доходило до прямых военных столкновений на уездном уровне (г. Кузнецк Томской губернии) и даже арестов губернских руководителей ЧК (Енисейская губерния, Якутия). Основная часть острых конфликтов — обычно с самым активным участием военных властей — падает на 1920 г., а позднее столкновения парткомов и чекистских органов носили больше характер склок и продолжительных интриг.
Характерными для 1919–1920 гг. выглядят подобные ведомственные противоречия в Тюменской губернии. Председатель губревкома Б.З. Шумяцкий в декабре 1919 г. писал в Сибревком, что хотя Ф.С. Степной «абсолютно безупречный работник и партиец», но сама губчека «не на высоте своего положения», поскольку «большинство работников губчека — и как раз виднейших — или уже поставлены за это время "к стенке", или на днях будут, несомненно, поставлены за вопиющие злоупотребления». Шумяцкий констатировал, что «боролся за реальный контроль партии над работой губчека и этого добился в полной мере», но Степной в этом усматривал нарушение «прерогатив губчека» и ставил вопрос «о стеснительных условиях работы».
Губревком, вплоть до окончания чистки чека и заполнения всех её вакансий — от членов коллегии до агентов наружного наблюдения — исходил из того, что чека не имела права без санкции партийных властей применять «крайние меры наказания». Упомянув «проклятое наследие Комольцева», Шумяцкий просил Сибревком подтвердить правильность своей позиции, в основе которой лежало «стремление бороться с разгулом тёмных, примазавшихся к нам элементов». Сообщив об объединении следственного аппарата губчека с аппаратом губревтрибунала, которым руководил «некорыстолюбивый партиец» Н.И. Иванов, введении в коллегию губчека представителя губревкома, а также о создании при госконтроле бюро жалоб из ответственных коммунистов, Шумяцкий подчёркивал: «Этими мерами… мы оградим себя и широкие круги населения от бессистемных арестов, от вакханалии доносительства, от пьяного разгула мерзавцев, втёршихся в наши ряды и творящих безобразия среди крестьянского населения, что доказали расстрелянные на днях Ян и Яков Фрейман[ы] — бывшие комиссары губчека».
Тем не менее, тюменские чекисты продолжали практиковать открытый террор. В ночь на 26 января 1920 г. в Тюмени произошло скандальное убийство чекистами двух свежеиспечённых коммунистов-рабочих Яценко и Димитриева (один в прошлом был унтер-офицером, другой — командиром красной роты в 1918-м). Их — самогонщиков и картёжников — обвинили в близости к преступному миру и «ликвидировали», а в целом, по данным губчека, в ходе недавно проведённой партийной недели в Тюмени поступило в ряды РКП(б) 130 уголовных элементов. Три недели спустя всю тюменскую парторганизацию верхушка губкома обвинила в обывательщине и травле руководящих партийных работников, после чего приказала её распустить, а губчека — арестовать самых явных критиков из числа коммунистов. В декабре 1920 г. тюменские чекисты под давлением властей были вынуждены печатно заявить о расследовании в связи с расстрелом и сбрасыванием в прорубь р. Туры тел 17 чел., обнаруженных затем местным населением, но этого обещания они не выполнили[127].
