Вся радость небес охватила Джильо, когда прекрасная девушка с тамбурином в руках пригласила его танцевать.
Глава шестая
Как некто, танцуя, превратился в принца, почти в беспамятстве попал шарлатану в объятия, после чего за ужином усомнился в кулинарных талантах своего повара. ― Liquor anodynus [14] и много шума из ничего. ― Рыцарский поединок двух друзей, охваченных любовью и скорбью, и его трагический исход. ― Как вредно и неприлично нюхать табак. ― Масонство молоденькой девушки и новоизобретенный летательный аппарат. ― Как старая Беатриче вздела на нос очки и сняла их.
Она: Кружись живей, быстрей вертись, мой веселый, бешеный танец! Ах, с какой стремительной быстротой все проносится мимо! Без отдыха, без остановки! Множество разноцветных фигур взлетают ввысь и, подобно рассыпавшимся в воздухе искрам фейерверка, исчезают в темной ночи! Радость мчится в погоне за радостью, но не может ее догнать, и в этом опять-таки состоит радость. Что может быть скучней, чем оставаться прикованной к земле, отдавая себе отчет в каждой мысли, в каждом слове? Не хочу быть цветком, лучше обернусь золотым жучком, который так жужжит и вьется над головой, что не слышишь голоса собственного рассудка! Да и есть ли место рассудку, когда вихрь бешеного веселья увлекает тебя? То, отяжелев, разрывает он нити и падает в бездну, то как перышко взлетает в туманное небо! Невозможно в танце полностью владеть своим рассудком, и потому, пока длятся наши туры, наши па, лучше вовсе откажемся от него. И потому я ничего не стану тебе объяснять, моя нарядная проворная пара. Смотри, как я ношусь вокруг тебя, ускользая в то самое мгновение, как ты думаешь, что уже поймал меня и крепко держишь! Вот опять, опять!
Он: И все же... Нет, не удалось! Но это потому, что в танце непременно нужно соблюдать и сохранять равновесие. Каждый танцор должен держать в руках нечто, вроде шеста канатоходца, и потому я вытащу свой широкий деревянный меч и стану им размахивать. Так! Что ты скажешь об этом прыжке, о позе, при которой я всем своим телом опираюсь лишь на кончик левой ноги? Ты сочтешь это глупым легкомыслием? Но ведь это и есть тот самый рассудок, которому ты не придаешь значения, хотя без него ничего не сообразишь, не сумеешь даже соблюсти равновесие, а ведь оно тоже нужно. Но как же так? Овеваемая пестрыми лентами, как и я, порхая на самом кончике левой ноги, высоко подняв над головой тамбурин, ты хочешь, чтоб я полностью отказался от рассудка, от равновесия? Бросаю тебе под ноги краешек плаща, чтобы ты, ослепленная, споткнулась и упала в мои объятия. Но нет, поймай я тебя, ты бы тут же исчезла, растаяла без следа. Кто же ты, загадочное существо, рожденное из воздуха и огня? Принадлежишь земле и, завлекая меня, выглядываешь из воды? Тебе от меня не уйти. Но вот... ты ринулась вниз, и мне кажется, я крепко тебя держу, а ты уже взмыла ввысь. Или ты, правда, тот легкокрылый дух стихий, что зажигает жизнь во всем живом? Скорбь ли ты, горячая страсть, восторг или небесная радость бытия? Вновь и вновь те же па!.. те же туры!.. Однако, волшебница, вечно новым пребывает твой танец, и это самое чудесное в тебе...
Тамбурин: Когда ты, о танцор, слышишь мой стук и звон, ты, должно быть, думаешь, что я хочу одурманить тебя своей, глупой, пустой трескотней, либо считаешь меня неловким, неуклюжим, не умеющим уловить ни тона, ни ритма твоих мелодий; а между тем только я и даю тебе нужный тон и ритм. Поэтому внемли, внемли, внемли мне!
Меч: Ты думаешь, о плясунья, что я, деревянный, глухой и бездушный, лишен всякого тона и ритма и потому ничем тебе не могу служить. Но знай, ― только из моих взмахов возникают тон и ритм твоего танца. Я меч и цитра: вспарывая воздух, я порождаю в нем звон и стук. И даю тебе тон и ритм, поэтому слушай, слушай меня!
Она: Все слаженней, все согласней становится наш танец! О, какие па, какие пируэты! Все смелей, все дерзновенней, однако они нам удаются, ибо мы все глубже постигаем суть нашего танца!
Он: Ах! тысячи сверкающих огненных кругов мелькают и носятся вокруг нас! Как весело, как радостно! Чудесный фейерверк, никогда тебе не погаснуть, ибо материя, из которой ты создан, вечна, как время... Но что это? Я горю... я падаю в огонь!
Тамбурин и меч: Крепче держитесь за нас... крепче держитесь за нас, танцоры!
Она и Он: Горе мне... Головокружение... Вихрь... Круговорот!.. Держите нас... Мы падаем!..
Вот что слово в слово означал удивительный танец, который Джильо Фава грациознейшим образом танцевал с красавицей плясуньей, ― то была, конечно, не кто иная, как принцесса Брамбилла, ― пока в опьянении ликующей радости не ощутил, что сейчас лишится чувств. Но этого не случилось. Наоборот, когда тамбурин и меч еще раз напомнили, чтоб они за них крепче держались, Джильо почудилось, будто он падает красавице в объятия. Однако и этого не случилось. Он, правда, очутился у кого-то в объятиях, но не у принцессы, а у старого Челионати.
― Не понимаю, дражайший принц, ― несмотря на ваш странный наряд я вас сразу узнал, ― не понимаю, как вы могли поддаться такому грубому обману, вы, обычно столь умный, прозорливый? Хорошо, что я случился тут рядом и принял вас в свои объятия, а то б эта непотребная девка, воспользовавшись вашим головокружением, увела вас за собой.
― Сердечно благодарю за добрые намерения, любезнейший синьор Челионати, но я совершенно не понимаю, о каком грубом обмане вы здесь толкуете; мне только жаль, что это фатальное головокружение помешало мне закончить танец с прекраснейшей принцессой, который дал мне столько блаженства!
― Ну что вы говорите? ― возмутился Челионати. ― Вы в самом деле верите, что танцевали с принцессой Брамбиллой? Ничего подобного! В том-то и состоит гнусный обман: принцесса вам подсунула вместо себя особу низкого сословия, чтобы тем невозбраннее предаться другой любви.
― Неужели я мог так обмануться?
― Вспомните, ― сказал Челионати, ― будь действительно принцесса Брамбилла вашей партнершей в танце, то в ту минуту, когда вы счастливо довели б его до конца, явился бы маг Гермод, чтобы ввести принца вместе со светлейшей нареченной в его царство.
― Это верно, ― ответил Джильо, ― но скажите мне, как все это случилось и с кем я, в сущности, танцевал?
― Да, да, вы все должны узнать, ― согласился Челионати. ― Но если вы не возражаете, я провожу вас во дворец, и там, ваша светлость, мы обо всем спокойно поговорим.
― Будьте добры, отведите меня, ибо, должен сознаться, этот танец с мнимой принцессой так меня утомил, что я точно во сне и, по совести сказать, уже не представляю, где здесь в Риме находится мой дворец.
― Пойдемте со мной, всемилостивейший принц! ― сказал Челионати и, взяв Джильо под руку, увел его.
Их путь лежал прямо ко дворцу Пистойя. Уже стоя на мраморных ступенях портала, Джильо оглядел дворец сверху донизу и сказал Челионати:
― Если это в самом деле мой дворец, в чем я, впрочем, не сомневаюсь, то на меня там напали какие-то странные личности. Наверху в дивных залах они устраивают ужасную кутерьму и так себя ведут, будто дворец принадлежит им, а не мне. Наглые женщины, вырядившись в роскошные платья с чужого плеча, хватают благоразумных людей... да хранят меня святые угодники, ― кажется, меня самого, хозяина дома, они приняли за редкостную птицу и старались поймать в сеть, искусно связанную нежными руками фей, вызвав много беспорядка и тревоги! Мне показалось даже, будто меня заперли в мерзкую клетку, вот почему я не хотел бы опять входить туда. Если можно, милейший Челионати, перенесите мой дворец на сегодня в другое место, я буду вам за это весьма признателен.
― Ваш дворец, милостивейший государь, не может оказаться ни в каком другом месте, а только здесь; и было бы противно всякому приличию вам искать пристанища в чужом доме. Вам следует помнить одно, мой принц: все, что здесь происходит, отнюдь не явь, а лишь каприччио, выдуманное от начала до конца; помните об этом, и тогда чуднЫе люди, бесчинствующие наверху, не доставят вам ни малейшего беспокойства. Войдем же смелей!
― Но окажите мне, ― удержал Джильо шарлатана, который хотел уже открыть дверь. ― Скажите, разве принцесса Брамбилла с волшебником Руффиамонте и многочисленной свитой из дам, страусов и мулов не остановились здесь?
― Конечно, ― ответил Челионати. ― Но поскольку дворец принадлежит вам в такой же мере, как и принцессе, вы беспрепятственно можете заходить сюда, правда пока что втихомолку. Однако вскоре вы почувствуете себя здесь совсем как дома.
С этими словами Челионати отворил дверь и пропустил Джильо вперед. В просторных сенях было темно и тихо, как в могиле. Но когда Челионати чуть слышно постучался в одну из дверей, оттуда вышел маленький, очень приятный Пульчинелла с зажженными свечами в руках.
