Барклай де Толли проводил многие часы, совещаясь с государем. Непреклонный человек, осторожный и практичный, он был глубоко уверен, что прусская стратегия приведет к несчастью.
- Если мы встретимся с Наполеоном до Дриссы, то все потеряно, - заявил он, когда они ехали вместе на лошадях.
Александр перекинул повод в одну руку и вытер потное лицо платком.
- Фуль абсолютно уверен в своем плане, - ответил он. Они ехали уже несколько часов, и большую часть времени де Толли пытался убедить его не слушать прусских генералов и рискнуть провести подготовленное сражение.
- Фуль - немец, ваше величество. Он уверен, что прав, и, Бог свидетель, когда немец думает, что он прав, более упрямого дурака не сыскать! Мы же имеем дело с Бонапартом, а не с Фридрихом Великим! Разве можно себе представить, чтобы он по нашему желанию атаковал Дриссу и позволил Багратиону окружить себя? Нет, ваше величество, говорю же вам, я не попался бы в подобную ловушку, а значит, и он не попадется. Он сметет Багратиона, вот что он сделает, а потом примется за нас. И какая тогда будет польза от плана Фуля? Ради Бога, ваше величество, оставьте этот план, пошлите за Багратионом и объедините ваши войска, пока еще не поздно.
- Багратион говорит то же самое, - ответил Александр. - И моя сестра убеждает меня в своих письмах слушаться его.
Нахмурившись, он обернулся к Барклаю, и тут главнокомандующий заметил, насколько усталым он выглядел. Лицо царя было изможденным и осунувшимся от постоянного недосыпания.
- Если Фуль ошибается, я отстраню его. Я отстраню любого - вас, Багратиона, Аракчеева, - но эту войну я выиграю. Мы осмотрим Дриссу, как только прибудем туда. К тому времени, возможно, появятся какие-нибудь новости о передвижениях Наполеона.
Прибыв в Дриссу, Александр отправился осматривать укрепления в сопровождении самого Фуля. Генерал, хмурый, с покрасневшим лицом, вышагивал в нескольких шагах позади царя. Он воспринимал этот осмотр как личное оскорбление. Многие годы ушли на то, чтобы выработать этот план, его теорию, которая вела к победе, а теперь эти несчастные русские пытались пересмотреть его. Он намеревался прямо спросить об этом у императора, но удобный случай не подворачивался. Александр показался ему неожиданно отчужденным и холодным, когда обходил весь бастион в полной тишине, которую никто не смел нарушить. Сохраняя молчание, он вернулся в свою штаб-квартиру, где нашел курьера, ждавшего его вместе с Аракчеевым.
- Ваше величество! - начал Аракчеев, как только Александр вошел. - Ваше величество, Бонапарт направил маршала Даву с войсками в направлении Волыни.
- Я так и думал, - обернулся к нему Барклай. - Он собирается атаковать Багратиона! Господи, Боже мой, он расколет наши силы! Если он столкнется с Багратионом и победит его, тогда все кончено!
- Чепуха, чепуха. Это ложный маневр. Он атакует Дриссу; по моей теории он должен... - Дальше Фуль не продолжал, и Барклай повернулся к нему.
- К черту вашу теорию! Теперь вы видите, к чему она нас привела!
- Господа! Одну минутку! - вмешался Александр, и голос его звучал резко. Он побледнел, и выражение его лица заставило замолчать даже Фуля.
Он снял перчатки и бросил их в кресло. Потом заговорил очень мягко:
- Мы отказываемся от вашего плана, генерал Фуль. Вы свободны.
Фуль смотрел на него какое-то время, не в силах выговорить ни слова, затем с трудом поклонился и вышел. После того, как дверь закрылась за ним, наступила минута гробового молчания.
- Мы выведем гарнизон из Дриссы и объединимся с вашими войсками, обратился Александр к Барклаю. - Какие новости от Багратиона?
- Никаких, ваше величество, - ответил Аракчеев. - Ему скорее всего даже неизвестно, что французы двигаются на него.
- Тогда сейчас же пошлите донесение. Прикажите ему не вступать с ними в бой и отступать к Витебску. Там с ним воссоединится основная армия. Поспешите! Барклай!
- Ваше величество! - Главнокомандующий выступил вперед, раскрасневшийся от того чувства радости, которое он испытывал от отставки Фуля, от возможности вести войну так, как он считал необходимым.
- С сегодняшнего дня вы вольны выбирать тот путь, который сочтете нужным. Я оставляю армию и возвращаюсь в Санкт-Петербург, возлагая на вас всю полноту ответственности. Что вы намерены делать?
- Я предлагаю отступить, - спокойно произнес Барклай. - Я буду заманивать Наполеона за собой до тех пор, пока он будет следовать за мной, не вступая с ним в сражение. Отдельные отряды могут нападать на него, отсекая отставших. Я выполню все ваши приказания и буду разрушать все. Если он не сможет снабжать свои войска провиантом, они будут голодать. И чем сильнее будут растягиваться его линии коммуникаций, тем слабее он будет становиться! Сейчас июль, ваше величество. Если он заберется достаточно глубоко в глубь России, то Россия сама справится с ним.
10
- Французы вот здесь, - сказал Александр, указывая на карту. - Через три дня они будут в Смоленске.
Мария стояла рядом с ним в его кабинете в Летнем дворце, склонившись над столом, на котором он расстелил карту России. Одной рукой он обнимал ее за плечи, она потянулась и взяла его за руку.
- Они возьмут его? - спросила она.
- Если на то будет воля Божья.
Она взглянула на него, пораженная. Он всегда говорил о воле Божьей и проводил долгие часы в дворцовой часовне, молясь перед высоким алтарем. Он призывал на помощь Всемогущего в каждом своем приказе по армии и заставлял окружающих каждый день молиться о поражении врага. Для Марии это было необъяснимо: Александр - атеист, чей материализм был так же искренен, как и ее. Александр - религиозный фанатик, проводящий долгие часы на сквозняках в церкви, хотя в это время он мог бы развлекаться, стараясь успокоить окружающих...
"Он неважно себя чувствует, - нежно подумала она, целуя его руку, лежавшую у нее на плече. - Он так беспокоится, так плохо спит, что даже я, кажется, уже не в силах помочь ему..."
Мысль о том, что его неожиданное изменение может быть искренним, даже не пришла ей в голову. Он ничего не делал наполовину, это она знала хорошо. Таким образом, если религия действительно дала свои корни в его сознании, то вслед за ней неизбежно последует мораль, а это могло означать конец для нее. Нет, она попыталась отмахнуться от этих страхов... Он снова вернется к ней, когда победит в этой несчастной войне; и тогда он снова будет любить ее, а не заниматься разговорами о войне, сидя в ее комнатах.
- Барклай и Багратион намерены оказать сопротивление в Смоленске, говорил в это время Александр. - Багратион убежден, что из-за этого постоянного отступления в войсках слабеет дух. Не думаю, что им удастся удержать город, и Барклай того же мнения.
- Почему бы вам ненадолго не забыть о войне, - взмолилась Мария. - Вы же не щадите себя. Любовь моя, вы в Петербурге, а они в Смоленске; теперь вы уже ничем им не поможете. Почему вы не отложите все эти бумаги и карты и не забудете обо всем этом со мной?
Он улыбнулся ей.
- Я настолько пренебрегал тобой в последнее время?
Она проскользнула мимо него и стала, это заставил ее сделать какой-то инстинкт самосохранения. Затем она потянулась к нему, притянула к себе его голову и начала целовать его.
- Раньше мы никогда не разговаривали о политике, помните? - прошептала она. - А теперь, когда бы мы ни оставались одни, то все время говорим об одной этой, войне да войне.
Он держал ее в своих объятиях, и она прижалась к нему, стараясь возродить и удержать в нем теплоту той привязанности, которая существовала между ними уже так давно. Он прижался подбородком к ее лбу, и его губы коснулись ее виска.
- Вы помните тот день на острове? - неожиданно спросила она. - Все было точно так же, как раз перед вашим отъездом в Эрфурт, и я предупреждала вас о заговорах в столице. Тогда вы сказали, что не можете без меня жить, Александр. Вы просили меня всегда оставаться с вами, и я это обещала. Вам тогда было плохо, вы нуждались во мне.
- Тогда речь шла только обо мне самом, - ответил он. - А теперь - о моем народе, о моей стране. Я бросил Бонапарту вызов, Мария, и если я проиграю, это будет конец для всей Европы и, возможно, навсегда.
Он выпустил ее из объятий и отступил назад.
- Он же хотел заключить мир, - вяло произнесла она, облокотившись о стол, сминая при этом карту. - Почему вы не согласились и не прекратили все это?
Александр обернулся и посмотрел на нее.
- Я никогда не заключу с ним мира, - сказал он, - до тех пор, пока не выгоню его из России.
Она хотела приблизиться к нему, но передумала.
- Вы больше не любите меня, не так ли?
- Я никогда не переставал любить тебя, Мария, - нежно проговорил он. Но сейчас у меня просто не хватает времени думать о тебе.
Он прошел к двери и тихо закрыл ее за собой. Несколько мгновений Мария оставалась стоять около стола, потом повернулась и швырнула карту на пол. Бессильно рыдая, она скидывала книги и бумаги со стола до тех пор, пока не увидела в зеркальной поверхности собственное отражение. Она наклонилась и уставилась на свое лицо, вспомнив, что этот стол Александр подарил ей много лет тому назад. Он был мраморный, выложенный лазуритом, ни у кого в это время в Петербурге не было стола с зеркальной поверхностью. С тех пор это стало повальным увлечением. Она пальцами стерла слезы и посмотрела на свое отражение еще раз.
