Разбитные красотки Юрия Пименова с картины "Перед танцами" вряд ли штудируют Маркса—Энгельса. Более того — сомнительно, что они агрессивно-целомудренны, как "положено" каноническим советским девам. Песня вслед: "А река бежит, зовёт куда-то, / Плывут сибирские девчата / Навстречу утренней заре / По Ангаре…".Бежит, зовёт куда-то. Вот это "куда-то" и "в чём дело — сразу не поймёшь" стало своеобразным гимном эпохи: дорога хороша сама по себе, а не потому, что ведёт в конкретное место… На мониторах выставочных залов — отрывки из кинокартин "Июльский дождь", "Ещё раз про любовь", "Застава Ильича". Фильмы — казалось бы, "ни о чём". Фрагменты жизни. Описание без особого морализаторства. Полутона и нюансы. Ощущение важнее сюжетной заполненности. Разговор — интереснее действия. И теперь уже точно понимаешь, почему они проиграли, эти светлые шестидесятники: они умели сжигать мосты, забираться на кручи, писать стихи и любить дорогу. Они даже умели работать. Но. Они не знали, что с этим делать. Молодость прошла, а с ней и Оттепель. Потому и печаль.
: Empty data received from address
Empty data received from address [ http://old.zavtra.ru/content/view/muzon-224/ ].
Белый кот на воеводстве
Белый кот на воеводстве
Татьяна Воеводина
19 января 2017 0
Сегодня в шесть утра умер Колька — гражданин братской Украины, соискатель российского гражданства, которое так и не успел получить, хотя живёт в нашем посёлке уже лет десять. Было ему слегка за сорок.
Колька — квалифицированный рабочий, но за всю жизнь ни разу не имел стабильной работы: заводы когда-то промышленного Запорожья, откуда он родом, закрывались, покупались невесть какими богатеями и тоже закрывались: самостийная Украина входила в мир европейских ценностей, а в этом мире украинская промышленность "не трэба".
Колькина мать (между прочим, инженер-проектировщик в прошлой жизни) живёт в России в няньках, ну, и Колька был при ней. С работой не складывалось: то мыл электрички, то кому-то помогал по саду, то мастерил что-то, то собак выгуливал: он добрый, зверьё его любило. Семьи у него никогда не было: какая семья, когда ни работы, ни зарплаты? Попивал.
Однажды, воротясь из Запорожья, рассказал: в его классе было 18 мальчишек, в живых осталось четверо. (Теперь трое). В сорок с небольшим лет. Это же чисто военные потери!
Много таких колек-калек, очень много, изо всех братских республик бывшего СССР.
Как-то вечером мы с дочкой, прогуливая собаку, встретили женщину, которая заблудилась и не могла попасть на шоссе. Довели её до дороги, и она нам рассказала свою историю. Она — молдаванка, приехала в наш посёлок поискать работы няньки, домработницы, всё равно кого, но место, которое ей кто-то указал, оказалось уже занятым. По профессии она — учительница, но вот ищет хоть какую-то работу здесь. Живёт на птичьих правах с такими же горемыками в одной комнате, которую придётся скоро освобождать. Устроиться на работу нужно как можно скорее, так как дома ждёт семья, где она — кормилец. Дочка, помню, была впечатлена: как тяжело, оказывается, жить не в своём доме, даже не в своей стране.
Таких женщин, украинок и россиянок, я встречала в Эмиратах: тоже живут в одной комнате, работают, где придётся, стараясь копить копеечку к копеечке.
Эмиграция — это всегда несчастье, как бы ни хорохорились бедолаги. Особенно тяжела трудовая миграция — эмиграция из бедной страны в более богатую, когда непременно понижается социальный уровень, ты попадаешь в окружение таких же горемык, как ты сам. И вырваться из этого круга — ох как нелегко.
Мне памятен старинный перевод из Данте на эту тему: "Ты будешь к хлебу привыкать чужому,/Узнаешь ты, как горек он и солон,/ Как лестница крута к чужому дому".
Я не нашла, кому принадлежит этот заблудившийся в моей голове текст. Лозинский, классик перевода, получивший за него Сталинскую премию, перевёл гораздо хуже: "Ты будешь знать, как горестен устам/Чужой ломоть, как трудно на чужбине /Сходить и восходить по ступеням". (Оригинал на всякий случай — для тех, кто может оценить: "Tu proverai sì come sa di sale Lo pane altruì, e com" è duro calle Lo scendere e "l salir per l" altrui scale"). Впрочем, отставим филологические изыски.
В Прибалтике нормальный жизненный путь молодого человека — эмиграция. Чаще всего в Британию, Ирландию. На моей памяти, они заместили собой всех работников фабрики по выделке резиновых ковриков в Дублине, на которой мы их когда-то закупали. И то сказать: работа грязная, вонючая, вероятно, вредная, абсолютно неквалифицированная. Как раз для трудовых иммигрантов. А ведь эти ребята в большинстве с высшим образованием, на что-то, видимо, рассчитывали… А стали строителями, водителями, формовщиками ковриков. Это ещё если повезёт. Каждый труд, конечно, почётен, но лучше бы прикладывать его к обустройству своей страны, где твои предки, память, где ты, в конце концов, полновесный гражданин.
Так что в смерти Кольки я вижу не просто гибель непутёвого пьянчужки. Колькина судьба — это наша общая постсоветская судьба эпохи глобализации. С каким восторгом ловили мы, желторото-наивные, первые знаки открытости в конце 80-х: наконец рухнул проклятый железный занавес, отменена прописка, теперь можно гонять туда-сюда, наниматься на работу там и сям — никаких тебе выездных комиссий при райкоме партии, никаких разрешений-дозволений. Вместе с занавесом рухнула и промышленность, работать стало негде, и отъезд стал во многом предрешён. Собственно, и сегодня наши украинские братья мечтают ездить в Евросоюз — наниматься мусорщиками и мойщиками нужников. Хорошо бы кто-нибудь из них вспомнил Кольку из Запорожья — и призадумался.
Судьба Кольки и ему подобных — это результат распада СССР, глобализации, которая привела к деиндустриализации нашей бывшей общей родины. Индустрия, заводы и фабрики помимо выпуска продукции имели огромное организующее значение. Человек был встроен в прочную социальную ткань, он был членом трудового коллектива, ехал по предначертанным рельсам, и всё это не давало ему пасть на дно. Когда эта ткань распалась — человек оказался один, без поддержки, без руля и без ветрил. Отдельные люди — сильные, волевые, удачливые — вступили в капиталистическую "войну каждого против всех" и выиграли. Но большинство — маленьких и слабых — проиграло.
Земля тебе пухом, Колька.
«Амфибий давит вечности каток...»
«Амфибий давит вечности каток...»
Олег Бородкин
19 января 2017 0
* * *
от лета нынче мало что осталось.
ну, разве на опушке белый гриб.
я верю в обеспеченную старость.
осталось лета разве что на всхлип.
долдонит дождь уже почти осенний.
и сливами набит приствольный круг.
и от гуманных мыслей нет спасенья.
и смотрит бегемотом лучший друг.
соседская собака шибко лает.
семь вёрст для этой гадины не крюк.
здесь нашей крови многие желают.
желают, чтобы нам пришёл каюк.
являясь гражданином средних качеств,
я осенью впаду в привычный бред.
спастись нельзя от собственных чудачеств.
облом себе на пользу и во вред.
тревожат идиотские приметы.
отрава пьётся за глотком глоток.
из года в год растрачиваем лето.
амфибий давит вечности каток.
порой полезно мыслить примитивно.
оставим лету время догореть.
жалеть о чём-то поздно и противно.
да, собственно, и не о чем жалеть.
август 2016 г.
* * *
вновь осень в наших царствует пределах.
пророчат, что придёт ночной мороз.
своя рубашка как-то ближе к телу.
нельзя на осень бычиться всерьёз.
давай беречь расшатанные нервы.
убьёт кого-то осень, ну и пусть.
дорога стервеца, дорога стервы…
она ведь показушна, эта грусть.
в карман не спрячешь пёструю природу.
для англосакса здесь обитель зла.
и сверху льёт Господь сырую воду
на каждый взмах вороньего крыла.
у нас крупнее ангелов вороны.
у нас в лесу хозяином медведь.
к вину сегодня с сыром макароны.
от счастья можно тоже умереть.
рассказчик напридумывал историй.
осеннее враньё и чепуха.
