непристойности было напихано. Содом и Гоморра прямо в предмете мебели такого уважаемого человека. Как вам не стыдно? А еще очки носите!
— Позвольте ваши документы, гражданин хозяин квартиры, — потребовал Осинкин, притворившись, что не узнал номенклатурщика.
— Да какие документы? — замахал тот руками, словно ветряная мельница. — Да меня каждый пес в этом городе знает и без всяких документов.
— Стало быть, я не пес, раз вас не знаю, — невозмутимо ответил участковый, — а представитель органов. Попрошу документики все-таки предъявить.
— Черт знает что! — фыркнул Зинченко и приволок паспорт.
Осинкин с важным видом неторопливо раскрыл книжицу, перевел несколько раз взгляд на партийца и обратно в фотоморду, будто сверяя и не веря своим глазам.
— Тю-у… — укоризненно покачал головой участковый. — Что же вы, товарищ Зинченко, при должности такой высокой низко так пали и морально разлагаться начали. Какой пример вы подаете молодым коммунистам и прочим комсомольцам? Не имею я полномочий оформлять вас за это, лишь беседу профилактическую могу провести.
— Как – беседу?! И все! — добрые соседи взяли правосудие в свои руки. — Да вы посмотрите, товарищ участковый инспектор, куда мир катится! Если уже высшие чины в похоти и разврате погрязли, что же с народом простым будет вскорости? Никаких бесед! К ногтю гада! К ответу его!
— Поймите, граждане! — Осинкин прижал правую ладонь к сердцу. — Руки у милиции связаны. Не дано нам прав таких, чтобы уважаемых людей к ответу призывать. Это же надо сообщить сначала, ну, куда надо. Одобрение получить, а потом уже протоколы писать и допросы учинять.
— А вот мы сейчас и сообщим куда надо! — прокричала та самая тетя с лицом учительницы. — Да у меня муж в КГБ работает! Где здесь телефон?
— А у меня брат в горкоме, — выкрикнул кто-то еще и тоже поспешил звонить.
Дом, где проживал Зинченко, оказался совсем не простым. Для той эпохи, можно сказать, элитным. И граждане здесь обосновались соответствующие. Семьи управленцев, номенклатурщиков или того хуже — КГБ-шников – на каждой лестничной площадке. Вот и вышло, что у каждого нашлись родственники или знакомые, которые могли об инциденте сообщить “куда надо”.
— Вот видите, товарищ Зинченко, — виновато пожал плечами Осинкин, — ничего не могу поделать. Вынужден, так сказать, отреагировать на заявление общественности и задокументировать наличие в вашей квартире продукции аморального содержания. Граждане, кто будет понятыми? Нет, больше не надо, два человека всего нужны.
***
Зинченко из партии, конечно, исключили как гражданина, не соответствующего “Кодексу строителя коммунизма”. В горкоме пытались поначалу это дело замять, но общественность всколыхнулась, как жижа в ассенизаторской цистерне, когда машину на кочках болтает. Процедура исключения из партии не быстрая, вдумчивая, много бумажек собрать надо всяких, но дело до Москвы докатилось, и оттуда распоряжение спустили, сделать все по-быстренькому, чтобы не мусолить неприглядность эту.
Вот если бы Зинченко взятку взял или государственные деньги растранжирил, то не так бы ему досталось. Посадили бы по-тихому и все — одним вороватым номенклатурщиком больше, одним меньше. Никому никакого дела до этого. А тут каждый считал своим долгом плюнуть в морально разложившегося партийца и растереть каблуком его запятнанную репутацию.
Конечно, область тоже пыталась затихарить громкое увольнение высокопоставленного сотрудника, не хотела мочить репутацию КПСС, но сарафанное радио сработало со скоростью звука. Через несколько дней весь город уже знал, что второй секретарь горкома хранил в своей квартире порнографию, наркотики, оружие и к тому же был завербован американской разведкой. Но бдительные соседи его вычислили, когда он оргии с негритянками (скорее всего, тоже шпионки из Вашингтона) устраивал прямо на своей квартире, пока жена его в командировке была.
После исключения из партии и снятия с должности к несчастному Зинченко в тот же вечер заявились бравые ребята из группы Горохова. Обыск провели знатный. Все вверх дном перевернули. Формально искали запрещенную литературу и видеозаписи, а сами дело душителя на него примеривали и вопросы неудобные задавали. Где был товарищ Зинченко в тот вечер вторника (когда труп Коробовой на Набережной нашли). Я тоже присутствовал при этом. Зинченко уже не был таким спесивым и на вопросы отвечал подавленно:
— Дома был, телевизор смотрел.
— А по нашим сведениям , — допытывался Горохов, — вы пришли домой поздно ночью.
Сведения наши были что ни на есть достоверные - соседи добрые настучали.
— В магазин круглосуточный отлучался. Тут недалеко, за углом “Гастроном №15”, — складно пел низвергнутый номенклатурщик. — Хлеб дома вдруг закончился, а я на ночь покушать люблю. Чай с бутербродами, с маслом и вареньем.
— Сколько времени у вас занял поход в магазин?
— Минут двадцать, делов-то.
— Кто может подтвердить, что вы в этот вечер находились дома? — Горохов сверлил немигающим взглядом подозреваемого.
— Да никто, — развел руками Зинченко. — Говорю же, один я был. Жена в Москве, сын уже неделю как на даче у друзей. Хотя нет, вот кот может подтвердить. Васька! Кыс-кс-кс-с! Иди сюда на допрос.
Огромный полосатый кот, больше напоминавший разжиревшего енота, важно прошагал мимо по своим кошачьим делам.
— Шутите? — Горохов зло прищурился. — Это хорошо, в местах не столь отдаленных вам не до шуток будет.
— А в чем меня, собственно, обвиняют? — Зинченко зашмыгал носом. — В ГДР такие кассетки почти в каждом доме есть. А тут раздули скандал, будто я преступление совершил громкое.
— А как вы хотели, товарищ Зинченко? — Горохов примерил на себя роль недалекого правдоруба. — Сегодня вы порно смотрите, а завтра Родину предадите? Нет у государства уверенности в личностях аморальных и подверженных тлетворному влиянию Запада. Советский человек не должен быть таким.
При обыске ничего не нашли, допрос Зинченко ничего не прояснил. Оставалось надеяться на волокна, что я отщипнул в его “Волге” от пледа неофициально, и что химик из моего отдела (Максим по прозвищу Мензурка, который, правда, много уже не пил) обещал сличить с теми, что были изъяты на трех убитых жертвах до этого, как только ему наладят этот гребаный микроскоп. Почву с колес машины и образец с Набережной Горохов, вняв моему совету, направил в Москву в “Почвенный институт имени В. В. Докучаева”, предварительно с ними созвонившись.
Там обещали сделать анализ быстро и качественно, на высшем, как говорится, уровне. Горохов сказал им, что по исследованию бумажка официальная ему от них не нужна, что
