•
В Вене крошечные пирожные похожи на грандиозные здания, или наоборот: грандиозные здания похожи на крошечные пирожные. Она ела и то, и другое, слой за слоем. А потом, на самом верху колеса обозрения, вознесшегося над Пратером, когда кофе плескался в ее желудке над кронами лип, у нее загудел телефон – пришло два сообщения от мамы: У нас беда и Как скоро ты сможешь приехать?
• • •
скорее скорее скорее скорее
если мир останется на месте, он от нас не уйдет, ха-ха
• • •
Разрыв.
Разрыв.
Разрыв.
Разрыв.
Огромный разрыв в фоновом гуле поступающих новостей.
• • •
Вопрос, прежде являвший собою чистейший летучий компонент портала: кого я не могу защитить? – теперь обрел свой ответ, остановивший часы. Она тяжело вывалилась из обширного теплого «мы», из истории, которая, как представлялось до самой последней минуты, настоятельно требовала ее постоянного соавторства. О, неужели, размышляла она как в тумане, падая, словно дождь, словно Алиса в кроличью нору, держа под мышкой пакет с замороженным зеленым горошком, однажды прифотошопленный ею к изображениям исторических изуверств, неужели я просто бездарно тратила время ?
• • •
«Женщины давно перестали так выглядеть!» – сердито объявил человек, сидевший рядом с ней в самолете по дороге домой. Он смотрел на расшитые блестками бедра Мэрилин Монро, сверкавшие, как рыбий хвост, на экране ее айпада. Она кивнула с неожиданным сочувствием. Хотя бы в этом она могла с ним согласиться: что женщины, при всем достигнутом ими прогрессе, уже не выглядят как Мэрилин. Женщины, размышляла она, обреченно растирая пальцем безнадежно испорченную стрелку на левом глазу, никогда больше не будут так выглядеть.
• • •
«Давай рассказывай, что случилось», – сказала она маме уже в машине. Последнее сообщение от мамы состояло сплошь из синих сердечек и голубых хлещущих капель, но теперь ей уже не хватило духу объяснить, что эти капли символизируют сперму. Мама уткнулась лбом в руль и расплакалась.
• • •
Искусство можно использовать для разных целей и в неожиданных ситуациях. Она стояла в больничном сумраке, сжимала тонкую руку сестры, убирала у нее со лба пряди выбеленных волос. Муж сестры нервно раскачивался на каблуках и казался совсем мальчишкой в своих баскетбольных шортах и резиновых шлепанцах. Врач-узист водила ультразвуковым датчиком по холму выпирающего живота, пока кабинет не наполнился гулким ударом сердца, красно-черного и как будто размытого по краям, но все-таки бьющегося, все-таки действующего. Они дожидались, когда малышка пошевелит диафрагмой, объяснила узист. Это покажет, что ее тело учится дышать. Узист не сводила взгляда с монитора и так сильно давила датчиком, что сестра то и дело тихонечко вскрикивала. На мониторе покачивался крошечный сгусток всего мироздания, серый на черном, напоминавший архивные кадры на канале «История» и черно-белые снимки далекого космоса. Они ждали и ждали, но малышка не тренировалась в дыхании, не шевелила своей диафрагмой для подготовки к рождению, к пребыванию во внешнем мире – да и с чего бы ей было готовиться непонятно к чему? Они ждали и ждали, пока она не сказала сестре: «У меня есть идея», – и не включила на телефоне бодрые песни в исполнении сестер Эндрюс, и больничный сумрак наполнился желтым блеском латунных пуговиц на пиджаках с широченными лацканами, музыкой для мальчишек, чтобы слушать за океаном, вдали от дома, когда ты напуган и одинок, музыкой для жадных вдохов всей грудью, пока тебя не отправят на передовую. В свое время она принесла много пользы. И принесла пользу снова. Малышка все-таки задышала – в том пространстве, где это было не нужно.
• • •
Врач-узист видела все: голову, размеры которой опережали развитие тела на десять недель, асимметрию конечностей, глаза, которые не закрывались, – но ей было запрещено что-либо говорить. Она внесла в карту все данные измерений, ее сжатые губы напоминали плотно стянутый шов. В конце она застенчиво улыбнулась. «Мне понравилась ваша музыка», – сказала она.
• • •
Какое-то время все говорили только о том, что сестра наверняка потеряет ребенка, говорили с горечью и обреченностью. «Прости меня, но я думаю, – обращалась она к невидимому оппоненту, стоя под душем, – что у каждого младенца должна быть попа. Считайте меня старомодной, но я твердо убеждена, что у МЛАДЕНЦА! должна быть ПОПА! несмотря НИ НА ЧТО!».
• • •
Видел дочкины ____________ на ультразвуке
Я так давно стал таким, что уже и не знаю, как быть другим. Как вообще быть
• • •
Никто из врачей, медсестер и приглашенных специалистов ни словом не обмолвился об аборте. Потому что на двадцать шестой неделе было уже поздно что-либо предпринимать? Потому что они находились в Огайо и губернатор уже давно был готов подписать страшный новый закон? Потому что больница была католической и в вестибюле стояла статуя Иисуса с ягненком на руках? Они так и не поняли. «Ты читала статью?» – спросила сестра как-то утром, и она сразу же поняла, о какой статье идет речь: женщина прилетела в Лас-Вегас за сотни миль, с боем пробилась сквозь бурлящую толпу протестующих и все же легла на операционный стол за пуленепробиваемым стеклом толщиной в шесть дюймов. «Я все думаю о протестующих, – сказала сестра. – Как они вопили, брызжа слюной. И никто из них не знал».
• • •
«Я тебя отвезу, – в отчаянии проговорила она. – Я тебя отвезу. Я сделаю все, что захочешь. Только скажи». Сестра уныло кивнула. Им обеим представилась осуществимая пустыня, проносящаяся за окном, шалфей, и песок, и лиловые горы на горизонте – конечно, они никогда не бывали в Неваде, только видели фильм «Шоугёлз», – они обе знали, что поездка будет небезопасной, они обе знали, что родители навсегда перестанут с ними разговаривать.
• • •
Ей вспомнилась давняя поездка в Норвегию, когда как-то утром по дороге на рынок она услышала тонкий, высокий, напряженный звук, похожий на звон желтой нити, туго натянутой между пальцами. Звук бил по нервам, но не отдавался в зубах, а саднил где-то в затылке, и сразу было понятно, что это что-то религиозное. Это была песня против абортов в исполнении женщины в длинной марлевой юбке. Рядом с нею топтался мужчина в белом воротничке, с бубном в руках. Позади них стояли в обнимку два рыжеволосых веснушчатых парня с синдромом Дауна и прижимались друг к другу щеками.
О боже, подумала она тогда. Как только наши пролайферы сообразят, что можно бить в бубен, это будет конец.
• • •
«На вашем месте, – сказала сестре одна из сотрудниц социальной службы, – я сходила бы на пробежку и посмотрела бы, что потом произойдет». Они изумленно уставились на нее. Но ведь это небезопасно? Или во времени случился какой-то сбой и они оказались в Ирландии пятидесятых? И что будет дальше? Кто-нибудь посоветует верное средство: выпить бутылку джина, лежа в горячей ванне?
• • •
Она опасалась не только за жизнь
